денег. Ему охотно отдали бы всю одежду и все деньги, только бы он не убивал
их. Но он не может поступить иначе. То же и с религиозными обманщиками.
Можно бы согласиться в 10 раз лучше, в величайшей роскоши содержать их,
только бы они не губили людей своим обманом. Но они не могут поступать
иначе. Вот это-то и ужасно. И потому обличать их обманы не только можно, но
должно. Если есть что священное, то никак уже не то, что они называют
таинством, а именно эта обязанность обличать их религиозный обман, когда
видишь его. Если чувашин мажет своего идола сметаной или сечет его, я могу
равнодушно пройти мимо, потому что то, что он делает, он делает во имя
чуждого мне своего суеверия и не касается того, что для меня священно; но
когда люди, как бы много их ни было, как бы старо ни было их суеверие и как
бы могущественны они ни были, во имя того Бога, которым я живу, и того
учения Христа, которое дало жизнь мне и может дать ее всем людям,
проповедуют грубое колдовство, я не могу этого видеть спокойно. И если я
называю по имени то, что они делают, то я делаю только то, что должен, чего
не могу не делать, если я верую в Бога и христианское учение. Если же они
вместо того, чтобы ужаснуться на свое кощунство, называют кощунством
обличение их обмана, то это только доказывает силу их обмана и должно
только увеличивать усилия людей, верующих в Бога и в учение Христа, для
того, чтобы уничтожить этот обман, скрывающий от людей истинного Бога.
Про Христа, выгнавшего из храма быков, овец и продавцов, должны были
говорить, что он кощунствует. Если бы он пришел теперь и увидал то, что
делается его именем в церкви, то еще с большим и более законным гневом
наверно повыкидал бы все эти ужасные антиминсы, и копья, и кресты, и чаши,
и свечи, и иконы, и все то, посредством чего они, колдуя, скрывают от людей
Бога и его учение.
Так вот что справедливо и что несправедливо в постановлении обо мне синода.
Я действительно не верю в то, во что они говорят, что верят. Но я верю во
многое, во что они хотят уверить людей, что я не верю.
Верю я в следующее: верю в Бога, которого понимаю как дух, как любовь, как
начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нем. Верю в то, что воля Бога
яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа, которого понимать
Богом и которому молиться считаю величайшим кощунством. Верю в то, что
истинное благо человека - в исполнении воли Бога, воля же его в том, чтобы
люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как
они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии, что в этом
весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного
человека поэтому только в увеличении в себе любви, что это увеличение любви
ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу,
дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и
вместе с тем и более всего другого содействует установлению в мире царства
Божия, то есть такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор,
обман и насилие будут заменены свободным согласием, правдой и братской
любовью людей между собою. Верю, что для преуспеяния в любви есть только
одно средство:
молитва, - не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Мф.
VI, 5-13), а молитва, образец которой дан нам Христом, -уединенная,
состоящая в восстановлении и укреплении в своем сознании смысла своей жизни
и своей зависимости только от воли Бога.
Оскорбляют, огорчают или соблазняют кого-либо, мешают чему-нибудь и
кому-нибудь или не нравятся эти мои верования, - я так же мало могу их
изменить, как свое тело. Мне надо самому одному жить, самому одному и
умереть (и очень скоро), и потому я не могу никак иначе верить, как так,
как верю. Готовясь идти к тому Богу, от которого исшел. Я не говорю, чтобы
моя вера была одна несомненно на все времена истинна, но я не вижу другой -
более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца; если
я узнаю такую, я сейчас же приму ее, потому что Богу ничего, кроме истинны,
не нужно. Вернуться же к тому, от чего я с такими страданиями только что
вышел, я уже никак не могу, как не может летающая птица войти в скорлупу
того яйца, из которого она вышла. "Тот, кто начнет с того, что полюбит
христианство более истины, очень скоро полюбит свою церковь или секту
более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя (свое
спокойствие) больше всего на свете", - сказал Кольридж.
Я шел обратным путем. Я начал с того, что полюбил свою православную веру
более своего спокойствия, потом полюбил христианство более своей церкви,
теперь же люблю истину более всего на свете. И до сих пор истина совпадает
для меня с христианством, как я его понимаю. И я исповедую это
христианство; и в той мере, в какой исповедую его, спокойно и радостно живу
и спокойно и радостно приближаюсь к смерти.
4 апреля 1901. Москва.

Л.Н.ТОЛСТОЙ - Письмо студенту о праве
Л.Н.ТОЛСТОЙ

ПИСЬМО СТУДЕНТУ О ПРАВЕ

Получил ваше письмо и с удовольствием отвечаю на него. То, что вы
выписываете из книги г-на Петражицкого, -
"Существенное значение этических переживаний и нравственного и правового
типа в человеческой жизни состоит в том что они
1) действуют в качестве мотивов поведения (мотивационное действие этических
переживаний);
2) производят известные изменения в самой психике индивидов
(педагогическое, воспитательное действие этических переживании)"...
"Чисто моральная, беспритязательная психика - очень высокая и идеальная
психика, но она требует для нормального и здорового развития характера еще
другой, притязательной, правовой психики. Без такого дополнения, или,
правильнее, без такого (императивно-атрибутивного) фундамента нет здоровой
этики, а существует почва для разных, подчас отвратительных,
уродливостей"... "В обществе принято относиться к праву, как к чему-то
низшему по сравнению с нравственностью, менее ценному, менее достойному
уважения. А есть учения (напр. учение Л. Толстого, разные анархические
учения), которые относятся к праву прямо отрицательно. В основе этих
воззрений. как видно из всего вышеизложенного, лежит незнание природы и
значение и той и другой ветви человеческой этики"

показалось мне, с одной стороны, в высшей степени забавным своими
императивными, атрибутивными, этическими и какими-то еще переживаниями,
особенно, когда я живо представил себе ту важность, с которой все это
преподается почтенными, часто старыми уже людьми, и то подобострастное
уважение, с которым все это воспринимается и заучивается тысячами не глупых
и считающихся просвещенными молодых людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177