Вот что значит бессистемное питание. Прямо со «скорой» — на операционный стол. Я разговаривал с хирургом. Тот считает, что раньше чем через пару недель его не выпустят, да еще недельку надо будет отлежаться дома под присмотром жены. Так что и не пытайся передавать ему дела, когда он выйдет на работу. Впрочем, к тому времени я и сам вернусь... Вот так, уважаемая.
Уйти в кусты тебе не удастся. Тем более что решение уже принято.
— Послушай, товарищ Попович,— проговорила Ольга, побелев от негодования. — Долго вы еще будете ставить меня перед фактом «уже принятых решений»? Что я вам — неодушевленный робот?
— К твоему сведению, уважаемая, это решение всего коллектива. Так что давай говорить как два серьезных и ответственных человека, каковыми мы являемся. Через пару часов я уезжаю в Бухарест. Ты ведь знаешь, что нам, провинциалам, без инструктажа нельзя...
Ольга поняла, что другого выхода действительно нет. Она внимательно выслушала все, что говорил Попович, сделала пометки в блокноте, но под конец не выдержала — горько упрекнула:
— Ну, Дору, такую свинью мне подсовываешь! А ведь учились вместе! Знала бы — ни за что б не помогла, когда ты чуть не завалился на философии!..
— Ну ладно, Ольга, не хнычь, не идет тебе. А если тебя беспокоит этот упрямец Косма, которому надо было ноги поотрывать, еще когда он в академии за тобой увивался, ну так я ему сию же минуту позвоню и прикажу от имени бюро уездного комитета и его первого секретаря Виктора Догару, чтобы на месяц оставил тебя в покое. Пусть забудет, что у него есть жена, и обедает в заводской столовой — от щедрот своего знаменитого на всю округу подсобного хозяйства. А лучше всего пусть уматывает в отпуск — в Синаю, в Мангалию, к родственникам в провинцию, куда угодно, лишь бы голову не морочил.
— А что это ты вспомнил про Догару?
— Да неужели ты думаешь, наивная твоя душа, что подобный вопрос можно было решить без ведома первого секретаря, без его одобрения? Весь этот месяц ты будешь работать напрямую с ним, принимать участие в заседаниях бюро... Чего ты испугалась?
Ольга качнула головой:
— Не-ет, не так легко меня напугать. И потом, с Догару мне уже доводилось работать — на уездной партконференции, нас вместе избрали в редакционную комиссию. Да ты ведь и сам знаешь!
— Да, кстати,— вспомнил Дорел,— вчера приходил один инженер с «Энергии», Ион Сава. Просил принять его. Проблема, говорит, государственной важности.
Я еще не знал тогда, что уеду, и назначил встречу на завтра, на двенадцать. Прошу тебя, не забудь.
Мысли Ольги невольно вернулись к Павлу. Узнав, что ее назначили замом, он совсем отдалился от нее. Перестал приезжать на обед, по вечерам возвращается поздно, усталый и злой. Не разговаривает, на вопросы не отвечает, сразу же запирается у себя в кабинете. На днях она увидела, какой он бледный после бессонной ночи, и не на шутку встревожилась. Однако он стал паясничать: «Ну что для тебя, законодателя общественного мнения, проблемы директора завода?» Больше она ему вопросами не докучала.
«Это еще что,— сказала себе Ольга.— Вот теперь ты пожнешь бурю». Она пожала Поповичу руку, села в его кресло, позвонила Дамаскину и попросила принести гранки и макет.
