Давно его не слушали с таким наивным интересом. Дочки доктора Рыжикова тоже неплохо заваривали чай (не пора ли заменить граненые стаканы на что-нибудь приличное, подумал он сегодня), но как только он начинал говорить, их нахальные губы складывались в кривую ухмылку высокомерия и недоверчивости, особенно при Валере Малышеве. Даже у Аньки с Танькой. Вернее, особенно у них. Им казалось, что все, что он ни говорит, и все, что ни скажет в дальнейшем, - только о пользе овсяной каши на воде. А они уже выше этого.
А может, он сидел не потому, а потому, что ждал главного вопроса. А главный все не задавался. Все шло окольное.
- А почему? - поискал он, на чем бы нарисовать свою мысль. - Если мы выродимся или там эпидемия идиотизма… А это уже охватывало целые народы… Придется или кончать эксперимент, или искать замену…
- Эксперимент? - Она и удивлялась плавно, как бы замедленно.
- Ну а что же такое прийти от камня к мысли? Высечь из камня мысль? Например, ум хорошо - два лучше. Какой-то камень бросили в пробирку, начали раскалять, охлаждать, растирать в пыль, снова сплавлять… Пробирка огромная - миллионы галактик… Но я, наверное, вам надоел… - Он заметил, что разговорился как на операции.
- Нет… - сказала она и подлила чаю. - Но кто же элкспериментатор?
- Природа… - пожал он плечами. - Больше вроде некому…
…И умный, понимающе-значительный взгляд архитектора Бальчуриса.
Она тоже почувствовала его. И потеряла интерес к природе. И ко всему на свете. И только безнадежно спросила: «Ну как?..»
Картина, характерная для медио-базального поражения передних отделов мозга с явным вовлечением глубинных и боковых структур, должен был сказать доктор Рыжиков.
Поэтому вслух он сказал:
- Да как сказать…
- Скажите прямо, да и все, - с неожиданной твердостью предложила она. - Я, в общем, фабричная, выдержу…
Доктор Рыжиков только вздохнул, и в этом было все объяснение.
Она спокойным жестом убрала с чистого лба прядь теплых пепельных волос и посмотрела вдаль, в свое будущее, обозримое до тех пор, пока будет исправно работать сердечно-сосудистая система архитектора Бальчуриса, его печень и почки, селезенка и прочее.
«Но часто просим мы…» - вспомнил доктор Петрович назидательно поднятый палец старого фельдшера Рыжикова. Только что просим, сразу не вспомнил. Что просим-то?
Китайские фарфоровые чашечки и блюдца такие тонкие и издают такой интеллигентный звон…
- Мы сделали все, что смогли, - не нашел он ничего лучшего, чтобы сказать дальше. Кто-то здорово это придумал. Спасибо ему.
- Да… - сказала она, после чего оставалось только встать и откланяться. Доктору Рыжикову стало почему-то тоскливо. - А я послала заявку на конкурс…
Он понял, что не все потеряно. Еще минута-две у него есть.
- А какой конкурс? - осторожно спросил он.
- Международный… - сказала она. - Пришло приглашение. Очень красивый бланк. Закрытый конкурс. Я у него в конспектах разные черновики нашла… И заявку оформила. Чтобы не подумали, что он… Лучше б ее и не приняли. Теперь пришел ответ, что принята. Что теперь делать?
Конкурс оказался серьезный - на лучшую жилую и культурно-оздоровительную пригородную зону.
Доктор Рыжиков повертел заявку и так, и сяк. И приглашение тоже. Завистливо вздохнул. Повеяло дальними странами и городами.
- Вы уж простите контуженого, - попросил, поразмыслив. - Если с точки зрения изоляции пешехода от усиленного транспортного потока… Короче говоря, я ведь учился а архитектурном… Правда, полтора семестра…
- Правда? - не поверила она. - А почему…
- Перекинулся? - подсказал он. - Очень просто. За доппаек. В медицинском дополнительный паек давали к стипендии. Вот и продался…
Это замечательное простодушие обезоружило жену архитектора Бальчуриса.
- Ну вот… - воспользовался этим он. - Давайте сами нарисуем, вырежем макет из пенопласта… Эскизы и имя - его, оформление - наше… И посылаем… По-моему, справимся.
Как справятся, он пока знать не знал. Это была высадка в неизвестное, прыжок на плацдарм. Чтобы не уходить безвозвратно. Других дел здесь уже не осталось. С делом своих рук…
- Что вы! - Она даже отшатнулась от таковой чисто десантной наглости. - А если архитекторы возьмутся за ваши операции? Первый курс - это еще…
- Сначала перережут человек по сто, - хладнокровно подбодрил он зодчих. - Потом из десятка один как-нибудь получится. Потом начнет получаться. Мы тоже так учились, не думайте. Каждый на своих трупах… - И язык прикусил. Чертова все же контузия! - То есть, я хотел сказать - даже медведи… Медведя…
- Не надо… - сказала она. - Я понимаю.
