Наш армейский хирург считает, это из-за того, что у него парализована левая сторона, а не правая, хотя я не могу объяснить, почему. Не знает этого и армейский хирург. Он лишь утверждает, что это обычная картина, которую хирурги видят на поле боя при ранениях в голову. Если отнимается правая сторона тела, речь пропадает. Если же парализована левая сторона, речь сохраняется.
– Как странно! Почему же об этом не говорят наши городские врачи? – спросил Скавр.
– Я думаю, они просто мало видели пробитых голов.
– Верно, – Скавр дружески взял Суллу за руку. – Пойдем со мной, Луций Корнелий. Выпьем немного вина, и ты расскажешь мне абсолютно все о том, что случилось. Я ведь думал, что ты все еще с Луцием Цезарем в Кампании.
Никакого усилия воли не потребовалось Сулле, чтобы отказ его выглядел естественно.
– Я предложил бы пойти в мой дом, Марк Эмилий. Я все еще в доспехах, а становится жарко.
– Пора нам обоим забыть о том, что произошло там много лет назад, – искренне сказал Скавр, вздохнув. – Моя жена стала старше, степеннее и очень занята детьми.
– Ну, тогда пусть будет твой дом.
Она ожидала их в атриуме, так же обеспокоенная состоянием Гая Мария, как и все в Риме. Теперь ей было двадцать восемь лет, и она сознавала счастливый дар своей скорее расцветающей, нежели увядающей красоты, прелести своих каштановых волос, богатых, как дорогой мех, хотя глаза ее, взглянувшие в лицо Суллы, были серыми, как море в облачную погоду.
От Суллы не ускользнуло и то, что хотя Скавр улыбался ей с подлинной и несомненной любовью, она явно боялась мужа и не понимала его чувств.
– Приветствую тебя, Луций Корнелий, – сказала она бесцветным голосом.
– Благодарю тебя, Цецилия Далматика.
– Стол накрыт в твоем кабинете, муж мой, – тем же тоном сказала она Скавру. – Гай Марий умирает?
Ей ответил Сулла, улыбнувшись, потому что первый момент благополучно миновал; все это сильно отличалось от того, что было тогда на обеде в доме Мария.
– Нет, Цецилия Далматика, мы не будем свидетелями кончины Гая Мария, это я могу тебе обещать.
– Тогда я покину вас, – она вздохнула с облегчением. Двое мужчин постояли в атриуме, пока она не вышла, а затем Скавр повел Суллу в свой tablinum.
– Ты хочешь командовать на марсийском театре? – спросил Скавр, предлагая Сулле вина.
– Я сомневаюсь, что сенат позволит мне это, глава сената.
– Откровенно говоря, я тоже. Но хочешь ли этого ты?
– Нет, не хочу. Моя карьера в течение этого года войны была связана с Кампанией, если не считать особого случая с Гаем Марием, и я предпочел бы остаться на том театре, который я знаю. Луций Юлий ожидает моего возвращения, – пояснил Сулла, хорошо представляя себе, что он намеревался сделать, когда новые консулы будут у власти, но не хотел участия Скавра в этих планах.
– Эскорт Мария – это твои войска?
– Да. Остальные пятнадцать когорт я послал прямо в Кампанию. Эти пять когорт я завтра приведу сам.
– О, я хотел бы, чтобы ты выставил свою кандидатуру в консулы! – воскликнул Скавр. – Тут у нас самая прискорбная картина за последние годы.
– Я и так стою вместе с Квинтом Помпеем Руфом на конец следующего года – твердо ответил Сулла.
– Да, я слышал. Жаль.
– Я не смог бы выиграть выборы в этом году, Марк Эмилий.
– Ты смог бы, если бы я положил свой авторитет на твою чашу весов.
Сулла кисло усмехнулся.
– Предложение поступило поздно, я буду слишком занят в Кампании, чтобы надеть toga candida. Кроме того, я должен попытать удачи вместе со своим коллегой, поскольку Квинт Помпей и я выступаем в одной упряжке. Моя дочь собирается замуж за его сына.
– Тогда я забираю назад свое предложение. Ты прав. Рим как-нибудь перебьется в наступающем году. Приятно будет через год видеть консулами родственников. Гармония в управлении – чудесная вещь. А ты будешь главенствовать над Квинтом Помпеем столь же просто, как он будет принимать твое главенство.
– Я тоже так думаю, глава сената. Единственное время, которое даст мне Луций Юлий, – это время выборов, поскольку он намерен свернуть военные действия, чтобы самому вернуться в Рим. Я думаю выдать свою дочь за сына Квинта Помпея в декабре этого года, хотя ей не исполнится еще шестнадцати лет. Она с нетерпением ожидает этого, – вежливо лгал Сулла, превосходно зная, что она – совершенно нерасположенное к браку дитя, но веря в Фортуну.
