Но кого в Риме взволновало это ужасное наказание, которому подверглись люди, фактически бывшие сородичами? И чем Рим на самом деле отличался от понтийского царя? Его позиция, по крайней мере, была недвусмысленной! Он хотя бы не прикрывался праведностью и превосходством. Впрочем, как и Помпей Страбон. Именно сенат увиливал от прямого ответа.
О, что было правильным и кто был прав? Если бы хоть один взрослый италик или ребенок сумел избежать резни и вернуться в Рим, то как смог бы он, Публий Сульпиций Руф, взглянуть в глаза этим беднягам? Чем он действительно отличается от Митридата – разве он не убивал италиков тысячами? Разве он не был легатом при Помпее Страбоне и не позволял все эти зверства?
Но несмотря на душевную боль и смятение, Сульпиций продолжал мыслить ясно и логически.
Рим не пристыдить, сенат тоже. Не пристыдить также и его собственное сословие, включая его самого. В сенате, как и в нем самом, сформировалось сознание римской исключительности. Сенат убил его друга Марка Ливия Друза. Сенат прекратил выдачу римского гражданства после войны с Ганнибалом. Сенат оправдывал разрушение Фрегелл. Сенат, сенат, сенат… Люди его собственного класса, включая его самого.
Итак, теперь им придется за все заплатить. И ему тоже. Настало время, решил Сульпиций, когда римский сенат должен прекратить свое существование. Нет больше древних правящих фамилий, нет больше богатств и власти, сконцентрированных в руках немногих, чудовищно несправедливых, которые могли бы совершить преступление в самый последний момент. «Мы не правы, – думал он, – и теперь мы должны расплачиваться. Сенат уйдет. Рим должен быть передан тем людям, которые являются нашими заложниками, несмотря на все наши уверения, что они – суверенные. Суверенные? Нет, пока существует сенат, суверенитет существует для всех только на словах, не считая присутствующих в этом зале, разумеется. Представители второго, третьего и четвертого сословий составляют основную часть римлян, имея все еще минимум власти. Подлинное богатство и власть представителей первого сословия неотделимы от богатства и власти сената. А потому они также должны уйти.»
Стоя рядом с Марием и Цинной (Почему Цинна оказался в оппозиции? Что связывало его с Гаем Марием кроме случайности?), Сульпиций взглянул на плотную толпу сенаторов, противостоящих ему. Там находились его лучшие друзья: Гай Аврелий Котта (назначенный сенатором в двадцать восемь лет, поскольку цензоры приняли близко к сердцу слова Суллы и пытались заполнить это великолепное собрание, сенат соответствующими людьми) и младший консул Квинт Помпей Руф, покорно примкнувшие к остальным – неужели они не сознавали своей вины? Почему они смотрят на него так, будто бы виноват он один? Да, он виновен! И сознает это! Но не в том, в чем думают они.
«И если они не понимают этого, – продолжал думать Сульпиций, – тогда я буду ждать своего часа, пока эта новая война – ох, почему же мы всегда воюем? – только еще разгорается. Люди подобные Квинту Лутацию и Луцию Корнелию Сулле будут принимать участие в ней, а потому не смогут противостоять мне в Риме. Я подожду и дождусь своего часа, и тогда прикончу сенат, а с ним и первое сословие.»
– Луций Корнелий Сулла, – объявил принцепс сената Флакк, – прими командование в войне против Митридата во имя сената и народа Рима.
– Только где мы найдем деньги? – спрашивал Сулла во время обеда в своем новом доме.
Вместе с ним находились братья Цезари, верховный жрец Луций Корнелий Мерула, цензор Публий Лициний Красс, банкир и торговец Гай Оппий, верховный понтифик Квинт Муций Сцевола и Марк Антоний Оратор, только что вернувшийся в сенат после продолжительной болезни. Список гостей Суллы был составлен таким образом, чтобы можно было ответить на его вопрос, если на него вообще можно было ответить.
– А есть ли что-нибудь в казне? – спросил Антоний Оратор, сам не веря в это. – Я подразумеваю, что все мы знаем, как городские квесторы и трибуны ведут себя в отношении казны, – они всегда настаивают, что она пуста, в то время как там полна чаша.
– Поверь, Марк Антоний, там действительно ничего нет, – твердо отвечал Сулла. – Я сам был в казне несколько раз и очень озабочен, как бы кто-нибудь не узнал, что я туда ходил.
– А как насчет храма Опса? – поинтересовался Катул Цезарь.
