И за тебя я тоже очень боюсь. Я слышал, что царь - жестокий, и ты должна быть с ним осторожна...
Гафах нарочно до шепота понизил голос, чтобы ни одна живая душа не смогла услышать его последние слова.
- Все правильно, так и должно быть, - ответила Эсфирь спокойно. - Он же - царь, и не может быть таким, как все другие люди. Но хватит об этом. Спой мне лучше песню о том, что никому не добраться до небесных круч, у тебя она хорошо получается.
- Лучше я спою другую песню, - смущенно улыбнулся Гафах. - Сегодня утром я придумал ещё одну песню, Эсфирь, только для тебя, чтобы тебе было не так страшно. Но только ты никому не должна говорить, что слышала её от меня, иначе мне отрубят голову. Наклонись, я спою её тебе на ухо.
"Сидит на земле изумрудный зеленый жук,
он облачен в блестящий панцирь,
на маленькой головке его рога, как у быка,
и мохнатая рыжая грудь - это грудь настоящего воина.
Когда он лежит на спине,
и двигает в воздухе цепкими лапками.
я любуюсь на блеск его одеяния,
на красивый треугольник на спине - отметину божества.
Он похож на царя.
Я боюсь теперь лишний раз ступить на землю,
и ненароком раздавить его ногой."
Гафах взглянул на Эсфирь, и увидел, что на глазах у неё были слезы.
- Тебе не понравилась моя песня? - огорчился евнух. - Как, нужто...
4.
...совсем не понравилась?
Девица, которую привел в царские покои улыбающийся во весь рот евнух Гегай, на первый взгляд Артаксерксу совсем не понравилась. Она была слишком юной и тонкой, с длинными, черными волосами, убранными на затылок и тонким станом. И ещё она показалась чересчур бледной - без яркой помады на губах, нарумяненных щек и почти что без украшений.
Артаксерксу нравились другие женщины, - он предпочитал наложниц с широкими бедрами, взбымающимися грудями и массивными, твердо стоящими на земле ногами. Женщин, покрытых с ног до головы тяжелыми дорогими украшениями, с подведенными глазами и маленькими рисунками на грудях на пупках. Жен, похожих на расписные кувшины в терпким вином. Только такие женщины были способны на короткое время вызывать у молодого царя желание, телесную жажду. Их можно быстро опрокидывать на ложе, жадно, в несколько приемов, выпивать до дна, и затем отправлять в женский дом.
После прохладной Астинь все прочие женские тела казались царю слишком горячими, он не мог терпеть их долго возле себя. Лишь в самые первые мгновения, когда женщины приятно дрожали от страха и возбуждения, они доставляли Артаксерксу некоторое удовольствие, но потом тела их раскалялись, браслеты и бусы начинали еле слышно позвякивать, напоминая знойный воздух в летние, засушливые дни, дыхание становилось горячим и тошнотворным. Но все же они на что-то годились, пусть хотя бы первые несколько минут...
Артаксеркс грозно взглянул на Гегая - похоже, этот евнух в последнее время стал плохо служить ему, забывать о предпочтениях владыки или делать вид, что забывает, что ещё хуже.
Но Гегай только часто-часто заморгал глазами, приложил руку к сердцу, попятился, и, все так же улыбаясь, скрылся за дверью. Он был очень хитрым этот Гегай, страж новых царских жен и заранее передал царю через Харбону, что сегодня ночью во дворец будет доставлен "лучший его цветок", с которым нужно обращаться особенно бережно, чтобы почувствовать его неповторимый аромат и не спешить с привычными порицаниями.
Царь нахмурился и ещё пристальнее взглянул на девицу. Она по-прежнему стояла на ковре, расшитом бабочками, на том же самом месте, где поставил её Гегай и без страха, с интересом глядела на царя, не опуская глаз. На вид она казалась спокойной и даже веселый, и лишь руки, которыми девица теребила края одежды, выдавали её волнение.
- Сними платье, - без всякого выражения, привычно приказал Артаксеркс. - Или тебя не научили, как положено, предстать перед царем?
С тех пор, как во дворце не стало царицы Астинь, Артаксеркс не терпел в своих спальных покоях танцев или песен, не выносил звуков арфы - все это было лишним, и только напрасно отнимало время, отведенное для сна.
Но сначала, чтобы хорошо спалось, нужно было загасить жажду, напиться. Придворные лекари считали, что не меньше одного раза в месяц на ложе к царю должна приходить молодая девица, чтобы поддерживать его тело в покое и равновесии, и Артаксеркс прислушивался к их советам, так как желал бы дожить до глубокой старости и править на троне не один десяток лет. Потом егожены хранились в доме Шаазгаза, как дорогие, но использованные сосуды, пригодные лишь для исчисления царского богатства и доказательства здоровой мужественности.
