С его появлением в зале возникло странное наэлектрилизованное поле. Это было не обаяние, не шарм, ни буртальность, ни секс-эпил и прочая галиматья из глянцевой макулатуры для дур. Лобов не выставлял себя напоказ, он просто и естественно приковывал к себе внимание, как магнит притягивает к себе металл. Что-то было в нем такое, что заставляло постоянно держать его в поле зрения.
— Уж извините. Это мы по стариковской привычке на пятнадцать минут раньше заявились. — Решетников отодвинул стул. Привстал, протягивая руку Лобову. — Павел Степанович.
Салин в свою очередь тоже представился и пожал сухую, тонкокостную и очень крепкую кисть Лобова.
Добрынин представил их как старых друзей, еще с коммунистических времен, и деловых партнеров в либерально-демократическом сегодня. Глеб Лобов без пафоса и рисовки назвал свое место работы: «Владелец пиар-агентства».
Расселись по местам и стали вежливыми, прощупывающими взглядами изучать друг друга. Добрынин если и участвовал в переглядках, то только из личного интереса. Ему важнее всего было узнать, пришелся ли по вкусу Глеб столь значимым людям.
Салина и Решетникова, как всегда, интересовало дело. Они присматривались, принюхивались настраивались, как пара старых матерых львов перед началом охоты.
Мэтр раздал всем папки в дорогом кожаном переплете. Замер в торжественном ожидании.
Глеб с вежливой улыбкой сообщил:
— Должен признаться, себе заказ я уже сделал.
— Все уже готово, Глеб Павлович. — Мэтр отвесил поклон, полный достоинства вышколенного слуги. — Если кто-либо из гостей желает дичь, могу порекомендовать фазанчика. Из Оренбуржья, но свеженький. Самолетом доставлен.
— Попробую я фазана, что самолетом летает, — с добродушным смешком сказал Решетников.
— А мне всяких хрустиков, из того, что летает. Ну там вальдшнепчиков, перепелов… И для полноты картины, из того, что бегает, вот его. — Добрынин поцарапал ногтем столбик в меню. — Гарнирчик на твое усмотрение.
— Заяц, фаршированный грибочками. Сделаем, — кивнул мэтр.
Салин выбрал седло горного барана в пряном соусе. В меню блюдо фигурировало под названием «Кавказский трофей».
Мэтр, приняв заказ, вышел из зала поступью королевского мажордома.
Глеб, вопреки ожиданию, инициативы к началу беседы не проявил. Ждал, со спокойной, вежливой улыбкой на лице ждал, кто же из гостей начнет первым.
Салин к своему неудовольствию осознал, что этот орешек с первого наскока не расколоть. Решил взять тайм-аут и дал сигнал Решетникову переключить внимание Лобова на себя.
Решетников сразу же нашел тему для обсуждения — интерьер периода Великой эпохи. Добрынин с радостью подхватил. Глеб легко включился в разговор.
А Салин стал пристально наблюдать за Лобовым, пряча глаза за дымчатыми стеклами очков. Потому мероприятие на их языке и называлось «смотринами», что за пару часов общения требовалось высмотреть и выведать все, что прячет в себе человек.
Только дурак ест три пуда соли на двоих, чтобы с последней пригоршней узнать, с кем же делиться пришлось. Умный сразу отмеряет нужную меру доверия, чуть ошибаясь, как опытный продавец, в свою сторону. Потом, узнав лучше, можно и добавить. Подобного рода экономия не есть жадность, а разумная осторожность.
Салин ошибался в людях крайне редко. Сказывался опыт человека, лишенного права на ошибку. И Решетников идеализмом не страдал. Тем тревожнее для Салина стала повышенная добродушность верного соратника. Решетников, балагуря с клиентом, явно переигрывал. Для чужого глаза, возможно, и незаметно, но для Салина это было тревожным сигналом.
Тревога. Именно так, прислушавшись к себе, Салин определил первое впечатление. И чем дольше он всматривался, чем глубже проникал в Глеба Лобова, тем тревожнее становилось внутри. Вольно или невольно Глеб внушал окружающим чувство тревоги. Именно этот холодок внутри и требовал постоянно держать его в поле видения.
Когда-то Салин и сам был молодым. Но молодость пришлась на суровые годы, когда за ошибку приходилось расплачиваться головой. Ладно бы только своей, бестолковой. Но летели и головы близких, неповинных. Повзрослеть пришлось ударными темпами, иначе не выжил бы. С тех пор Салин считал молодость крупным недостатком и помехой в серьезных делах. Как образно обрисовал проблему Решетников, «зелен виноград: ни голове пользы, ни заднице — покоя».
