- снова настойчиво спросил Зефар.
Но школьный товарищ в ответ только беспечно расхохотался, и - исчез.
Зефар проснулся от боли в сердце и вдруг догадался, что скоро умрет. Но впервые его нисколько не опечалила эта мысль. Наоборот, ему захотелось как можно скорее оказаться в наполненном сиянием человеческих душ городе, где уже будет не до войны, и...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПОКРЫВАЛО АННЫ
...и не до праздников.
На следующий день после пасхи, в пятнадцатый день нисана, Мардохей Иудеянин стоял на воротах, думая о том, что завтра у всех иудеев снова праздник - перенесение первого снопа жатвы ячменя. И вообще получается, что жизнь людей, с которыми всегда пребывает Господь живой, на самом деле есть один праздничный круг, каждодневный праздник.
"А отцы наши на праздник кущей приносили семьдесят быков в жертву даже не за иудеев, чтобы они все тоже спаслись", - умилился Мардохей, и так далеко забрался в своих мыслях, что даже не обратил внимания на посыльного, который вышел из дворца и направился к садовым воротам.
Но незнакомый гонец сам остановился перед Мардохеем, с немалым интересом заглянул ему в лицо, и даже привстал на цыпочки, так как сам от природы был мал ростом, но зато очень юрок.
- Я слышал, что ты - иудей, - сказал гонец, потешив наконец-то свое любопытство. - Пока стоишь? Ну-ну, а ведь недолго ещё тут тебе придется стоять...
Мардохей подумал, что к нему явился очередной приспешник Амана и отвернулся - ему не хотелось сейчас нарушать праздничного душевного настроя.
- И ведь не только ты один, скоро все иудеи, от мала до велика, окажутся на дне преисподней. Через несколько месяцев вы все до одного там будете. А вот ведь, стоишь, как ни в чем не бывало.
Это было что-то новое: Мардохей настолько привык к личным угрозам, исходящим от Амана Вугеянина и его слуг, что привык почти не обращать на них внимания. Ему лишь досадно было, когда другие стражники говорили: "Интересно поглядеть, иудеянин, устроишь ли ты в своем слове, или все же склонишься", и с таким интересом наблюдали за Мардохеем, словно многие уже поспорили на него за деньги, и теперь следили, кому в результате достанутся барыши. Больше всего Мардохею хотелось бы, чтобы его, как и прежде, все оставили в покое, но так как прежнее счастье было невозможно, он просто старался никого не слушать и ещё сильнее углубляться в собственные мысли.
Но про угрозы всему своему народу Мардохей прежде ни от кого не слышал, и потому насторожился.
- А ведь я мог бы рассказать тебе, что скоро станет с тобой, твоими детьми и всем твоими соплеменниками, если бы ты был посговорчивее, - сказал посыльный, переходя на тот особенный, весьма распространенный во дворце шепот, которым вымогались денежные взятки и подарки. - Не очень-то и дорого стоит твоя участь, записанная ровными буквами. Я как раз несу Аманов указ в дом к переводчикам и переписчикам.
И маленький посыльный с лисьим лицом выразительно показал пальцем на специальную сумку, в которой носил аккуратно сложенные свитки царских указов и писем.
Гонец давно уже распознал, что на человеческом любопытстве вполне можно сколотить приличный капитал, так как на свете есть много людей, непременно желающих узнавать новости первыми, и готовых платить за это золотыми монетами.
- Ты сказал - Аманов указ? - встрепенулся Мардохей. - Разве визирь уже издает указы вместо царя?
- Не знаю, но именно так называют это письмо между собой дворцовые люди.
- И что в нем?
- Я точно не знаю, - признался гонец. - Не мое это дело вникать в то, что там написано - мне платят только за то, чтобы я доставлял письма в указанное место, а вовсе не за чтение. Но я понял из тайный разговоров, что письме - смерть всех иудеев, а значит, и твоя смерть тоже. Вот я и подумал, что ты не пожалеешь золотой, чтобы узнать о своей предрешенной участи.
- Хорошо, дай мне письмо, - сказал Мардохей, потягивая монету. Он впервые в своей жизни давал на службе кому-либо взятку, но теперь от волнения даже этого не заметил.
Притворно вздыхая и оглядываясь, гонец сунул под край платья Мардохея какой-то свиток, шепотом поясняя, что ни одна живая душу не должна узнать об этой сделке.
Разумеется, он только притворялся, что дорожит свитком, как сокровищем - под платьем у него хранилось несколько одинаковых писем, красиво переписанных знакомым переписчиком, с которым он потом делился барышами. Все во дворце умели добывать деньги словно бы из воздуха, и быстро приспосабливали службу во дворце на служение своему собственному карману.