– Тоже пусто.
– Хорошо, – произнес верховный понтифик Сцевола, – но есть же золотые запасы римских царей, как раз на случай крайней необходимости.
– Какие запасы? – воскликнул хор из нескольких голосов, включая Суллу.
– Я сам не знал о них, пока не стал верховным понтификом, клянусь честью, – отвечал Сцевола. – Они находятся в подвале храма Юпитера Величайшего и Превосходного и составляют примерно двести талантов.
– Великолепно, – иронично заметил Сулла, – нет сомнений в том, что когда Сервий Туллий был царем Рима, этого бы хватило, чтобы начать войну, которая бы прекратила все войны. Но в наше время этого достаточно только для того, чтобы послать четыре легиона на шесть месяцев боевых действий. Я уже спешу сделать это!
– Это только начало, – спокойно заметил Тит Помпоний.
– Почему вы, банкиры, не можете ссудить государству пару тысяч талантов, – поинтересовался цензор Красс, который страстно любил деньги, но никогда не имел их в достаточном количестве – у него были только оловянные концессии в Испании, а потому он был слишком занят наведением порядка в этой стране.
– Мы не имеем столько денег, чтобы их ссудить, – терпеливо разъяснил Оппий.
– Кроме того, большинство из нас использовали банкирские дома в провинции Азия для хранения избыточных запасов, а это означает – и я не сомневаюсь, – что именно Митридат является собственником наших запасов, – вздохнул Тит Помпоний.
– У вас должны быть деньги здесь! – фыркнул цензор Красс.
– Они есть, но их недостаточно для того, чтобы дать в долг государству, – утверждал Оппий.
– Фактически или фиктивно?
– Фактически, Публий Лициний, и это правда.
– Разве кто-либо из присутствующих здесь не согласен с тем, что нынешний кризис более значителен, чем даже италийский? – поинтересовался Луций Корнелий Мерула, жрец храма Юпитера.
– Да, да, – энергично ухватился за эту идею Сулла, – спросите кого угодно, верховный жрец, и я уверяю вас, что если Митридат не будет остановлен, он станет царем Рима!
– Тогда, поскольку мы никогда не получим разрешения от народа распродать со скидкой общественные земли, существует единственный способ в короткое время получить деньги – это введение новых налогов, – предложил Мерула.
– Что?
– Или мы можем продать все государственное имущество поблизости от римского форума. Для этого нам не потребуется разрешения народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
О, что было правильным и кто был прав? Если бы хоть один взрослый италик или ребенок сумел избежать резни и вернуться в Рим, то как смог бы он, Публий Сульпиций Руф, взглянуть в глаза этим беднягам? Чем он действительно отличается от Митридата – разве он не убивал италиков тысячами? Разве он не был легатом при Помпее Страбоне и не позволял все эти зверства?
Но несмотря на душевную боль и смятение, Сульпиций продолжал мыслить ясно и логически.
Рим не пристыдить, сенат тоже. Не пристыдить также и его собственное сословие, включая его самого. В сенате, как и в нем самом, сформировалось сознание римской исключительности. Сенат убил его друга Марка Ливия Друза. Сенат прекратил выдачу римского гражданства после войны с Ганнибалом. Сенат оправдывал разрушение Фрегелл. Сенат, сенат, сенат… Люди его собственного класса, включая его самого.
Итак, теперь им придется за все заплатить. И ему тоже. Настало время, решил Сульпиций, когда римский сенат должен прекратить свое существование. Нет больше древних правящих фамилий, нет больше богатств и власти, сконцентрированных в руках немногих, чудовищно несправедливых, которые могли бы совершить преступление в самый последний момент. «Мы не правы, – думал он, – и теперь мы должны расплачиваться. Сенат уйдет. Рим должен быть передан тем людям, которые являются нашими заложниками, несмотря на все наши уверения, что они – суверенные. Суверенные? Нет, пока существует сенат, суверенитет существует для всех только на словах, не считая присутствующих в этом зале, разумеется. Представители второго, третьего и четвертого сословий составляют основную часть римлян, имея все еще минимум власти. Подлинное богатство и власть представителей первого сословия неотделимы от богатства и власти сената. А потому они также должны уйти.»