Провалиться, и только. И чашечки эти такие тонкие и хрупкие, так и норовят раздавиться в слишком бережных пальцах.
- В конце концов, это и профилактика… Чем потом черепки склеивать, лучше развести пешехода с дорогой. Разве это не мой долг? Вот…
Он поискал в кармане огрызок, верно уведенный какой-нибудь медсестричкой, огляделся в поиске бумажного листа.
Она молчала так, будто сейчас его выгонит. Потому что каждому надо хорошо делать свое дело, а не чужое. Потом вдруг сказала:
- Хотите, покажу его эскизы?
Эскизы были там, у архитектора. И в приоткрытой двери - проницательно-ласковый взгляд: мол, я все понимаю и одобряю, действуй, хирург, будь десантником!
Чему же верить? И что просить?
«Но часто просим мы…» Что мы там просим? О чем подымал назидательный палец старый задыхающийся фельдшер над томом Шекспира? «Смотри, Лиза! «Но часто просим мы себе во вред! И боги мудро отвергают просьбы, спасая нас…»
Кто же возьмет на себя смелость точно решить, когда просить, а когда - нет? Когда бороться, не щадя себя, до конца, до последнего вздоха, который сам тебя освободит и остановит, а когда даже не начинать борьбу? Кто? Валера Малышев со своим электронным шефом? Доктор Рыжиков слегка поежился. Он всегда знал только один путь - бороться, ни у кого не спрашивая разрешения. Каждый раз снова, чем бы ни кончилось дело вчера. Но бороться выходило легче всего. Труднее - жить потом рядом с плодами своей борьбы. И смотреть им в глаза.
А может, он хоть в чем-то живет прежней жизнью, бросил доктор Рыжиков каплю надежды и ей, и себе. Может, во сне. Во сне проектирует, строит, участвует в конкурсах, получает награды. Едет с женой из своей уникальной квартиры на свою уникальную дачу. И если это так, если в какой-то личной, спрятанной форме жизнь все-таки продолжается и приносит ему… Стоило за нее цепляться и бороться?
Не в силах ответить один, он хотел спросить у нее, когда она внесла альбомы. Альбомы были уже пыльные, тяжелые и толстые. Доктор Рыжиков подхватил их, опасаясь коснуться ее рук, открытых по локоть. Но что может ответить она? Конечно, одно: стоило. Стоило, стоило, стоило. Для него - стоило. Даже без всяких снов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
А может, он сидел не потому, а потому, что ждал главного вопроса. А главный все не задавался. Все шло окольное.
- А почему? - поискал он, на чем бы нарисовать свою мысль. - Если мы выродимся или там эпидемия идиотизма… А это уже охватывало целые народы… Придется или кончать эксперимент, или искать замену…
- Эксперимент? - Она и удивлялась плавно, как бы замедленно.
- Ну а что же такое прийти от камня к мысли? Высечь из камня мысль? Например, ум хорошо - два лучше. Какой-то камень бросили в пробирку, начали раскалять, охлаждать, растирать в пыль, снова сплавлять… Пробирка огромная - миллионы галактик… Но я, наверное, вам надоел… - Он заметил, что разговорился как на операции.
- Нет… - сказала она и подлила чаю. - Но кто же элкспериментатор?
- Природа… - пожал он плечами. - Больше вроде некому…
…И умный, понимающе-значительный взгляд архитектора Бальчуриса.
Она тоже почувствовала его. И потеряла интерес к природе. И ко всему на свете. И только безнадежно спросила: «Ну как?..»
Картина, характерная для медио-базального поражения передних отделов мозга с явным вовлечением глубинных и боковых структур, должен был сказать доктор Рыжиков.
Поэтому вслух он сказал:
- Да как сказать…
- Скажите прямо, да и все, - с неожиданной твердостью предложила она. - Я, в общем, фабричная, выдержу…
Доктор Рыжиков только вздохнул, и в этом было все объяснение.
Она спокойным жестом убрала с чистого лба прядь теплых пепельных волос и посмотрела вдаль, в свое будущее, обозримое до тех пор, пока будет исправно работать сердечно-сосудистая система архитектора Бальчуриса, его печень и почки, селезенка и прочее.
«Но часто просим мы…» - вспомнил доктор Петрович назидательно поднятый палец старого фельдшера Рыжикова. Только что просим, сразу не вспомнил. Что просим-то?
Китайские фарфоровые чашечки и блюдца такие тонкие и издают такой интеллигентный звон…
- Мы сделали все, что смогли, - не нашел он ничего лучшего, чтобы сказать дальше. Кто-то здорово это придумал. Спасибо ему.