Когда гонец скрылся за воротами, Мардохей спрятался глубже в тень дерева, и начал бегло читать указ. Но примерно на середине строчки так запрыгали у него перед глазами, как будто вдруг решили сорваться со своих мест.
Ничего подобного Мардохей никак не ожидал узнать: в письме говорилось вовсе не о наказании его, Мардохея, за неповиновение царскому везирю, а об уничтожении, полном и безоговорочном истреблении в один день всех иудеев, живущих в пределах Персидского царства.
"Боже мой! Боже мой! Зачем ты оставил меня? - прошептал побелевшими губами Мардохей. - Нет мне теперь спасения".
Мардохей рухнул на землю, разорвал на себе дорогое платье царского стража, посыпал грудь и голову землей, и начал кататься по траве в знак великой скорби, как всегда делали его отцы и отцы отцов.
Когда один из старжников на садовых воротах, заметив издалека, что Мардохей Иудеянин внезапно упал, как подкошенный, подбежал к дереву, он увидел, что тот лежит на земле и тихо причитает непонятные слова:
"Боже мой! Боже мой! Что же мне теперь делать? Бог отцов наших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова? На кого ты меня покинул?", и что-то ещё вовсе уж непонятное, на незнакомом языке. При этом было похоже, что Мардохея укусила какая-то злая муха, змея или случился припадок, потому что глаза у него были совсем мутные, незрячие, словно вывернутые вглубь себя. К нему было страшно прикасаться, чтобы и самому не заболеть неведомой заразой, поэтому Джафар лишь растерянно застыл над распростертым телом.
Вскоре и другие стражи сбежались под дерево, громко топая, и держа свои копья наперерез, но Мардохей словно бы не узнавал никого, и был сильно похож на пьяного, а когда кто-то из них предложил позвать лекаря, внезапно поднялся на ноги и, не разбирая дороги, пошел за ворота.
Это было к лучшему: стражники отвечали за порядок только внутри дворцовых стен, все остальное их мало интересовало или тревожило...
А Мардохей, шатаясь, вышел за садовые ворота, откуда дорога вела к главной городской площади, к базару. Дорога была вымощена гладкими булыжниками, и, глядя себе под ноги, Мардохею привиделось, что он сейчас ступает по чьм-то головам, детским, круглым головкам, а узоре трещин между камнями он с ужасом различал чьи-то перекошенные губы, выкатившиеся от ужаса глаза, морщинистые лица старцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Но школьный товарищ в ответ только беспечно расхохотался, и - исчез.
Зефар проснулся от боли в сердце и вдруг догадался, что скоро умрет. Но впервые его нисколько не опечалила эта мысль. Наоборот, ему захотелось как можно скорее оказаться в наполненном сиянием человеческих душ городе, где уже будет не до войны, и...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПОКРЫВАЛО АННЫ
...и не до праздников.
На следующий день после пасхи, в пятнадцатый день нисана, Мардохей Иудеянин стоял на воротах, думая о том, что завтра у всех иудеев снова праздник - перенесение первого снопа жатвы ячменя. И вообще получается, что жизнь людей, с которыми всегда пребывает Господь живой, на самом деле есть один праздничный круг, каждодневный праздник.
"А отцы наши на праздник кущей приносили семьдесят быков в жертву даже не за иудеев, чтобы они все тоже спаслись", - умилился Мардохей, и так далеко забрался в своих мыслях, что даже не обратил внимания на посыльного, который вышел из дворца и направился к садовым воротам.
Но незнакомый гонец сам остановился перед Мардохеем, с немалым интересом заглянул ему в лицо, и даже привстал на цыпочки, так как сам от природы был мал ростом, но зато очень юрок.
- Я слышал, что ты - иудей, - сказал гонец, потешив наконец-то свое любопытство. - Пока стоишь? Ну-ну, а ведь недолго ещё тут тебе придется стоять...
Мардохей подумал, что к нему явился очередной приспешник Амана и отвернулся - ему не хотелось сейчас нарушать праздничного душевного настроя.
- И ведь не только ты один, скоро все иудеи, от мала до велика, окажутся на дне преисподней. Через несколько месяцев вы все до одного там будете. А вот ведь, стоишь, как ни в чем не бывало.
Это было что-то новое: Мардохей настолько привык к личным угрозам, исходящим от Амана Вугеянина и его слуг, что привык почти не обращать на них внимания. Ему лишь досадно было, когда другие стражники говорили: "Интересно поглядеть, иудеянин, устроишь ли ты в своем слове, или все же склонишься", и с таким интересом наблюдали за Мардохеем, словно многие уже поспорили на него за деньги, и теперь следили, кому в результате достанутся барыши. Больше всего Мардохею хотелось бы, чтобы его, как и прежде, все оставили в покое, но так как прежнее счастье было невозможно, он просто старался никого не слушать и ещё сильнее углубляться в собственные мысли.
