Словом «дружба» пытаются обычно прикрыть безразличие. А я считаю: мужчина может мне не нравиться, но меня он должен обожать.
Хильда без всякого стеснения смерила Дана оценивающим взглядом.
— Ничего, в норме. Что-то ты никогда не рассказывала о своем знакомом.
Августа не ответила. Помолчала, потом повернулась к Испасу:
— Может, пожертвуешь сегодняшним вечером — заглянешь к нам?
Приглашение было неожиданное, но Дан согласился, попросил только разрешения отправить маме пирожные.
— Какой заботливый! А что, мамой у вас называют новых подружек? — прыснула Хильда.
Августа нахмурилась, оборвала сестру:
— Не болтай глупости. Это Дан Испас. Весь город ценит его порядочность.
— А он что, женоненавистник?
— Нет, фройляйн,— ответил Дан.— Просто я привык уважать женщин.
— Женщин надо любить, а не уважать,— с превосходством заявила Хильда.
— А вы считаете, что это взаимоисключающие понятия?
— Уверена. Ну а если вы так галантны, то исполните мою просьбу — называйте меня Хильдой, можете еще прибавлять «фрау», а не «фройляйн», потому что я уже давно не девушка.
Дан нахмурился. Хильда громко рассмеялась:
— Где ты такого раскопала, Августа? В монастыре каком-нибудь?
— Ладно, дома разберемся. Посылай, Дан, пирожные, и тронемся.
— Но ты живешь...
— Нет-нет. Это в двух шагах отсюда.
Они поднялись по лестнице дома, который показался Дану знакомым. А когда Августа отперла дверь и пригласила в квартиру, последние сомнения рассеялись. Он остановился, не решаясь войти. Августа пропустила сначала Хильду, потом подтолкнула Дана. Он оглянулся и с горечью спросил:
— Неужели так далеко зашло?
— Ты о Димитриу? Да, это его квартира, но того, что ты думаешь, не было. И вообще после того случая я его не видела, а ключи получила, когда он уже уехал.
— Куда? Его больше нет в институте?
— У него рак, в последней стадии. Его забрали родственники из Клужа. Мне он прислал письмо и документы на эту квартиру. Теперь я здесь хозяйка. Только не пойму, что это — способ добиться моего прощения или доказательство того, что он любил меня по-настоящему.
Дан вошел. Старую, мрачную квартиру Августа превратила в очаровательное гнездышко. Было тепло, скрытые светильники давали мягкий, рассеянный свет. Пока Хильда готовила кофе и ставила на стол виски и «кампари», Августа сухо отвечала на его вопросы о диссертации:
— Нет, я ее не доделала. И даже не знаю, буду ли доделывать вообще. Она меня больше не интересует.
— Из-за Димитриу?
— Из-за тебя. Но ты не в состоянии этого понять. Ты похож на сложную вычислительную машину, в которую заложили одну-единственную программу.
— Возможно. Хотя никто до тебя мне об этом не говорил.
— Наверное, потому, что никто тебя не знает так, как я.
— А может, потому, что ты сама не знаешь, чего хочешь?
— Теперь моя очередь удивляться. Мне тоже еще никто не говорил, что я не знаю, чего хочу.
— Ты по-прежнему сводишь все к своим желаниям. А жизнь не всегда считается с нашими желаниями.
— К чему вся эта философия? Посмотри лучше на Хильду. Разве моя сестра не великолепна?
— Копия ты.
— Конечно, ведь мы двойняшки...
Кофе и напитки были превосходны. Дан удивился:
— Откуда у тебя все это, Августа?
— Откуда? — засмеялась она.— Да уж, конечно, не из углового гастронома. Хильда привезла. Жаль только, подходят к концу и запасы, и виза.
— Виза?
— Ты все забыл, разумеется. А я тебе рассказывала: она восемь лет назад уехала в ФРГ, теперь живет в Ганновере. Окончила Бухарестский университет, истфак, а распределили ее к черту на кулички, в горную глухомань...
— И тогда она поехала в ФРГ, учить немцев истории? Ну что ж, им это полезно,— улыбнулся Дан.
Хильда скептически усмехнулась:
— Уехать-то уехала, а историки им не нужны. Там таких голодранцев хватает. Пришлось переучиваться. Я теперь зубной техник. У меня своя мастерская, свой дом, свой сад, машина. Как видишь, имею все, что требуется. И сестре кое-что посылаю...— Хильда с вызовом посмотрела на Дана.— Ну, что же ты не спрашиваешь, зачем я уехала? Этот вопрос я на каждом шагу слышу, даже в деревне, от своего ненормального отца.
— А вы мне уже ответили. Там вы получили все, что хотели: дом, сад, мастерскую, машину...