Стоя рядом с Марием и Цинной (Почему Цинна оказался в оппозиции? Что связывало его с Гаем Марием кроме случайности?), Сульпиций взглянул на плотную толпу сенаторов, противостоящих ему. Там находились его лучшие друзья: Гай Аврелий Котта (назначенный сенатором в двадцать восемь лет, поскольку цензоры приняли близко к сердцу слова Суллы и пытались заполнить это великолепное собрание, сенат соответствующими людьми) и младший консул Квинт Помпей Руф, покорно примкнувшие к остальным – неужели они не сознавали своей вины? Почему они смотрят на него так, будто бы виноват он один? Да, он виновен! И сознает это! Но не в том, в чем думают они.
«И если они не понимают этого, – продолжал думать Сульпиций, – тогда я буду ждать своего часа, пока эта новая война – ох, почему же мы всегда воюем? – только еще разгорается. Люди подобные Квинту Лутацию и Луцию Корнелию Сулле будут принимать участие в ней, а потому не смогут противостоять мне в Риме. Я подожду и дождусь своего часа, и тогда прикончу сенат, а с ним и первое сословие.»
– Луций Корнелий Сулла, – объявил принцепс сената Флакк, – прими командование в войне против Митридата во имя сената и народа Рима.
– Только где мы найдем деньги? – спрашивал Сулла во время обеда в своем новом доме.
Вместе с ним находились братья Цезари, верховный жрец Луций Корнелий Мерула, цензор Публий Лициний Красс, банкир и торговец Гай Оппий, верховный понтифик Квинт Муций Сцевола и Марк Антоний Оратор, только что вернувшийся в сенат после продолжительной болезни. Список гостей Суллы был составлен таким образом, чтобы можно было ответить на его вопрос, если на него вообще можно было ответить.
– А есть ли что-нибудь в казне? – спросил Антоний Оратор, сам не веря в это. – Я подразумеваю, что все мы знаем, как городские квесторы и трибуны ведут себя в отношении казны, – они всегда настаивают, что она пуста, в то время как там полна чаша.
– Поверь, Марк Антоний, там действительно ничего нет, – твердо отвечал Сулла. – Я сам был в казне несколько раз и очень озабочен, как бы кто-нибудь не узнал, что я туда ходил.
– А как насчет храма Опса? – поинтересовался Катул Цезарь.
– Тоже пусто.
– Хорошо, – произнес верховный понтифик Сцевола, – но есть же золотые запасы римских царей, как раз на случай крайней необходимости.
– Какие запасы? – воскликнул хор из нескольких голосов, включая Суллу.
– Я сам не знал о них, пока не стал верховным понтификом, клянусь честью, – отвечал Сцевола. – Они находятся в подвале храма Юпитера Величайшего и Превосходного и составляют примерно двести талантов.
– Великолепно, – иронично заметил Сулла, – нет сомнений в том, что когда Сервий Туллий был царем Рима, этого бы хватило, чтобы начать войну, которая бы прекратила все войны. Но в наше время этого достаточно только для того, чтобы послать четыре легиона на шесть месяцев боевых действий. Я уже спешу сделать это!
– Это только начало, – спокойно заметил Тит Помпоний.
– Почему вы, банкиры, не можете ссудить государству пару тысяч талантов, – поинтересовался цензор Красс, который страстно любил деньги, но никогда не имел их в достаточном количестве – у него были только оловянные концессии в Испании, а потому он был слишком занят наведением порядка в этой стране.
– Мы не имеем столько денег, чтобы их ссудить, – терпеливо разъяснил Оппий.
– Кроме того, большинство из нас использовали банкирские дома в провинции Азия для хранения избыточных запасов, а это означает – и я не сомневаюсь, – что именно Митридат является собственником наших запасов, – вздохнул Тит Помпоний.
– У вас должны быть деньги здесь! – фыркнул цензор Красс.
– Они есть, но их недостаточно для того, чтобы дать в долг государству, – утверждал Оппий.
– Фактически или фиктивно?
– Фактически, Публий Лициний, и это правда.
– Разве кто-либо из присутствующих здесь не согласен с тем, что нынешний кризис более значителен, чем даже италийский? – поинтересовался Луций Корнелий Мерула, жрец храма Юпитера.
– Да, да, – энергично ухватился за эту идею Сулла, – спросите кого угодно, верховный жрец, и я уверяю вас, что если Митридат не будет остановлен, он станет царем Рима!
– Тогда, поскольку мы никогда не получим разрешения от народа распродать со скидкой общественные земли, существует единственный способ в короткое время получить деньги – это введение новых налогов, – предложил Мерула.
– Что?
– Или мы можем продать все государственное имущество поблизости от римского форума. Для этого нам не потребуется разрешения народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165