Девица проворно, одним рывком скинула с себя платье и сразу же распустила волосы, так что они скрыли все её тело, кроме белых, стройных ног. Все же она была довольно красива и лицом, и станом - достаточно привлекательна, чтобы предстать перед лицом царя.
Гегая можно было пока не наказывать. Почему-то от неё не пахло сладкими духами, но исходил ни с чем не сравнимый аромат юности и чистоты.
И украшений на девушке был только тонкий золотой поясок на поясе. Гегай знал, что Артаксеркс любил брать своих жен за пояс, чтобы как можно меньше прикасаться к чужим телам, и одним рывком опрокидывать их на свое ложе. Никто из них потом не помнил ни ласк царя, ни его дыхания через поцелуи, и лишь в женском доме Шаазгаза они обучались потом рассказывать друг другу сказки про самую прекрасную, полную любви и страсти, ночь в своей жизни ночь, проведенную в объятиях владыки, сами сочиняли слова, которые хотели бы услышать.
Артаксеркс и сегодня вел себя так же, как всегда - своей длинной правой рукой он слегка приподнял девицу за пояс - она оказалась непривычно легкой! - положил на царское ложе и, распахнув полы халата, расшитого золотом, возлег на неё сверху, как коршун.
Девица еле слышно пискнула, должно быть от испуга или от боли, но все остальное прошло быстро и хорошо.
Царь уже сделал нетерпеливое движение, чтобы подняться, но тут девица пошевелилась и сказала отчетливо: "Погоди, не уходи. Не уходи от меня так скоро, полежи вот так, просто. Ты ведь ещё не познал меня..."
От неожиданности Артаксеркс замер и даже смутился.
Это "не уходи" прозвучало как приказ. Приказ царю? Или все же как просьба, жалоба? То, что девица вообще подала голос на царском ложе и тем более осмелилась чего-то просить, было настолько непривычно, что царь поневоле замешкался.
Сначала Артаксеркс услышал, как стучит её сердце.
"Тук-тук-тудук-тук-тук" - как стук копыт по пыльной дороге.
Когда-то он, нынешний владыка мира, впервые в жизни сел на коня. У него тоже все было когда-то впервые.
Артаксеркс не помнил, что именно произошло тогда во дворце, и почему полководец Мардоний посадил его в свое седло, где сидеть было неудобно и страшно, потому что он крепко прижал его с двух сторон локтями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Гафах нарочно до шепота понизил голос, чтобы ни одна живая душа не смогла услышать его последние слова.
- Все правильно, так и должно быть, - ответила Эсфирь спокойно. - Он же - царь, и не может быть таким, как все другие люди. Но хватит об этом. Спой мне лучше песню о том, что никому не добраться до небесных круч, у тебя она хорошо получается.
- Лучше я спою другую песню, - смущенно улыбнулся Гафах. - Сегодня утром я придумал ещё одну песню, Эсфирь, только для тебя, чтобы тебе было не так страшно. Но только ты никому не должна говорить, что слышала её от меня, иначе мне отрубят голову. Наклонись, я спою её тебе на ухо.
"Сидит на земле изумрудный зеленый жук,
он облачен в блестящий панцирь,
на маленькой головке его рога, как у быка,
и мохнатая рыжая грудь - это грудь настоящего воина.
Когда он лежит на спине,
и двигает в воздухе цепкими лапками.
я любуюсь на блеск его одеяния,
на красивый треугольник на спине - отметину божества.
Он похож на царя.
Я боюсь теперь лишний раз ступить на землю,
и ненароком раздавить его ногой."
Гафах взглянул на Эсфирь, и увидел, что на глазах у неё были слезы.
- Тебе не понравилась моя песня? - огорчился евнух. - Как, нужто...
4.
...совсем не понравилась?
Девица, которую привел в царские покои улыбающийся во весь рот евнух Гегай, на первый взгляд Артаксерксу совсем не понравилась. Она была слишком юной и тонкой, с длинными, черными волосами, убранными на затылок и тонким станом. И ещё она показалась чересчур бледной - без яркой помады на губах, нарумяненных щек и почти что без украшений.
Артаксерксу нравились другие женщины, - он предпочитал наложниц с широкими бедрами, взбымающимися грудями и массивными, твердо стоящими на земле ногами. Женщин, покрытых с ног до головы тяжелыми дорогими украшениями, с подведенными глазами и маленькими рисунками на грудях на пупках. Жен, похожих на расписные кувшины в терпким вином. Только такие женщины были способны на короткое время вызывать у молодого царя желание, телесную жажду. Их можно быстро опрокидывать на ложе, жадно, в несколько приемов, выпивать до дна, и затем отправлять в женский дом.
