.. Теперь крутанем пирует… Теперь покажем рон дэ жам партер… Соттэ… Батман тандю… И на закуску шикарный гран жэтэ… Бурные аплодисменты, влюбленные пылкие юноши бросают на помост букеты роз сорта «Принцесса грез»…
Всунувшийся в дверь мог видеть Жанну, все так же лежащую на животе неподвижно. Никаких гран батманов она совершать не могла. Тем не менее доктор Петрович стоял перед ней с книгой «Сто классических танцев» и воодушевленно ломал язык об их танцевальную тарабарщину. Раз-два! Три-четыре! Пять-шесть!
Заглянула и Ада Викторовна. Обаятельнейше усмехнулась кому-то, с кем шла по хирургическому коридору, показала ему доктора Рыжикова, покрутила пальцем у виска и, повеселев, пошла дальше…
Но это было еще до… до взрыва.
- На репетиции я буду приходить, - сказал он после, когда пришел посмотреть Жанну в последний раз.
Она держала его пальцы и не отпускала.
Он всегда был на каждой ее перевязке.
- А на перевязки? - спросила она.
- И на перевязки, - пообещал он. - Может, не каждый раз. Я теперь человек разъездной.
- А куда вы ездите? - спросила она.
- Жанна, отпусти доктора, - не выдержала мать. Она взяла отпуск без содержания и заслужила уважение даже суровой Сильвы Сидоровны. Заслужишь, если будешь работать бесплатно за двух или трех санитарок.
За доктора Петровича она тайком поставила свечу в городской церкви. Как будто Жанна уже вышла танцевать. Или хотя бы пошла на костылях. Или хотя бы перевернулась на спину…
- Куда же мне ездить кроме больниц? - чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков. - Из больницы в больницу… А хорошо быть разъездным киномехаником…
20
Чикин на прощанье сказал: «Как вы думаете, подавать на нее в суд?»
После ее посещения он стал еще неуверенней.
Она ворвалась в серый больничный коридор как яркая комета. Это было совсем не то, что все думали, жалея и слушая Чикина. Солнечная улыбка всем - больным, медперсоналу, посетителям и особенно Чикину. Яркое накрашенное лицо, фиолетовый парик, радостные глаза, заказной торт, букет прекрасных роз. Никого так не одаривали, как она своего Чикина. Волны первоклассной импортной парфюмерии проникли в самые забитые углы. Это оказался день рождения Чикина, про который он и сам забыл. Больничная толпа офонарела. Чмок в бинт на голове: «Ты так прекрасно выглядишь!» Бух все на тумбочку: «Мы все ждем тебя с радостью!» Бедняга не успел и рот раскрыть - кто это все? А только поморгал и понюхал. Понюхал оставшийся аромат лака, духов и пудры. Многие тут усомнились и в утюге, и в прочем. Между сестричками и санитарками пронесся шепот. Но доктор Рыжиков успел заметить то, что успел. «Синдром акулы».
Синдром акулы, объяснил бы он интересующимся, - это устройство психики из резких механических хватательных рефлексов. Смертельная хватательная функция, механическая пила, машина-убийца. Даже тигр перед прыжком являет признаки души. Крадется, бьет хвостом, играет с жертвой. Тут все проще: резкий бесстрашный и наглый рывок куска мяса из теплого тела, еще рывок - еще кусок, еще рывок - еще кусок… Вот, собственно и весь синдром.
Голубые холодные глаза, вздернутый нос, широкие ноздри на полном лице, чуть выдвинутые вперед зубы, вылезающие при улыбке. Когда-то, в молодости, понял доктор Рыжиков, все это было страшно обаятельно. Просто неотразимо. В той заводской столовой. Но по мере ожирения…
…Хлопок дверцей чьей-то «Волги» у парадного входа. След помады на бинте Чикина - как проступившая кровь.
- Будь мужчиной, - сказал, уходя тренер. - Подавай!
- Врежь ей! - наоборот, отсоветовал муж-крановщик, ставший таким женофобом, что страх брал за его жену. Это были его последние слова. Перед переводом в тюремную больницу. Конечно, если бы доктор Рыжиков оставался, он бы еще протянул мужа здесь. Может, и до суда. Но…
- Упеките в тюрьму! - распорядился начальник. - Согласно статьи уголовного кодекса.
Каждому Чикин послушно кивнул.
Дядя Кузя Тетерин из дома доктора Петровича велел передать: «Жену если окоротить, то либо лаской, либо таской. Каков ты… А Советская власть не поможет…»
И тут Чикин послушно вздохнул, глядя на доктора Рыжикова доверчивым и ясным взором. Доктор Рыжиков осмотрел ему шрам, зарастающий волосом, и спросил: «Вы ее любили?»
