Реально — расконвоирован, проживает на поселении. Для чего отстроил в поселке особняк со всеми удобствами.
— Одно радует, перед законом у нас все равны! — Решетников нервно хохотнул. — Что ты по этому поводу думаешь, Виктор Николаевич?
— Тактически убого, но стратегически абсолютно верно. — Салин покачался в кресле. — Они взяли под контроль главного идеолога операции. Нормальный ход. Кто же за это осудит?
— Разрешите закончить? — Владислав дождался кивка Салина. — Загрядский четвертый день находится в Москве.
— Так-так-так. Уже интересно!
Решетников вернулся к креслу, плюхнулся в него вытянув ноги.
— Формальный повод — вызван на допрос в Генпрокуратуру по делу Козленка. Проживает в гостинице «Советская».
— Чудны дела твои, Господи. — Решетников иронично перекрестился.
— Как это стыкуется с Глебом Лобовым? — напомнил Салин.
Владислав взял схему. По густоте цветных пересекающихся линий она напоминала выкройку из журнала мод.
— По своим делам они никогда и нигде не пересекались. Такое ощущение, что сознательно держали дистанцию. Но я нашел связь. — Он провел пальцем по синему пунктиру. — Странно, что ее проморгали другие. Глеб Лобов остался сиротой в четырнадцать лет. Я подумал, два года кто-то должен был быть официальным опекуном мальчика?
В кабинете повисла долгая пауза. Ответ на столь очевидный вопрос был слишком прост. И тем страшен.
Дикарь (Ретроспектива — 4)
Воздух в зоопарке оглушительно пах зверьем. Острый запах шерсти, помета и дыхания, вырывающегося их раскрытых пастей, заглушал даже муть выхлопных газов. Или Дикарю так казалось.
Вдоль решеток гуляли люди. Но Дикарь видел, чувствовал и ощущал только зверей. Они были ближе, роднее и понятнее.
У волчихи был совершенно больной взгляд. В янтарных шариках, в самой глубине, плескался оранжевый огонь мрачного безумия.
«Они все здесь ненормальные, — подумал Дикарь. — Нельзя жить в таких условиях и не сойти с ума».
Он вспомнил, что в одной книжке прочитал, что человек мог приручить только умственно дефективных особей. Инстинкт свободы у зверя в крови. Только вырожденец, отторгнутый стаей, променяет волю на безопасность, право охоты на миску помоев. А у раба и дети — рабы. Сколько волка ни корми, а он обязательно убежит. Если не убежал, значит, ничего волчьего в нем не осталось.
Все домашние животные — ублюдки дикой Природы, улучшенные плановой селекцией. Из поколения в поколение человек отбирал в помете наиболее подходящих ему, преданных, работящих и покорных. Кто-то отдавал молоко, кто-то тянул тяжести, кто-то защищал хозяина, погибая сам.
Но человеку мало искалеченных его волей и разумом животных. Ему хочется любоваться дикими, не прирученными и непокорными, посаженными на цепь. Словно мстит им унижением за инстинкт свободы и волю к жизни, которые сам давно потерял.
В толпу, расплющившуюся о клетку вольеры с волками, втиснулись два парня. От них смердело перегаром и жирным мясом.
— Смотри, какая дохлая! — заржал первый.
Волчиха стояла у канавы, отделяющей площадку от зрителей. Она повела мордой на звук жирного голоса, потянула носом, еще больше подобрав живот, и вновь уставилась в глаза Дикарю.
— У меня на даче шавка — копия она. Приезжайте, бесплатно покажу, — подключился к веселью второй.
В толпе раздались смешки.
— На, жри!
Первый по высокой дуге швырнул через решетку недоеденный беляш. Он шлепнулся на бетон в двух шагах от волчихи.
Она стремительно отскочила, толкнувшись всеми четырьмя лапами. Замерла, опустив морду. Втянула носом запах, сочащийся из расплющенного беляша.
Тело ее стало вытягиваться вперед, словно кто-то тянул за невидимую ниточку, привязанную к носу.
Дикарь с ненавистью посмотрел на парня, бросившего объедки волчице. На его беспородном сальном лице было написано тупое любопытство. И готовность оглушительно заржать, когда волчица вцепится в кусок теста с тухлым мясом.
Дикарь отчетливо представил себе капкан, распахнувший стальную пасть. Волчиха замерла.
«Не смей!» — закричал Дикарь.
Он крепко сжал губы, чтобы крик не вырвался наружу. Никто ничего не услышал.
Только волчица, как от удара, отскочила в сторону. Оскалилась, ища в толпе взгляд Дикаря.
Он поймал взглядом ее помутневшие от злобы зрачки. И не отпускал, пока волчица медленно, против воли, не растянулась на холодном бетоне. Она пыталась сопротивляться, до отказа задирала верхнюю губу, выставляя напоказ желтые мощные зубы. Но гнет чужой воли оказался сильнее. Она затихла, покорно уткнув морду в скрещенные лапы.
Дикарь расслабился и приказал ей:
«Уходи!»
Волчица рывком вскочила, оглядываясь, потрусила к пещере в глубине вольеры. Растянутые серые мешочки вымени бились о подогнутые задние лапы.
По пальцам Дикаря потекла липкая холодная жижа. Он посмотрел на раздавленное мороженое. Молочная кашица ползла через край вафельного рожка. Дикарь с трудом разжал пальцы. Чавкнув, мороженое плюхнулось на асфальт.
— О, беда! — прогудел дядя Леня.
Дикарь поднял голову и посмотрел в склонившееся над ним лицо крупного мужчины. Дядя Леня был похож на медведя, мощный и подвижный, забавный и опасный. Запах тайги еще не выветрился из его бороды. Из всех взрослых, суетившихся вокруг него, Дикарь с симпатией относился только к дяде Лене.
— Да не расстраивайся ты, паря! Сейчас новое купим. Хоть целый ящик.
Денег у старателя дяди Лени было на целый молочный комбинат. Но как их использовать по уму, чтобы развлечь мальчика, он не знал. Сегодня, например, он ни с того ни с сего потащил Дикаря в зоопарк. Таежник, он с трудом ориентировался в столичной жизни, а своих детей всегда поручал их матерям. У Дикаря уже десять дней не было матери.
Дядя Леня медведем вломился в дом, притихший перед похоронами, сгреб в охапку Дикаря и с тех пор не отпускал от себя.
— Хочешь еще мороженое?
Он положил широкую и тяжелую ладонь на плечо Дикарю. Из нее в тело пошла уверенная в себе, суровая силища. Дикарь не удержался и потерся щекой о его горячую ладонь.
И вдруг ощутил, что дядя Леня жутко нервничает. Как медведь, услышавший над водой трещотку приближающейся моторки. Дядя Леня с высоты своего роста озирался вокруг.
— Хочу шашлык.
— Сделаем, — машинально согласился дядя Леня.
Голова его явно была занята другими мыслями.
Он взял ладонь Дикаря в свою медвежью лапищу, вытянул из толпы. Подвел к скамейке.
— Ты тут посиди, паря. А я — мигом, — произнес он каким-то неестественным голосом. — Чего ты хотел?
— Шашлык. Только не пережаренный.
— Сделаем.
Дикарь проводил взглядом мощную фигуру опекуна и стал ждать. Он был уверен, что-то должно сейчас произойти. Что-то очень важное. Он не нервничал, не боялся. Он просто ждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137