— Могу добавить: туристические поездки в Италию, Испанию — куда захочу. Никто меня не контролирует, никто за мной не подсматривает. Я уехала потому, что меня хотели на всю жизнь засунуть в какой-то медвежий угол, где бы я вышла замуж за тракториста-передовика и потом всю жизнь таскала ему пудовые кошелки с рынка. А теперь мне не надо экономить каждый грош и месяцами гоняться за косметикой. И за любовника не нужно ни перед кем отчитываться. Могу поменять его, когда захочу, и никто не запишет меня в развратницы.
— Этим, Хильда, ты не свалишь Дана Испаса, убежденного коммуниста. К тому же он не знает, что такое бедность,— сказала Августа.— Он у нас крупный специалист, лауреат нескольких премий, начальник проектного отдела... Или уже выше? Ведь и я теперь стала «политически отсталым элементом».
Испас нехотя ответил:
— Я ушел из «белого дома».
В глазах Августы вспыхнул злорадный огонек.
— Вот так-то! Разжаловали. Потому что в талантливых людях они не нуждаются. Вперед вылезает посредственность. Бездарный директоришка чувствует себя уютней среди тупиц...
— Бывает, конечно, и так,— ответил Дан.— Но это не мой случай.
— Тогда чем же ты теперь занимаешься, если не секрет?
— Вот уже шесть недель как я генеральный директор завода «Энергия».
Он сказал это спокойно, просто, как нечто само собой разумеющееся. Сестры смотрели на него словно завороженные.
— Вместо Павла Космы? — пролепетала наконец Августа.
— А дальше ты куда метишь? — полюбопытствовала Хильда.
— Вот о чем я думаю меньше всего. Там, на Западе, это бы, наверное, прозвучало странно?
— Можешь мне не рассказывать, что здесь все такие бескорыстные. Не так уж много изменилось за эти восемь лет. Все хотят красиво одеваться, иметь машины, квартиры, ездить в зарубежные поездки.
— А почему бы и нет? Они работают и, естественно, хотят жизни полной и яркой. Но не сводят все к еде и тряпкам.
— Видали мы таких! Как только деньги заведутся, сразу и дом ему подавай, и машину. А если сам нищий, так и соседу того же желает. Тысячи лет живет в человеке этот инстинкт — грести все под себя. И его никогда, ничем не искоренишь. Каждый тянется к тому куску, что пожирней. Что ж в этом плохого? Прошло время мечтателей, сейчас люди практичные, на мякине их не проведешь...
Дан слушал с улыбкой. И эта улыбка выводила Хильду из себя. Она повернулась к Августе и красноречиво повертела пальцем у виска:
— Слушай, может, у него не все дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Хильда без всякого стеснения смерила Дана оценивающим взглядом.
— Ничего, в норме. Что-то ты никогда не рассказывала о своем знакомом.
Августа не ответила. Помолчала, потом повернулась к Испасу:
— Может, пожертвуешь сегодняшним вечером — заглянешь к нам?
Приглашение было неожиданное, но Дан согласился, попросил только разрешения отправить маме пирожные.
— Какой заботливый! А что, мамой у вас называют новых подружек? — прыснула Хильда.
Августа нахмурилась, оборвала сестру:
— Не болтай глупости. Это Дан Испас. Весь город ценит его порядочность.
— А он что, женоненавистник?
— Нет, фройляйн,— ответил Дан.— Просто я привык уважать женщин.
— Женщин надо любить, а не уважать,— с превосходством заявила Хильда.
— А вы считаете, что это взаимоисключающие понятия?
— Уверена. Ну а если вы так галантны, то исполните мою просьбу — называйте меня Хильдой, можете еще прибавлять «фрау», а не «фройляйн», потому что я уже давно не девушка.
Дан нахмурился. Хильда громко рассмеялась:
— Где ты такого раскопала, Августа? В монастыре каком-нибудь?
— Ладно, дома разберемся. Посылай, Дан, пирожные, и тронемся.
— Но ты живешь...
— Нет-нет. Это в двух шагах отсюда.
Они поднялись по лестнице дома, который показался Дану знакомым. А когда Августа отперла дверь и пригласила в квартиру, последние сомнения рассеялись. Он остановился, не решаясь войти. Августа пропустила сначала Хильду, потом подтолкнула Дана. Он оглянулся и с горечью спросил:
— Неужели так далеко зашло?
— Ты о Димитриу? Да, это его квартира, но того, что ты думаешь, не было. И вообще после того случая я его не видела, а ключи получила, когда он уже уехал.
— Куда? Его больше нет в институте?
— У него рак, в последней стадии. Его забрали родственники из Клужа. Мне он прислал письмо и документы на эту квартиру. Теперь я здесь хозяйка. Только не пойму, что это — способ добиться моего прощения или доказательство того, что он любил меня по-настоящему.
Дан вошел. Старую, мрачную квартиру Августа превратила в очаровательное гнездышко. Было тепло, скрытые светильники давали мягкий, рассеянный свет. Пока Хильда готовила кофе и ставила на стол виски и «кампари», Августа сухо отвечала на его вопросы о диссертации:
— Нет, я ее не доделала. И даже не знаю, буду ли доделывать вообще. Она меня больше не интересует.