После прохладной Астинь все прочие женские тела казались царю слишком горячими, он не мог терпеть их долго возле себя. Лишь в самые первые мгновения, когда женщины приятно дрожали от страха и возбуждения, они доставляли Артаксерксу некоторое удовольствие, но потом тела их раскалялись, браслеты и бусы начинали еле слышно позвякивать, напоминая знойный воздух в летние, засушливые дни, дыхание становилось горячим и тошнотворным. Но все же они на что-то годились, пусть хотя бы первые несколько минут...
Артаксеркс грозно взглянул на Гегая - похоже, этот евнух в последнее время стал плохо служить ему, забывать о предпочтениях владыки или делать вид, что забывает, что ещё хуже.
Но Гегай только часто-часто заморгал глазами, приложил руку к сердцу, попятился, и, все так же улыбаясь, скрылся за дверью. Он был очень хитрым этот Гегай, страж новых царских жен и заранее передал царю через Харбону, что сегодня ночью во дворец будет доставлен "лучший его цветок", с которым нужно обращаться особенно бережно, чтобы почувствовать его неповторимый аромат и не спешить с привычными порицаниями.
Царь нахмурился и ещё пристальнее взглянул на девицу. Она по-прежнему стояла на ковре, расшитом бабочками, на том же самом месте, где поставил её Гегай и без страха, с интересом глядела на царя, не опуская глаз. На вид она казалась спокойной и даже веселый, и лишь руки, которыми девица теребила края одежды, выдавали её волнение.
- Сними платье, - без всякого выражения, привычно приказал Артаксеркс. - Или тебя не научили, как положено, предстать перед царем?
С тех пор, как во дворце не стало царицы Астинь, Артаксеркс не терпел в своих спальных покоях танцев или песен, не выносил звуков арфы - все это было лишним, и только напрасно отнимало время, отведенное для сна.
Но сначала, чтобы хорошо спалось, нужно было загасить жажду, напиться. Придворные лекари считали, что не меньше одного раза в месяц на ложе к царю должна приходить молодая девица, чтобы поддерживать его тело в покое и равновесии, и Артаксеркс прислушивался к их советам, так как желал бы дожить до глубокой старости и править на троне не один десяток лет. Потом егожены хранились в доме Шаазгаза, как дорогие, но использованные сосуды, пригодные лишь для исчисления царского богатства и доказательства здоровой мужественности.
Девица проворно, одним рывком скинула с себя платье и сразу же распустила волосы, так что они скрыли все её тело, кроме белых, стройных ног. Все же она была довольно красива и лицом, и станом - достаточно привлекательна, чтобы предстать перед лицом царя.
Гегая можно было пока не наказывать. Почему-то от неё не пахло сладкими духами, но исходил ни с чем не сравнимый аромат юности и чистоты.
И украшений на девушке был только тонкий золотой поясок на поясе. Гегай знал, что Артаксеркс любил брать своих жен за пояс, чтобы как можно меньше прикасаться к чужим телам, и одним рывком опрокидывать их на свое ложе. Никто из них потом не помнил ни ласк царя, ни его дыхания через поцелуи, и лишь в женском доме Шаазгаза они обучались потом рассказывать друг другу сказки про самую прекрасную, полную любви и страсти, ночь в своей жизни ночь, проведенную в объятиях владыки, сами сочиняли слова, которые хотели бы услышать.
Артаксеркс и сегодня вел себя так же, как всегда - своей длинной правой рукой он слегка приподнял девицу за пояс - она оказалась непривычно легкой! - положил на царское ложе и, распахнув полы халата, расшитого золотом, возлег на неё сверху, как коршун.
Девица еле слышно пискнула, должно быть от испуга или от боли, но все остальное прошло быстро и хорошо.
Царь уже сделал нетерпеливое движение, чтобы подняться, но тут девица пошевелилась и сказала отчетливо: "Погоди, не уходи. Не уходи от меня так скоро, полежи вот так, просто. Ты ведь ещё не познал меня..."
От неожиданности Артаксеркс замер и даже смутился.
Это "не уходи" прозвучало как приказ. Приказ царю? Или все же как просьба, жалоба? То, что девица вообще подала голос на царском ложе и тем более осмелилась чего-то просить, было настолько непривычно, что царь поневоле замешкался.
Сначала Артаксеркс услышал, как стучит её сердце.
"Тук-тук-тудук-тук-тук" - как стук копыт по пыльной дороге.
Когда-то он, нынешний владыка мира, впервые в жизни сел на коня. У него тоже все было когда-то впервые.
Артаксеркс не помнил, что именно произошло тогда во дворце, и почему полководец Мардоний посадил его в свое седло, где сидеть было неудобно и страшно, потому что он крепко прижал его с двух сторон локтями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101