Но про угрозы всему своему народу Мардохей прежде ни от кого не слышал, и потому насторожился.
- А ведь я мог бы рассказать тебе, что скоро станет с тобой, твоими детьми и всем твоими соплеменниками, если бы ты был посговорчивее, - сказал посыльный, переходя на тот особенный, весьма распространенный во дворце шепот, которым вымогались денежные взятки и подарки. - Не очень-то и дорого стоит твоя участь, записанная ровными буквами. Я как раз несу Аманов указ в дом к переводчикам и переписчикам.
И маленький посыльный с лисьим лицом выразительно показал пальцем на специальную сумку, в которой носил аккуратно сложенные свитки царских указов и писем.
Гонец давно уже распознал, что на человеческом любопытстве вполне можно сколотить приличный капитал, так как на свете есть много людей, непременно желающих узнавать новости первыми, и готовых платить за это золотыми монетами.
- Ты сказал - Аманов указ? - встрепенулся Мардохей. - Разве визирь уже издает указы вместо царя?
- Не знаю, но именно так называют это письмо между собой дворцовые люди.
- И что в нем?
- Я точно не знаю, - признался гонец. - Не мое это дело вникать в то, что там написано - мне платят только за то, чтобы я доставлял письма в указанное место, а вовсе не за чтение. Но я понял из тайный разговоров, что письме - смерть всех иудеев, а значит, и твоя смерть тоже. Вот я и подумал, что ты не пожалеешь золотой, чтобы узнать о своей предрешенной участи.
- Хорошо, дай мне письмо, - сказал Мардохей, потягивая монету. Он впервые в своей жизни давал на службе кому-либо взятку, но теперь от волнения даже этого не заметил.
Притворно вздыхая и оглядываясь, гонец сунул под край платья Мардохея какой-то свиток, шепотом поясняя, что ни одна живая душу не должна узнать об этой сделке.
Разумеется, он только притворялся, что дорожит свитком, как сокровищем - под платьем у него хранилось несколько одинаковых писем, красиво переписанных знакомым переписчиком, с которым он потом делился барышами. Все во дворце умели добывать деньги словно бы из воздуха, и быстро приспосабливали службу во дворце на служение своему собственному карману.
Когда гонец скрылся за воротами, Мардохей спрятался глубже в тень дерева, и начал бегло читать указ. Но примерно на середине строчки так запрыгали у него перед глазами, как будто вдруг решили сорваться со своих мест.
Ничего подобного Мардохей никак не ожидал узнать: в письме говорилось вовсе не о наказании его, Мардохея, за неповиновение царскому везирю, а об уничтожении, полном и безоговорочном истреблении в один день всех иудеев, живущих в пределах Персидского царства.
"Боже мой! Боже мой! Зачем ты оставил меня? - прошептал побелевшими губами Мардохей. - Нет мне теперь спасения".
Мардохей рухнул на землю, разорвал на себе дорогое платье царского стража, посыпал грудь и голову землей, и начал кататься по траве в знак великой скорби, как всегда делали его отцы и отцы отцов.
Когда один из старжников на садовых воротах, заметив издалека, что Мардохей Иудеянин внезапно упал, как подкошенный, подбежал к дереву, он увидел, что тот лежит на земле и тихо причитает непонятные слова:
"Боже мой! Боже мой! Что же мне теперь делать? Бог отцов наших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова? На кого ты меня покинул?", и что-то ещё вовсе уж непонятное, на незнакомом языке. При этом было похоже, что Мардохея укусила какая-то злая муха, змея или случился припадок, потому что глаза у него были совсем мутные, незрячие, словно вывернутые вглубь себя. К нему было страшно прикасаться, чтобы и самому не заболеть неведомой заразой, поэтому Джафар лишь растерянно застыл над распростертым телом.
Вскоре и другие стражи сбежались под дерево, громко топая, и держа свои копья наперерез, но Мардохей словно бы не узнавал никого, и был сильно похож на пьяного, а когда кто-то из них предложил позвать лекаря, внезапно поднялся на ноги и, не разбирая дороги, пошел за ворота.
Это было к лучшему: стражники отвечали за порядок только внутри дворцовых стен, все остальное их мало интересовало или тревожило...
А Мардохей, шатаясь, вышел за садовые ворота, откуда дорога вела к главной городской площади, к базару. Дорога была вымощена гладкими булыжниками, и, глядя себе под ноги, Мардохею привиделось, что он сейчас ступает по чьм-то головам, детским, круглым головкам, а узоре трещин между камнями он с ужасом различал чьи-то перекошенные губы, выкатившиеся от ужаса глаза, морщинистые лица старцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101