Перед тем, как отвести приемную дочь во дворец, Мардохей много раз повторил наказ, чтобы Эсфирь никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не сказывала здесь о своем народе, и она обещала ему, хотя слушать такие слова было и печально, и обидно. Даже Мардохей, который произносил их, сильно понижая голос, в эту минуту показался ей чересчур осторожным, робким и даже...
2.
...не самым красивым из мужей...
- О, наша Эсфирь, снова пришел тот, кто и дня не может прожить без твоей красоты, - воскликнула одна из служанок, египтянка, выглядывая в окно. Она так и не научиласьправильно выговоривать незнакомое, трудное имя, и всякий раз обходилась без него.
- Дай знак, что я сейчас выйду к нему, - обрадовалась Эсфирь.
Это означало, что к женскому дому Гегая справиться про её здоровье снова пришел Мардохей, и они смогут несколько минут посидеть в саду наедине, а точнее - под обзором множества любопытных глаз.
Мардохей приходил в женский дом евнуха Гегая каждый вечер всегда в одно и то же время, на закате, и девушки Эсфирь были убеждены, что бедный страж, который привел их госпожу во дворец, настолько полюбил её, что теперь не мог спокойно прожить без неё ни дня.
Даже царский евнух, Гегай, думал точно также и разрешал стражнику несколько минут в день любоваться Эсфирь, зная, что от нежных взглядов женская красота расцветает особенно пышным цветом. Мардохей никому не говорил во дворце, что Эсфирь - его приемная дочь, а ей тоже запретил говорить об этом, и потому встречи их получались загадочными и смешными.
Всякий раз Мардохей и Эсфирь садились на одну и ту же скамейку, которая хорошо просматривалась из всех окон женского дома, и беседовали несколько минут, причем, говорила обычно, в основном, Эсфирь, а Мардохей лишь кивал головой или односложно отвечал на вопросы. А потом поспешно вставал - и появлялся вновь лишь следующим вечером.
Мардохею важно было просто убедиться, не случилось ли за это время с Эсфирь чего-нибудь плохого в доме Гегая? Но при виде довольного, ещё более похорошевшего лица своей приемной дочери, он мгновенно успокаивался, и сразу же торопился домой.
Увы, Мардохей до сих пор чувствовал свою вину и терзался тем, что поддался на уговоры Эсфирь и привел её в царский дворец - его страшила неизвестность. Но главное - тяжесть греха, что он сам, своими руками отдал дочь на ложе необрезанного, пусть даже это был сам пресидский царь.
- Почему ты все время теперь молчишь, Мардохей? - с обидой в голосе спросила Эсфирь. - Раньше ты всегда рассказывал мне столько интересных историй, а теперь всегда молчишь.
Мардохей пожал плечами, - он не знал, что и ответить.
- Я завтра тоже приду, - сказал он только.
- Ты приходишь даже в сильный дождь, чтобы увидеть меня в окне, невесело улыбнулась Эсфирь. - И Гегаай, и мои служанки думают, что ты так меня любишь, что не можешь прожить и дня...
- Ничего, пускай, это ничего... Так ведь и есть. Смотри, ты и дальше никому не говори о нашем родстве и о нашем народе. Ты мне это обещала, Эсфирь.
- Да, я помню.
Эсфирь вздохнула и посмотрела на своего воспитателя. Совсем недавно он казался ей самым красивым мужчиной на свете, но теперь она видела и раннюю седину в его волосах, и складки на щеках, и привычку сутулиться, чтобы немного скрывать свой высокий рост.
Теперь Эсфирь все чаще думала о настоящем царе, потому что время встречи с Артаксерксом неотвратимо приближалось, и невозможно было не помнить об этой минуте.
- Мне пора, пойду я, - сказал Мардохей. - Завтра я снова приду узнать о твоем здоровье.
- Нет, погоди ещё немного, - заволновлась Эсфирь. - Давай поговорим, расскажи мне что нибудь, как прежде. Помнишь, ты мне как-то рассказывал о Юдифь, которая отрубила голову ниноземному завоевателю, иноверцу...
- Зачем ты вспоминаешь об этом, девочка моя? - спросил Мардохей с заметным испугом. - Признайся, ты... ты ничего такого не задумала?
- Неужели ты мог подумать, что я собираюсь отрубить Артаксерксу голову?
- Тише, тише, что ты, что ты такое говоришь?.. - прошептал Мардохей, оглядываясь по сторонам. - Здесь и кусты могут слышать и не разобрать, что ты говоришь сейчас для забавы. И к чему вообще такие слова? Артаксерк не брал в осаду наш город, не обрекал нас на гибель от жажды и голода наоборот, все мы сами живем его милостями в стране его предков. Уж не не потому ли ты решила... Нет, Гадасса... Да, Эсфирь, я должен знать все, что ты держишь на уме, чтобы не нажить потом беды.
- Мы наживем много счастья, когда я стану царицей, - беспечно засмеялась Эсфирь, глядя на его испуганное лицо. - Тебе осталось совсем немного подождать.
Но Мардохей посмотрел на неё тревожно:
- Нет-нет, мне ничего не надо - только бы все осталось, как сейчас!
- О, Мардохей, неужели ты думашь, что я способна кому-то отрубить голову и стать причиной смерти хотя бы одного человека?
- Нет, конечно. Но... никто ничего не знает. И все же ты должна дать мне сейчас клятву, Гадасса, что пришла во дворец с чистым сердцем, с любовью. Да, Эсфирь, только с любовью к царю.
- Клянусь, раз ты хочешь услышать это от меня, - сказала Эсфирь, но в её голосе звучала обида. - Ты - мой воспитатель, и ты воспитал меня так, что меня здесь все считают сиротой из знатного персидского рода. Почему, почему все так не любят и боятся иудеев?
- Боятся не иудеев, - поправил её Мардохей. - А боятся Духа великого, что вселяет в своих избранников наш Бог, наделяя людей из нашего народа такой верой и бесстрашием, которая другим народам недоступна. Все непонятное - страшит. В жизни и без того слишком много непонятного.
- Я ведь только хотела спросить, правда ли, Мардохей, что я теперь стала такой же красивой, как рассказывают про Юдифь? - чуть не заплакала от обиды Эсфирь. - Я только потому вспомнила про нее... Ты рассказывал, что когда она намастилась драгоценным миром, причесала волосы, надела на голову повязку, надела на себя цепочки, запястья, кольца и серьги, то сделалась настолько прекрасной, что даже незнакомые мужчины называли её чудом по красоте. И я только хотела узнать, смогу ли я также понравится царю в первого взгляда, потому что теперь только и думаю, что об этом. Но меня нет никого, с кем я могла бы посоветоваться, кроме тебя. А ты...
Мардохей смущенно взглянул на Эсфирь и сказал:
- Клянусь, ты ещё красивее, чем Юдифь, потому что на твоем лице нет и тени мщения - оно лучше всех.
- Скажи, Мардохей, а по-по-почему ты когда-то выбрал в жены Мару? вдруг спросила Эсфирь, заикаясь, как в детские годы, и удивляясь, что давний, мучительный вопрос вдруг выплеснулся наружу с неожиданной легкостью.
- Я не выбирал. Так было предопределео, - помолчав, без всякого удивления на лице ответил Мардохей. - А все, что предопределено, получается лучше всего. Не знаю, как лучше тебе это объяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101