- Да… - сказала она, после чего оставалось только встать и откланяться. Доктору Рыжикову стало почему-то тоскливо. - А я послала заявку на конкурс…
Он понял, что не все потеряно. Еще минута-две у него есть.
- А какой конкурс? - осторожно спросил он.
- Международный… - сказала она. - Пришло приглашение. Очень красивый бланк. Закрытый конкурс. Я у него в конспектах разные черновики нашла… И заявку оформила. Чтобы не подумали, что он… Лучше б ее и не приняли. Теперь пришел ответ, что принята. Что теперь делать?
Конкурс оказался серьезный - на лучшую жилую и культурно-оздоровительную пригородную зону.
Доктор Рыжиков повертел заявку и так, и сяк. И приглашение тоже. Завистливо вздохнул. Повеяло дальними странами и городами.
- Вы уж простите контуженого, - попросил, поразмыслив. - Если с точки зрения изоляции пешехода от усиленного транспортного потока… Короче говоря, я ведь учился а архитектурном… Правда, полтора семестра…
- Правда? - не поверила она. - А почему…
- Перекинулся? - подсказал он. - Очень просто. За доппаек. В медицинском дополнительный паек давали к стипендии. Вот и продался…
Это замечательное простодушие обезоружило жену архитектора Бальчуриса.
- Ну вот… - воспользовался этим он. - Давайте сами нарисуем, вырежем макет из пенопласта… Эскизы и имя - его, оформление - наше… И посылаем… По-моему, справимся.
Как справятся, он пока знать не знал. Это была высадка в неизвестное, прыжок на плацдарм. Чтобы не уходить безвозвратно. Других дел здесь уже не осталось. С делом своих рук…
- Что вы! - Она даже отшатнулась от таковой чисто десантной наглости. - А если архитекторы возьмутся за ваши операции? Первый курс - это еще…
- Сначала перережут человек по сто, - хладнокровно подбодрил он зодчих. - Потом из десятка один как-нибудь получится. Потом начнет получаться. Мы тоже так учились, не думайте. Каждый на своих трупах… - И язык прикусил. Чертова все же контузия! - То есть, я хотел сказать - даже медведи… Медведя…
- Не надо… - сказала она. - Я понимаю.
Провалиться, и только. И чашечки эти такие тонкие и хрупкие, так и норовят раздавиться в слишком бережных пальцах.
- В конце концов, это и профилактика… Чем потом черепки склеивать, лучше развести пешехода с дорогой. Разве это не мой долг? Вот…
Он поискал в кармане огрызок, верно уведенный какой-нибудь медсестричкой, огляделся в поиске бумажного листа.
Она молчала так, будто сейчас его выгонит. Потому что каждому надо хорошо делать свое дело, а не чужое. Потом вдруг сказала:
- Хотите, покажу его эскизы?
Эскизы были там, у архитектора. И в приоткрытой двери - проницательно-ласковый взгляд: мол, я все понимаю и одобряю, действуй, хирург, будь десантником!
Чему же верить? И что просить?
«Но часто просим мы…» Что мы там просим? О чем подымал назидательный палец старый задыхающийся фельдшер над томом Шекспира? «Смотри, Лиза! «Но часто просим мы себе во вред! И боги мудро отвергают просьбы, спасая нас…»
Кто же возьмет на себя смелость точно решить, когда просить, а когда - нет? Когда бороться, не щадя себя, до конца, до последнего вздоха, который сам тебя освободит и остановит, а когда даже не начинать борьбу? Кто? Валера Малышев со своим электронным шефом? Доктор Рыжиков слегка поежился. Он всегда знал только один путь - бороться, ни у кого не спрашивая разрешения. Каждый раз снова, чем бы ни кончилось дело вчера. Но бороться выходило легче всего. Труднее - жить потом рядом с плодами своей борьбы. И смотреть им в глаза.
А может, он хоть в чем-то живет прежней жизнью, бросил доктор Рыжиков каплю надежды и ей, и себе. Может, во сне. Во сне проектирует, строит, участвует в конкурсах, получает награды. Едет с женой из своей уникальной квартиры на свою уникальную дачу. И если это так, если в какой-то личной, спрятанной форме жизнь все-таки продолжается и приносит ему… Стоило за нее цепляться и бороться?
Не в силах ответить один, он хотел спросить у нее, когда она внесла альбомы. Альбомы были уже пыльные, тяжелые и толстые. Доктор Рыжиков подхватил их, опасаясь коснуться ее рук, открытых по локоть. Но что может ответить она? Конечно, одно: стоило. Стоило, стоило, стоило. Для него - стоило. Даже без всяких снов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106