Его понимание позиции дочери еще более укрепилось, когда через два часа он вернулся домой. Элия встретила его известием о том, что Корнелия Сулла пыталась бежать из дома.
– К счастью, ее служанка так перепугалась, что не могла не сообщить об этом мне, – мрачно закончила Элия, потому что она нежно любила свою падчерицу и хотела, чтобы та вышла замуж по любви – за молодого Мария.
– И что же она собиралась делать, блуждая по сельской местности, охваченной войной? – спросил Сулла.
– Понятия не имею, Луций Корнелий. Я думаю, что она тоже. Предполагаю, что это был порыв души.
– В таком случае чем раньше она выйдет замуж за молодого Квинта Помпея, тем лучше, – сурово сказал Сулла. – Я хочу ее видеть.
– Здесь, в твоем кабинете?
– Здесь Элия. В моем кабинете.
Понимая, что он не оценил ее – не оценил ее сочувствия к Корнелии Сулле, Элия посмотрела на своего супруга со смешанным чувством страха и сожаления.
– Прошу тебя, Луций Корнелий, попытайся не быть с ней слишком строгим!
На эту просьбу Сулла не обратил внимания, повернувшись к жене спиной.
Корнелия Сулла, которую привели к нему, выглядела как пленница, стоя между двумя слугами-рабами.
– Можете идти, – отрывисто бросил он ее охранникам и холодным взглядом посмотрел в непокорное лицо своей дочери, в котором изысканно перемешались цвет его кожи и волос и очарование ее матери. Разве только глаза у нее были свои, очень большие и ярко голубые.
– И что ты собираешься сказать в свою защиту, девочка?
– Я готова, отец. Ты можешь бить меня, пока не убьешь – мне все равно! Потому что я не выйду за Квинта Помпея, и ты не сможешь заставить меня!
– Если я велю привязать тебя и всыпать тебе как следует, моя девочка, ты выйдешь за Квинта Помпея, – сказал Сулла тем мягким тоном, который предшествовал у него взрыву неистовой ярости.
Но несмотря на все ее слезы и вспышки раздражения, она была в большей степени ребенком Суллы, чем Юлиллы. Она крепко уперлась ногами в пол, словно ожидая ужасного удара, и сапфировые огоньки вспыхнули в ее глазах.
– Я не выйду за Квинта Помпея!
– Клянусь всеми богами, Корнелия, выйдешь!
– Не выйду!
Обычно такое демонстративное неповиновение могло вызвать неудержимое бешенство у Суллы, но сейчас, может быть, потому, что он увидел в ее лице что-то от своего умершего сына, он не смог по-настоящему рассердиться. Сулла только зловеще засопел носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
– Как странно! Почему же об этом не говорят наши городские врачи? – спросил Скавр.
– Я думаю, они просто мало видели пробитых голов.
– Верно, – Скавр дружески взял Суллу за руку. – Пойдем со мной, Луций Корнелий. Выпьем немного вина, и ты расскажешь мне абсолютно все о том, что случилось. Я ведь думал, что ты все еще с Луцием Цезарем в Кампании.
Никакого усилия воли не потребовалось Сулле, чтобы отказ его выглядел естественно.
– Я предложил бы пойти в мой дом, Марк Эмилий. Я все еще в доспехах, а становится жарко.
– Пора нам обоим забыть о том, что произошло там много лет назад, – искренне сказал Скавр, вздохнув. – Моя жена стала старше, степеннее и очень занята детьми.
– Ну, тогда пусть будет твой дом.
Она ожидала их в атриуме, так же обеспокоенная состоянием Гая Мария, как и все в Риме. Теперь ей было двадцать восемь лет, и она сознавала счастливый дар своей скорее расцветающей, нежели увядающей красоты, прелести своих каштановых волос, богатых, как дорогой мех, хотя глаза ее, взглянувшие в лицо Суллы, были серыми, как море в облачную погоду.
От Суллы не ускользнуло и то, что хотя Скавр улыбался ей с подлинной и несомненной любовью, она явно боялась мужа и не понимала его чувств.
– Приветствую тебя, Луций Корнелий, – сказала она бесцветным голосом.
– Благодарю тебя, Цецилия Далматика.
– Стол накрыт в твоем кабинете, муж мой, – тем же тоном сказала она Скавру. – Гай Марий умирает?
Ей ответил Сулла, улыбнувшись, потому что первый момент благополучно миновал; все это сильно отличалось от того, что было тогда на обеде в доме Мария.
– Нет, Цецилия Далматика, мы не будем свидетелями кончины Гая Мария, это я могу тебе обещать.
– Тогда я покину вас, – она вздохнула с облегчением. Двое мужчин постояли в атриуме, пока она не вышла, а затем Скавр повел Суллу в свой tablinum.
– Ты хочешь командовать на марсийском театре? – спросил Скавр, предлагая Сулле вина.
– Я сомневаюсь, что сенат позволит мне это, глава сената.
