— Ну почему ты все переворачиваешь с ног на голову? Почему?! Я предлагаю самый удобоваримый вариант.
— Для кого?
— Для всех! Твой разлюбезный Марк Исаакович сказал, что мальчика желательно держать поближе к природе и в сбалансированном коллективе. А в интернате как раз то, что требуется. И лес кругом, и дети нормальные. Ты же не хочешь, чтобы пролетарские детишки затравили твоего сына? Он же до сих пор волчонком на всех смотрит. И еще эти обмороки!
— Володя, успокойся, прошу тебя.
— Да я спокоен, как удав!
— Ты же знаешь, мне нельзя волноваться.
— Извини, Марина.
Дикарь отчетливо услышал, как скользят ладони Чужака по плечам матери, обтянутым ветровкой. А потом раздался чмокающий звук поцелуя.
Ветер, пахнущий пожухлой травой и грибами, лизнул щеку Дикаря.
«Убей», — тихо шепнул ветер.
И без его подсказки Дикарь знал, что убьет Чужака. Обязательно убьет.
Жаль, что кругом не Лес, а жалкий пригородный перелесок, где на каждое дерево по два грибника. В Лесу это происходит очень просто, буднично. Без свидетелей и следов.
Как у тех, кто выплыл на моторке из тумана. Короткий разговор — и три выстрела. Отец, его друг, дядя Валера, и лайка Джани. Всех — в воду. Мальчишку искать не стали. Может, торопились, а может, решили, мальчишка в Лесу не жилец, а значит, и не свидетель. Они забрали все: ружья, палатку, рюкзаки и моторку. У Дикаря остался только топор, с которым пошел за дровами. И три мертвых тела на песке…
В Лесу некому задавать вопросы. А здесь, среди людей, ими пытает каждый, кому не лень. Сначала Марк Исаакович, благообразный старичок с седой бородкой и внимательными глазами филина за толстыми стеклами очков. Он просил рассказывать о жизни в Лесу в мельчайших подробностях, как будто, старый маразматик, сам туда собирался. Дикарь рассказал все, чему научился. Только о том, как следует защищать логово от пришлых, умолчал. И как убивал, чтобы защитить себя, тоже не стал рассказывать. Решил, старик все равно не поймет.
Потом появился Леонид Иванович, суровый дядька в прокуренном костюме и черной рубашке. Галстук у него тоже был черный. Ему требовались подробности охоты, на которую Дикаря взял с собой отец. Дикарь рассказал обо всем, кроме последнего утра. Соврал, что отец и дядя Валера на моторке уплыли куда-то вниз по реке, обещали вернуться к вечеру, но не вернулись. Сказал, что ждал два дня, потом пошел к людям. И шел два года.
Леонид Иванович попросил нарисовать карту, будто лично собирался выехать на тот плес. Какие следы могут остаться от стоянки после двух паводков? И какую карту может нарисовать мальчишка, впервые оказавшийся в Лесу? Именно такую Дикарь и нарисовал. Со всеми подробностями.
Врал Дикарь не боясь, что его ложь когда-нибудь откроется. Он знал, как Лес умеет хранить тайны. Карту подшили к делу, а само дело, как краем уха услышал Дикарь, Леонид Иванович «отправил на полку».
*
Громко, самодовольно зачавкала земля под ногами Чужака.
Дикарь зажмурился, чтобы не видеть его породистое, нагло-красивое лицо.
— Как себя чувствуешь, Маугли? — спросил Чужак.
— Нормально, — ответил Дикарь.
Дикарь уткнул нос в сгиб локтя, чтобы не чувствовать запах дорогого одеколона и сенный запах волос Чужака.
— Надо жалюзи на зиму опустить. Одно ворье кругом. Может, если самочувствие позволяет, поможешь?
— Нет.
— Что — нет?
— Самочувствие не позволяет.
— Как хочешь, — после паузы произнес Чужак.
Он прочавкал ботинками к дому.
Дикарь повернул голову и из-под руки стал смотреть ему в спину.
Дом строил отец. Это было его логово. После его смерти логово переходит сыну, у людей так заведено. Значит, это логово Дикаря. Точка.
Если Чужак считает, что логово, как у зверей, принадлежит сильнейшему, пусть будет так. Дикарю уже доводилось драться за логово.
Чужак сходил за дом, вернулся с лестницей. Картинно поднатужившись, приставил узкий конец к козырьку крыши. Плюнул на ладони и стал подниматься вверх. На ходу помахал рукой соседям, пившим чай на веранде.
Подошла мать. Теплая ладонь легла на щеку Дикаря. Рука матери пахла помидорной ботвой. Этот холодно-кислый запах забивал запах кожи Чужака.
— Как себя чувствуешь, сынок?
— Нормально. Мам, почему он меня Маугли называет?
— От стеснения, наверное. Ты же у нас из тайги. Таежный Маугли.
— Обидно.
— Не обращай внимания. Смотри, что я принесла. — Она положила рядом с носом Дикаря помидор. — Один единственный уродился. Все лето в теплице вкалывала, а уродился один. Да и то весь кособокий. — Мать вздохнула. — Дурость какая! Я — и ковыряюсь в земле!
— С папой ты все покупала на рынке.
Мать убрала руку. Щеке стало холодно.
— Я и сейчас все там покупаю. Просто занять себя надо было хоть чем-то. Правильно говорят, нет ничего хуже, чем догонять и ждать. Николай Вениаминович приезжал, сказал, раз до первых заморозков из тайги не вышли, надежды нет. Он, конечно, таежник бывалый, а я не верила. Ты мне постоянно снился. Все два года. Отец — нет. Хотела, а он все не снился.
Дикарь взял помидор, чтобы не закрывал обзор.
Чужак поднялся до окна на втором этаже, вставил изогнутый ключ в паз, стал крутить ручку. Над поселком забренчала металлическая трель. Из-под наличника по одной стали появляться стальные полосы жалюзи. За лестницу он не держался, одну ногу отвел, балансируя, в сторону.
— Володя, осторожней! — вскрикнула мать.
Чужак повернул к ним лицо, показал в улыбке зубы.
Дикарь вонзил зубы в красную мякоть помидора. Сок на вкус напоминал кровь, соленую и сытную. Только он был холодный и водянистый.
Дикарю вдруг до удушья захотелось, чтобы Чужак свалился с лестницы, да так, чтобы из расколотого затылка сочилась красная горячая влага.
Он впился взглядом в лодыжку Чужака. Представил, что она немеет, наливается резиновой тяжестью.
Сжал помидор, холодные красные сгустки поползли по пальцам.
Дикарю показалось, что воздух между ним и Чужаком сделался вязким. Он отчетливо слышал прерывистый, гулкий ритм сердца Чужака.
В тот миг, когда уже стало невмоготу терпеть клокочущую внутри злобу, что-то защекотало переносье Дикаря, словно мушка прилипла, потом сорвалось и молнией пронеслось через двор.
Чужак дрогнул. Повернул к ним лицо. На этот раз он не сверкал улыбкой.
— Что с тобой, солнышко? Опять плохо?
Ладонь матери легла на лоб Дикаря. Но он успел увидеть, как неотвратимо скользит подогнувшаяся стопа с перекладины, а Чужак заваливается назад и судорожно хватает воздух руками.
— Во-ло-дя-а! — истошно заорала мать.
Дикарь кувырком через голову скатился со скамейки.
Он не чувствовал ног. По тому, каким упругим сделался воздух, понял, что несется вперед на дикой скорости. Он жутко, до спазма в желудке хотел успеть вовремя.
Он не раз видел, как это бывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137