Контактируя по долгу службы с молодыми людьми, Салин отметил, что все их раздражающие признаки можно свести к трем: угодничество, напускная солидность и беспочвенное самомнение. У всех карьерных молодцов они присутствовали в разных степенях и в различных сочетаниях, но как минимум один обнаруживался непременно. Не спрятать, как ни старайся. Как возрастные угри.
У Глеба Салин не обнаружил ни одного признака. Не то что следов, даже намека.
«Контактен, открыт, абсолютно раскрепощен. Хваткий, волевой, безусловно умен. Сдержан, умеет себя контролировать, реакцию демонстрирует отменную. Держит улыбку, но глаза внимательные. Не шарящие, не бегающие, а именно внимательные. Незаурядный тип, но в то же время — ничего из ряда вон выходящего. Откуда же эта тревога?» — спросил себя Салин.
Добрынин тем временем настоял-таки на апперитиве и приказал вернуть метрдотеля. Себе заказал «Блэк лейбл» со льдом.
— А мы люди попроще, нам водочки, — в свой черед вступил Решетников. — Леда, само собой, ни к чему. А вот селедочки принеси. Заодно сразу же оценим класс вашего шеф-повара.
— Не беспокойтесь, ни единой косточки в селедочке. Все на высшем уровне. Как тогда. — Мэтр указал взглядом на мемориальные фото на стене. — Даже картошечку закупаем по традиции бронницкую.
Возраста он был запенсионного, выправка и отточенные манеры выдавали работника цэковского общепита с солидным стажем.
— Ну-ну. — Решетников пошевелил бровями. — Проверим.
— Вам, Виктор Николаевич? — обратился Глеб к Салину.
— Ваша очередь, Глеб.
— Уступаю.
Салин чуть растянул губы в улыбке.
— Апперитивов не люблю. Предпочитаю до еды пить тоже, что и во время. — Он просмотрел карту вин. — Пожалуй, «Шато де Брийон».
Глеб сразу же обратился к мэтру:
— Как всегда, «Черное пуркарское».
Добрынин хрюкнул.
— Глебушка, что за провинциальный сепаратизм! Пей «Киндзмараули», как Сталин. И державно, и интернационально. — Он первым засмеялся собственной шутке.
Глеб тоже тихо хохотнул, но потом, не меняя выражения лица, ввернул:
— Я бы с радостью, Иван Алексеевич. Но все дело в том, что Сталин никогда не пил «Киндзмараули».
— Ну, «Хванчкару» какую-нибудь, — отмахнулся Добрынин.
— И «Хванчкару» он не пил. Хрущеву на голову лил, случалось. А сам не употреблял.
— Погоди, а что же он тогда пил? — удивился Добрынин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Уж извините. Это мы по стариковской привычке на пятнадцать минут раньше заявились. — Решетников отодвинул стул. Привстал, протягивая руку Лобову. — Павел Степанович.
Салин в свою очередь тоже представился и пожал сухую, тонкокостную и очень крепкую кисть Лобова.
Добрынин представил их как старых друзей, еще с коммунистических времен, и деловых партнеров в либерально-демократическом сегодня. Глеб Лобов без пафоса и рисовки назвал свое место работы: «Владелец пиар-агентства».
Расселись по местам и стали вежливыми, прощупывающими взглядами изучать друг друга. Добрынин если и участвовал в переглядках, то только из личного интереса. Ему важнее всего было узнать, пришелся ли по вкусу Глеб столь значимым людям.
Салина и Решетникова, как всегда, интересовало дело. Они присматривались, принюхивались настраивались, как пара старых матерых львов перед началом охоты.
Мэтр раздал всем папки в дорогом кожаном переплете. Замер в торжественном ожидании.
Глеб с вежливой улыбкой сообщил:
— Должен признаться, себе заказ я уже сделал.
— Все уже готово, Глеб Павлович. — Мэтр отвесил поклон, полный достоинства вышколенного слуги. — Если кто-либо из гостей желает дичь, могу порекомендовать фазанчика. Из Оренбуржья, но свеженький. Самолетом доставлен.
— Попробую я фазана, что самолетом летает, — с добродушным смешком сказал Решетников.
— А мне всяких хрустиков, из того, что летает. Ну там вальдшнепчиков, перепелов… И для полноты картины, из того, что бегает, вот его. — Добрынин поцарапал ногтем столбик в меню. — Гарнирчик на твое усмотрение.
— Заяц, фаршированный грибочками. Сделаем, — кивнул мэтр.
Салин выбрал седло горного барана в пряном соусе. В меню блюдо фигурировало под названием «Кавказский трофей».
Мэтр, приняв заказ, вышел из зала поступью королевского мажордома.
Глеб, вопреки ожиданию, инициативы к началу беседы не проявил. Ждал, со спокойной, вежливой улыбкой на лице ждал, кто же из гостей начнет первым.