– Откровенно говоря, я тоже. Но хочешь ли этого ты?
– Нет, не хочу. Моя карьера в течение этого года войны была связана с Кампанией, если не считать особого случая с Гаем Марием, и я предпочел бы остаться на том театре, который я знаю. Луций Юлий ожидает моего возвращения, – пояснил Сулла, хорошо представляя себе, что он намеревался сделать, когда новые консулы будут у власти, но не хотел участия Скавра в этих планах.
– Эскорт Мария – это твои войска?
– Да. Остальные пятнадцать когорт я послал прямо в Кампанию. Эти пять когорт я завтра приведу сам.
– О, я хотел бы, чтобы ты выставил свою кандидатуру в консулы! – воскликнул Скавр. – Тут у нас самая прискорбная картина за последние годы.
– Я и так стою вместе с Квинтом Помпеем Руфом на конец следующего года – твердо ответил Сулла.
– Да, я слышал. Жаль.
– Я не смог бы выиграть выборы в этом году, Марк Эмилий.
– Ты смог бы, если бы я положил свой авторитет на твою чашу весов.
Сулла кисло усмехнулся.
– Предложение поступило поздно, я буду слишком занят в Кампании, чтобы надеть toga candida. Кроме того, я должен попытать удачи вместе со своим коллегой, поскольку Квинт Помпей и я выступаем в одной упряжке. Моя дочь собирается замуж за его сына.
– Тогда я забираю назад свое предложение. Ты прав. Рим как-нибудь перебьется в наступающем году. Приятно будет через год видеть консулами родственников. Гармония в управлении – чудесная вещь. А ты будешь главенствовать над Квинтом Помпеем столь же просто, как он будет принимать твое главенство.
– Я тоже так думаю, глава сената. Единственное время, которое даст мне Луций Юлий, – это время выборов, поскольку он намерен свернуть военные действия, чтобы самому вернуться в Рим. Я думаю выдать свою дочь за сына Квинта Помпея в декабре этого года, хотя ей не исполнится еще шестнадцати лет. Она с нетерпением ожидает этого, – вежливо лгал Сулла, превосходно зная, что она – совершенно нерасположенное к браку дитя, но веря в Фортуну.
Его понимание позиции дочери еще более укрепилось, когда через два часа он вернулся домой. Элия встретила его известием о том, что Корнелия Сулла пыталась бежать из дома.
– К счастью, ее служанка так перепугалась, что не могла не сообщить об этом мне, – мрачно закончила Элия, потому что она нежно любила свою падчерицу и хотела, чтобы та вышла замуж по любви – за молодого Мария.
– И что же она собиралась делать, блуждая по сельской местности, охваченной войной? – спросил Сулла.
– Понятия не имею, Луций Корнелий. Я думаю, что она тоже. Предполагаю, что это был порыв души.
– В таком случае чем раньше она выйдет замуж за молодого Квинта Помпея, тем лучше, – сурово сказал Сулла. – Я хочу ее видеть.
– Здесь, в твоем кабинете?
– Здесь Элия. В моем кабинете.
Понимая, что он не оценил ее – не оценил ее сочувствия к Корнелии Сулле, Элия посмотрела на своего супруга со смешанным чувством страха и сожаления.
– Прошу тебя, Луций Корнелий, попытайся не быть с ней слишком строгим!
На эту просьбу Сулла не обратил внимания, повернувшись к жене спиной.
Корнелия Сулла, которую привели к нему, выглядела как пленница, стоя между двумя слугами-рабами.
– Можете идти, – отрывисто бросил он ее охранникам и холодным взглядом посмотрел в непокорное лицо своей дочери, в котором изысканно перемешались цвет его кожи и волос и очарование ее матери. Разве только глаза у нее были свои, очень большие и ярко голубые.
– И что ты собираешься сказать в свою защиту, девочка?
– Я готова, отец. Ты можешь бить меня, пока не убьешь – мне все равно! Потому что я не выйду за Квинта Помпея, и ты не сможешь заставить меня!
– Если я велю привязать тебя и всыпать тебе как следует, моя девочка, ты выйдешь за Квинта Помпея, – сказал Сулла тем мягким тоном, который предшествовал у него взрыву неистовой ярости.
Но несмотря на все ее слезы и вспышки раздражения, она была в большей степени ребенком Суллы, чем Юлиллы. Она крепко уперлась ногами в пол, словно ожидая ужасного удара, и сапфировые огоньки вспыхнули в ее глазах.
– Я не выйду за Квинта Помпея!
– Клянусь всеми богами, Корнелия, выйдешь!
– Не выйду!
Обычно такое демонстративное неповиновение могло вызвать неудержимое бешенство у Суллы, но сейчас, может быть, потому, что он увидел в ее лице что-то от своего умершего сына, он не смог по-настоящему рассердиться. Сулла только зловеще засопел носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165