ГЛАВА 8
1Чривые улочки, карабкавшиеся по склону холма на городской окраине, кто-то нарек «инвалидным кварталом». Никакой шутки в этом не было: здесь в свое время получали клочки земли инвалиды первой мировой войны, те, кто еще был в состоянии построить себе жилище. У отца Панделе Думитреску легкие были изодраны в клочья отравляющими газами, зато руки-ноги целехоньки. Вот и принялся он сооружать на своем наделе глинобитную лачугу, какая была у него в деревне. Но не успел, умер в двадцать семь лет. Панделе не любил вспоминать, чего стоило ему достроить дом и какими трудными были годы, когда он привез из села свою будущую жену Тинку. Не любил он рассказывать и о той поре, когда появились на свет двое первых его сыновей. А младшенькие, Василе и Ралука, родились совсем уж в лихую годину, когда отец с матерью растеряли и силы, и молодость: Василе — осенью огневого 44-го, когда Панделе уже воевал на Западном фронте, а Ралука — в тяжелом и голодном 51-м. В тот день он был в Галаце, проводил опыты по скоростной обработке металла, там и узнал, что остался вдовцом. Девчонку он одно время просто видеть не мог — считал ее причиной смерти своей терпеливой и преданной Тинкуцы. Но потом стал винить самого себя: «И кто меня заставлял, козла эдакого, заводить детей на старости лет? Мало, что ли, было двоих сыновей?» Он не хотел вспоминать, что Тинка сама всегда мечтала о девочке и покидала этот свет умиротворенная, передав Панделе наказ назвать дочку Ралукой — имя это она придумала, еще когда ждала первого своего ребенка. Тяжело приходилось Панделе. Много сил отнимали работа и общественные нагрузки — ведь он был членом партии с середины сорок третьего года. А дома ждали четверо детей. Росли они послушными, ничего плохого за ними не водилось. Ясли, садик, школа — все как у других. Но ему одному приходилось стирать, прибирать, готовить, лечить... Соседи по кварталу, товарищи по работе — все наседали на Панделе: женись, другого выхода у тебя нет. Вдовец, однако, не сдавался. С большим тактом помогал Панделе своим птенцам во всех делах. И только когда приходилось ездить по стране — в те годы имя Панделе Думитреску не сходило с газетных страниц,— он соглашался на помощь соседок. Возвращаясь, он всегда находил свой дом убранным, а детишек — накормленными и ухоженными. Гораздо позже Панделе узнал, что опекали его ребят и товарищи с завода, и члены уличной партячейки. Но вот старшие подросли, потом и Ралука взяла на себя заботы по хозяйству, уже в четырнадцать лет доказав, что трудолюбием и смекалкой пошла в мать.
Пока оставались силы, дед Панделе — его все чаще стали называть именно так — успел выстроить себе кирпичный дом, накрыл его красной черепицей, сделал веранду, балкончик, летнюю кухню. Во дворе — маленькую мастерскую: всегда что-то требовалось по хозяйству, не себе, так соседям. В маленьком садике ломились под тяжестью плодов фруктовые деревья, пышно зеленел огород. Старался Панделе не потому, что был очень уж домовитым, просто у младшего сына, Василе, от рождения были слабые легкие, он нуждался в особом уходе и питании. А время было тяжелое, голодное, и, как ни бился отец, мальчик рос слабеньким, тщедушным. Вот почему Панделе отдал на выучку в мастерские только старших сыновей. Василе, правда, не проявил особого рвения и к книжкам, но был послушным и аккуратным. Он рано понял, что такое чувство долга. Талантами он не блистал, но, получив аттестат зрелости, довольно легко поступил в академию экономических наук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Уйти в кусты тебе не удастся. Тем более что решение уже принято.
— Послушай, товарищ Попович,— проговорила Ольга, побелев от негодования. — Долго вы еще будете ставить меня перед фактом «уже принятых решений»? Что я вам — неодушевленный робот?
— К твоему сведению, уважаемая, это решение всего коллектива. Так что давай говорить как два серьезных и ответственных человека, каковыми мы являемся. Через пару часов я уезжаю в Бухарест. Ты ведь знаешь, что нам, провинциалам, без инструктажа нельзя...
Ольга поняла, что другого выхода действительно нет. Она внимательно выслушала все, что говорил Попович, сделала пометки в блокноте, но под конец не выдержала — горько упрекнула:
— Ну, Дору, такую свинью мне подсовываешь! А ведь учились вместе! Знала бы — ни за что б не помогла, когда ты чуть не завалился на философии!..
— Ну ладно, Ольга, не хнычь, не идет тебе. А если тебя беспокоит этот упрямец Косма, которому надо было ноги поотрывать, еще когда он в академии за тобой увивался, ну так я ему сию же минуту позвоню и прикажу от имени бюро уездного комитета и его первого секретаря Виктора Догару, чтобы на месяц оставил тебя в покое. Пусть забудет, что у него есть жена, и обедает в заводской столовой — от щедрот своего знаменитого на всю округу подсобного хозяйства. А лучше всего пусть уматывает в отпуск — в Синаю, в Мангалию, к родственникам в провинцию, куда угодно, лишь бы голову не морочил.
— А что это ты вспомнил про Догару?
— Да неужели ты думаешь, наивная твоя душа, что подобный вопрос можно было решить без ведома первого секретаря, без его одобрения? Весь этот месяц ты будешь работать напрямую с ним, принимать участие в заседаниях бюро... Чего ты испугалась?
Ольга качнула головой:
— Не-ет, не так легко меня напугать. И потом, с Догару мне уже доводилось работать — на уездной партконференции, нас вместе избрали в редакционную комиссию. Да ты ведь и сам знаешь!