Салин к своему неудовольствию осознал, что этот орешек с первого наскока не расколоть. Решил взять тайм-аут и дал сигнал Решетникову переключить внимание Лобова на себя.
Решетников сразу же нашел тему для обсуждения — интерьер периода Великой эпохи. Добрынин с радостью подхватил. Глеб легко включился в разговор.
А Салин стал пристально наблюдать за Лобовым, пряча глаза за дымчатыми стеклами очков. Потому мероприятие на их языке и называлось «смотринами», что за пару часов общения требовалось высмотреть и выведать все, что прячет в себе человек.
Только дурак ест три пуда соли на двоих, чтобы с последней пригоршней узнать, с кем же делиться пришлось. Умный сразу отмеряет нужную меру доверия, чуть ошибаясь, как опытный продавец, в свою сторону. Потом, узнав лучше, можно и добавить. Подобного рода экономия не есть жадность, а разумная осторожность.
Салин ошибался в людях крайне редко. Сказывался опыт человека, лишенного права на ошибку. И Решетников идеализмом не страдал. Тем тревожнее для Салина стала повышенная добродушность верного соратника. Решетников, балагуря с клиентом, явно переигрывал. Для чужого глаза, возможно, и незаметно, но для Салина это было тревожным сигналом.
Тревога. Именно так, прислушавшись к себе, Салин определил первое впечатление. И чем дольше он всматривался, чем глубже проникал в Глеба Лобова, тем тревожнее становилось внутри. Вольно или невольно Глеб внушал окружающим чувство тревоги. Именно этот холодок внутри и требовал постоянно держать его в поле видения.
Когда-то Салин и сам был молодым. Но молодость пришлась на суровые годы, когда за ошибку приходилось расплачиваться головой. Ладно бы только своей, бестолковой. Но летели и головы близких, неповинных. Повзрослеть пришлось ударными темпами, иначе не выжил бы. С тех пор Салин считал молодость крупным недостатком и помехой в серьезных делах. Как образно обрисовал проблему Решетников, «зелен виноград: ни голове пользы, ни заднице — покоя».
Контактируя по долгу службы с молодыми людьми, Салин отметил, что все их раздражающие признаки можно свести к трем: угодничество, напускная солидность и беспочвенное самомнение. У всех карьерных молодцов они присутствовали в разных степенях и в различных сочетаниях, но как минимум один обнаруживался непременно. Не спрятать, как ни старайся. Как возрастные угри.
У Глеба Салин не обнаружил ни одного признака. Не то что следов, даже намека.
«Контактен, открыт, абсолютно раскрепощен. Хваткий, волевой, безусловно умен. Сдержан, умеет себя контролировать, реакцию демонстрирует отменную. Держит улыбку, но глаза внимательные. Не шарящие, не бегающие, а именно внимательные. Незаурядный тип, но в то же время — ничего из ряда вон выходящего. Откуда же эта тревога?» — спросил себя Салин.
Добрынин тем временем настоял-таки на апперитиве и приказал вернуть метрдотеля. Себе заказал «Блэк лейбл» со льдом.
— А мы люди попроще, нам водочки, — в свой черед вступил Решетников. — Леда, само собой, ни к чему. А вот селедочки принеси. Заодно сразу же оценим класс вашего шеф-повара.
— Не беспокойтесь, ни единой косточки в селедочке. Все на высшем уровне. Как тогда. — Мэтр указал взглядом на мемориальные фото на стене. — Даже картошечку закупаем по традиции бронницкую.
Возраста он был запенсионного, выправка и отточенные манеры выдавали работника цэковского общепита с солидным стажем.
— Ну-ну. — Решетников пошевелил бровями. — Проверим.
— Вам, Виктор Николаевич? — обратился Глеб к Салину.
— Ваша очередь, Глеб.
— Уступаю.
Салин чуть растянул губы в улыбке.
— Апперитивов не люблю. Предпочитаю до еды пить тоже, что и во время. — Он просмотрел карту вин. — Пожалуй, «Шато де Брийон».
Глеб сразу же обратился к мэтру:
— Как всегда, «Черное пуркарское».
Добрынин хрюкнул.
— Глебушка, что за провинциальный сепаратизм! Пей «Киндзмараули», как Сталин. И державно, и интернационально. — Он первым засмеялся собственной шутке.
Глеб тоже тихо хохотнул, но потом, не меняя выражения лица, ввернул:
— Я бы с радостью, Иван Алексеевич. Но все дело в том, что Сталин никогда не пил «Киндзмараули».
— Ну, «Хванчкару» какую-нибудь, — отмахнулся Добрынин.
— И «Хванчкару» он не пил. Хрущеву на голову лил, случалось. А сам не употреблял.
— Погоди, а что же он тогда пил? — удивился Добрынин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137