— Из-за Димитриу?
— Из-за тебя. Но ты не в состоянии этого понять. Ты похож на сложную вычислительную машину, в которую заложили одну-единственную программу.
— Возможно. Хотя никто до тебя мне об этом не говорил.
— Наверное, потому, что никто тебя не знает так, как я.
— А может, потому, что ты сама не знаешь, чего хочешь?
— Теперь моя очередь удивляться. Мне тоже еще никто не говорил, что я не знаю, чего хочу.
— Ты по-прежнему сводишь все к своим желаниям. А жизнь не всегда считается с нашими желаниями.
— К чему вся эта философия? Посмотри лучше на Хильду. Разве моя сестра не великолепна?
— Копия ты.
— Конечно, ведь мы двойняшки...
Кофе и напитки были превосходны. Дан удивился:
— Откуда у тебя все это, Августа?
— Откуда? — засмеялась она.— Да уж, конечно, не из углового гастронома. Хильда привезла. Жаль только, подходят к концу и запасы, и виза.
— Виза?
— Ты все забыл, разумеется. А я тебе рассказывала: она восемь лет назад уехала в ФРГ, теперь живет в Ганновере. Окончила Бухарестский университет, истфак, а распределили ее к черту на кулички, в горную глухомань...
— И тогда она поехала в ФРГ, учить немцев истории? Ну что ж, им это полезно,— улыбнулся Дан.
Хильда скептически усмехнулась:
— Уехать-то уехала, а историки им не нужны. Там таких голодранцев хватает. Пришлось переучиваться. Я теперь зубной техник. У меня своя мастерская, свой дом, свой сад, машина. Как видишь, имею все, что требуется. И сестре кое-что посылаю...— Хильда с вызовом посмотрела на Дана.— Ну, что же ты не спрашиваешь, зачем я уехала? Этот вопрос я на каждом шагу слышу, даже в деревне, от своего ненормального отца.
— А вы мне уже ответили. Там вы получили все, что хотели: дом, сад, мастерскую, машину...
— Могу добавить: туристические поездки в Италию, Испанию — куда захочу. Никто меня не контролирует, никто за мной не подсматривает. Я уехала потому, что меня хотели на всю жизнь засунуть в какой-то медвежий угол, где бы я вышла замуж за тракториста-передовика и потом всю жизнь таскала ему пудовые кошелки с рынка. А теперь мне не надо экономить каждый грош и месяцами гоняться за косметикой. И за любовника не нужно ни перед кем отчитываться. Могу поменять его, когда захочу, и никто не запишет меня в развратницы.
— Этим, Хильда, ты не свалишь Дана Испаса, убежденного коммуниста. К тому же он не знает, что такое бедность,— сказала Августа.— Он у нас крупный специалист, лауреат нескольких премий, начальник проектного отдела... Или уже выше? Ведь и я теперь стала «политически отсталым элементом».
Испас нехотя ответил:
— Я ушел из «белого дома».
В глазах Августы вспыхнул злорадный огонек.
— Вот так-то! Разжаловали. Потому что в талантливых людях они не нуждаются. Вперед вылезает посредственность. Бездарный директоришка чувствует себя уютней среди тупиц...
— Бывает, конечно, и так,— ответил Дан.— Но это не мой случай.
— Тогда чем же ты теперь занимаешься, если не секрет?
— Вот уже шесть недель как я генеральный директор завода «Энергия».
Он сказал это спокойно, просто, как нечто само собой разумеющееся. Сестры смотрели на него словно завороженные.
— Вместо Павла Космы? — пролепетала наконец Августа.
— А дальше ты куда метишь? — полюбопытствовала Хильда.
— Вот о чем я думаю меньше всего. Там, на Западе, это бы, наверное, прозвучало странно?
— Можешь мне не рассказывать, что здесь все такие бескорыстные. Не так уж много изменилось за эти восемь лет. Все хотят красиво одеваться, иметь машины, квартиры, ездить в зарубежные поездки.
— А почему бы и нет? Они работают и, естественно, хотят жизни полной и яркой. Но не сводят все к еде и тряпкам.
— Видали мы таких! Как только деньги заведутся, сразу и дом ему подавай, и машину. А если сам нищий, так и соседу того же желает. Тысячи лет живет в человеке этот инстинкт — грести все под себя. И его никогда, ничем не искоренишь. Каждый тянется к тому куску, что пожирней. Что ж в этом плохого? Прошло время мечтателей, сейчас люди практичные, на мякине их не проведешь...
Дан слушал с улыбкой. И эта улыбка выводила Хильду из себя. Она повернулась к Августе и красноречиво повертела пальцем у виска:
— Слушай, может, у него не все дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103