Или если кто ударит кого деревянным орудием, от которого можно умереть, и ударит из руки так, что тот умрет - то он убийца, и за убийство этого человека на вас не будет никакого греха..."
Внимательно прислушавшись, Мардохей понял, что Уззииль сейчас при помощи древнего учения готовил юношей к войне, к битве, которая начнется рано утром тринадцатого числа адара.
Эти прилежные мальчики, которые сидели сейчас перед Уззиилем, в основном, юноши из безбедных иудейских семей, проживающих в Сузах, слишком слабо представляли себе, что такое война, потому что никогда прежде ни с кем не воевыали. Похоже, он даже не вполне верили, что тринадцатого числа на улицах города и впрямь начнется кровавое побоище, и им придется брать в руки оружие для защиты - это было видно по их спокойным, веселым лицам. Мало того, многие из них в душе считали бесчестием для себя проливать чью-либо кровь, и теперь Уззииль старательно внушал им, что великий пророк Моисей, которого называли самым тихтим и кротким из людей, когда-либо жившим во все времена, заповедовал своему народу не гнушаться защитой, и мстить кровью за кровь, ибо это - справедливо и праведно.
"...Или по вражде ударит его рукою, так что тот умрет, то ударившего следует предать смерти, - он убийца. Мститель за кровь может умертвить убийцу в любом месте, где только встретит его..."
Мардохею с углового места было хорошо сейчас видно лица юношей: освещенные домашним светом, сосредоточенные - они почему-то казались на редкость прекрасными и одухотворенными. Конечно, эти мальчики были гораздо старше детей Мардохея - Вениамина и Хашшува, но, тем не менее, все они в эту минуту были его детьми, родными его детьми! И внезапная мысль, что кто-нибудь из них тринадцатого числа наверняка погибнет от железного орудия, камня или злодейской руки, вдруг пронзила Мардохея с такой болезненной остротой, что у него вскипели внутри слезы, и он с трудом сдержался, чтобы не выдать своих чувств.
Мардохей поморгал глазами, сделав вид, как будто бы слишом засмотрелся на горящее пламя, и заслонил лицо рукой.
"Не оскверняйте земли, на которой вы будете жить, - вот что заповедовал нам с вами пророк Моисей, - устало проговорил под конец Уззииль. - Ибо кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего его".
Наконец, юноши встали из-за стола, попрощались с учителем и начали выходить за дверь, о чем-то тихо смеясь и в шутку перепихиваясь между собой.
"Как дети, - снова подумал Марохей. - В точности, как мои дети..."
Уззииль дождался, когда все ученики покинули комнату, откнулся на спинку скамьи, запрокинул голову и закрыл глаза. Для начала ему требовалось хотя бы несколько минут для отдыха.
Еще глубже обозначились при свете лампы морщины на немолодом лице Уззиился, сиреневые тени разлились под глазами учителя.
"А вдруг Уззииль тоже не уцелеет в тринадцатый день? - со страхом подумал Мардохей. - Кто знает, сколько негодяев набросится на его дом, мечтая о грабаже и легкой поживе? А сколько других иудейских домов сгорит в этот день со всем нажитым добром? И мы ничего не можем сделать, кроме как сделать заповеди своим щитом..."
- Ты хотел о чем-то поговорить со мной? - спросил Уззииль, не поднимая глаз. - Можно пока я так посижу, Мардохей, я ведь все равно тебя вижу... Знаешь, что-то теперь у меня к вечеру стали сильно болеть глаза.
- Видишь?.. - эхом отозвался Мардохей.
- Да, вижу, ты сильно похудел в последнее время, Мардохей. Прежде ты никогда не был таким. Что и говорить, всякий человек, рожденный женой, скуден днями, и лишь скорбями богат. Все мы сейчас живем в страхе и готовимся к неизбежной беде. Но ты, Мардохей, так извелся, что мне на тебя страшно смотреть.
- Это правда, - сказал Мардохей, и глаза его непроизвольно увлажнились.
Хорошо, что Уззииль сейчас на него не смотрел, и можно было спокойно, без смущения, вытереть глаза тыльной стороной ладони.
- Каждый день я думаю о том, что из-за меня одного может погибнуть столько невиновных людей. - со вздохом признался Мардохей. - Я никому не говорил, Уззииль, и ты тоже, наверное, не знаешь, что ведь это меня, лишь меня одного невзлюбил сначала Аман Вугеянин за то, что я не кланялся ему на воротах... И как я мог кланяться тому, кто злословил и хотел поставить себя выше нашего Бога? Но я не думал, что из-за меня одного, визирь задумает и всех других погубить! Пусть бы лучше меня одного повесили на дереве, но чтобы все осталось, как прежде, а вас бы всех оставили в покое!
- Царский указ нельзя отменить - все, кто привык грабить и убивать, все равно в этот день поднимут на нас свои мечи, раз на то есть царское позволение. А таких людей много, Мардохей, очень много, больше, чем праведников.
- И все праведники пострадают из-за меня! Но в чем я виноват? Скажи, Уззииль, в чем моя вина, может быть, я чего-то не понимаю?
Уззиль помолчал, молча пожевал губами - губы его сейчас тоже казались твердыми, омертвелыми.
- Помнишь ли ты историю Корея, из времен Моисеевых? Из тех времен, когда пророк сорок лет водил по пустыне свой народ? - спросил он, наконец, приоткрывая один глаз.
- Нет, - признался Мардохей.
- Корей, сын Ицгара, весьма согрешил, восстав на Моисея, и с ним ещё двести пятьдесят человек из начальников общества. Они рассердились, что Моисей и Аарон посчитали себя святыми и напрямую беседовали с Богом, позабыв, что Господь сам их избрал и доверил им свои заповеди. Но когда Господь в гневе захотел истребить Корея и других заговорщиков с лица земли, Моисей взмолился, вот точно также, как и ты сейчас: неужто один человек согрешил, а Ты накажешь все общество? И тогда Господь послушался Моисея, и приказал всем отступить от жилища Корея и других гордецов, чтобы виновных наказать, а остальных - пощадить... Вот и я, Мардохей, каждый день молюсь теперь за то, чтобы не гневался Господь на всех нас без разобра, а отделил праведных от тех, кто и впрямь должен пострадать.
- Я должен пострадать! - воскликнул Мардохей.
- Но разве ты это назначаешь? Ты лишь можешь попросить, но ведь не каждого Он ещё будет слушать...
Уззииль замолчал. Чувствовалось, что он сильно устал после такой длинной речи, и ему требовалась передышка. Мардохей тоже теперь молчал в недоумении - до него почему-то никак не доходил смысл только что услышанных слов. Главное, он и теперь никак не мог понять - осуждает его сейчас Уззииль, или все же прощает?
- Вот ты назвал Корея гордецом, - осторожно уточнил Мардохей. - Да, все так и есть. И в каждом из нас есть много гордости. Но клянусь, вовсе не по городости и не по тщеславию я не поклонялся тщеславному Аману - я бы каждый день охотно лобызал следы его ног для спасения Израиля! Но не мог я воздавать славу этому человеку выше славы Божией, как он от меня требовал, и только потому мне пришлось ему воспротивиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101