— Да, кстати,— вспомнил Дорел,— вчера приходил один инженер с «Энергии», Ион Сава. Просил принять его. Проблема, говорит, государственной важности.
Я еще не знал тогда, что уеду, и назначил встречу на завтра, на двенадцать. Прошу тебя, не забудь.
Мысли Ольги невольно вернулись к Павлу. Узнав, что ее назначили замом, он совсем отдалился от нее. Перестал приезжать на обед, по вечерам возвращается поздно, усталый и злой. Не разговаривает, на вопросы не отвечает, сразу же запирается у себя в кабинете. На днях она увидела, какой он бледный после бессонной ночи, и не на шутку встревожилась. Однако он стал паясничать: «Ну что для тебя, законодателя общественного мнения, проблемы директора завода?» Больше она ему вопросами не докучала.
«Это еще что,— сказала себе Ольга.— Вот теперь ты пожнешь бурю». Она пожала Поповичу руку, села в его кресло, позвонила Дамаскину и попросила принести гранки и макет.
ГЛАВА 8
1Чривые улочки, карабкавшиеся по склону холма на городской окраине, кто-то нарек «инвалидным кварталом». Никакой шутки в этом не было: здесь в свое время получали клочки земли инвалиды первой мировой войны, те, кто еще был в состоянии построить себе жилище. У отца Панделе Думитреску легкие были изодраны в клочья отравляющими газами, зато руки-ноги целехоньки. Вот и принялся он сооружать на своем наделе глинобитную лачугу, какая была у него в деревне. Но не успел, умер в двадцать семь лет. Панделе не любил вспоминать, чего стоило ему достроить дом и какими трудными были годы, когда он привез из села свою будущую жену Тинку. Не любил он рассказывать и о той поре, когда появились на свет двое первых его сыновей. А младшенькие, Василе и Ралука, родились совсем уж в лихую годину, когда отец с матерью растеряли и силы, и молодость: Василе — осенью огневого 44-го, когда Панделе уже воевал на Западном фронте, а Ралука — в тяжелом и голодном 51-м. В тот день он был в Галаце, проводил опыты по скоростной обработке металла, там и узнал, что остался вдовцом. Девчонку он одно время просто видеть не мог — считал ее причиной смерти своей терпеливой и преданной Тинкуцы. Но потом стал винить самого себя: «И кто меня заставлял, козла эдакого, заводить детей на старости лет? Мало, что ли, было двоих сыновей?» Он не хотел вспоминать, что Тинка сама всегда мечтала о девочке и покидала этот свет умиротворенная, передав Панделе наказ назвать дочку Ралукой — имя это она придумала, еще когда ждала первого своего ребенка. Тяжело приходилось Панделе. Много сил отнимали работа и общественные нагрузки — ведь он был членом партии с середины сорок третьего года. А дома ждали четверо детей. Росли они послушными, ничего плохого за ними не водилось. Ясли, садик, школа — все как у других. Но ему одному приходилось стирать, прибирать, готовить, лечить... Соседи по кварталу, товарищи по работе — все наседали на Панделе: женись, другого выхода у тебя нет. Вдовец, однако, не сдавался. С большим тактом помогал Панделе своим птенцам во всех делах. И только когда приходилось ездить по стране — в те годы имя Панделе Думитреску не сходило с газетных страниц,— он соглашался на помощь соседок. Возвращаясь, он всегда находил свой дом убранным, а детишек — накормленными и ухоженными. Гораздо позже Панделе узнал, что опекали его ребят и товарищи с завода, и члены уличной партячейки. Но вот старшие подросли, потом и Ралука взяла на себя заботы по хозяйству, уже в четырнадцать лет доказав, что трудолюбием и смекалкой пошла в мать.
Пока оставались силы, дед Панделе — его все чаще стали называть именно так — успел выстроить себе кирпичный дом, накрыл его красной черепицей, сделал веранду, балкончик, летнюю кухню. Во дворе — маленькую мастерскую: всегда что-то требовалось по хозяйству, не себе, так соседям. В маленьком садике ломились под тяжестью плодов фруктовые деревья, пышно зеленел огород. Старался Панделе не потому, что был очень уж домовитым, просто у младшего сына, Василе, от рождения были слабые легкие, он нуждался в особом уходе и питании. А время было тяжелое, голодное, и, как ни бился отец, мальчик рос слабеньким, тщедушным. Вот почему Панделе отдал на выучку в мастерские только старших сыновей. Василе, правда, не проявил особого рвения и к книжкам, но был послушным и аккуратным. Он рано понял, что такое чувство долга. Талантами он не блистал, но, получив аттестат зрелости, довольно легко поступил в академию экономических наук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103