До того как Чикина забежала сюда, он говорил: «Вы ее любите?»
Чикин готовился возвратиться в семейное лоно.
Туркутюков же сказал:
- Когда вас нет, мне кажется, что меня фотографируют через стену. Когда вы приходите - кажется, что нет…
Если доктор Рыжиков правильно его понял…
По поводу снятого черепа он на прощанье долго объяснял, что череп обязательно будет. Череп будет, твердо обещал он. Настоящий крепкий череп. Пусть только судороги прекратятся.
- А если не прекратятся? - спросил Туркутюков на своем птичьем языке.
- Не бойтесь, вы не первый. Вы говорите им мысленно: ну и черт с вами, фотографируйте, если сможете, все равно ничего не выйдет… Да и вообще больше смысла снимать голых женщин, чем мужчин, притом в таких бинтах…
- Я понимаю… Только лучше, когда вы здесь… А когда судороги пройдут?
- Да они у вас уже совсем легкие, вам даже помощь не нужна, ведь так?
- Так…
- И простынь после них менять не надо, сухая остается, так?
- Так…
- Ладонь вы чешете?
- Чешу…
- А сейчас почему не чешете?
Туркутюков насупился и стал чесать. Доктор Рыжиков преподнес ему специальную деревянную лопаточку для чесания ладони и тоже долго объяснял, почему надо этой лопаточкой все время чесать левую ладонь и только левую. Можно, конечно и правую, но правой рукой удобнее. «Сменить центры раздражения», - загадочно выразился он, но когда он ушел, бедному летчику это стало странно. Ему снова показалось, что в это время, за чесанием, его фотографируют сквозь стену.
- Надоедает…
- Вам судороги больше надоели…
- А если я мягким мозгом?
- Сильва Сидоровна с вас глаз не сведет. И Лариса Сергеевна…
- А если во сне головой с кровати?
Это была пока любимая тема их разговоров. Доктор Рыжиков в свою очередь просил поменьше трогать мягкую часть головы. А то у некоторых больных появляется привычка поглаживать или прощупывать такие необычные места на своем теле. А мозг этого крайне не любит.
Летчик после операции вернулся уже не в заповедный коридор. Ада Викторовна выяснила, что он не Герой Советского Союза…
Приходить к нему доктор Рыжиков старался в часы, когда ему точно докладывали, что отец и благодетель Иван Лукич в отсутствии. Сидит в очередном президиуме или дремлет в очередной комиссии. Не то что его кто-то мог не подпустить к своим кровным больным, просто из соображений гуманности. Слишком уж багровел тяжкий затылок деда и мутнел его взгляд, если случалась их встреча. Так и до беды недалеко.
21
- Все-таки он меня учил правильно скальпель держать, - чисто по-рыжиковски вздохнул он Мишке Франку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Всунувшийся в дверь мог видеть Жанну, все так же лежащую на животе неподвижно. Никаких гран батманов она совершать не могла. Тем не менее доктор Петрович стоял перед ней с книгой «Сто классических танцев» и воодушевленно ломал язык об их танцевальную тарабарщину. Раз-два! Три-четыре! Пять-шесть!
Заглянула и Ада Викторовна. Обаятельнейше усмехнулась кому-то, с кем шла по хирургическому коридору, показала ему доктора Рыжикова, покрутила пальцем у виска и, повеселев, пошла дальше…
Но это было еще до… до взрыва.
- На репетиции я буду приходить, - сказал он после, когда пришел посмотреть Жанну в последний раз.
Она держала его пальцы и не отпускала.
Он всегда был на каждой ее перевязке.
- А на перевязки? - спросила она.
- И на перевязки, - пообещал он. - Может, не каждый раз. Я теперь человек разъездной.
- А куда вы ездите? - спросила она.
- Жанна, отпусти доктора, - не выдержала мать. Она взяла отпуск без содержания и заслужила уважение даже суровой Сильвы Сидоровны. Заслужишь, если будешь работать бесплатно за двух или трех санитарок.
За доктора Петровича она тайком поставила свечу в городской церкви. Как будто Жанна уже вышла танцевать. Или хотя бы пошла на костылях. Или хотя бы перевернулась на спину…
- Куда же мне ездить кроме больниц? - чисто по-рыжиковски вздохнул доктор Рыжиков. - Из больницы в больницу… А хорошо быть разъездным киномехаником…
20
Чикин на прощанье сказал: «Как вы думаете, подавать на нее в суд?»
После ее посещения он стал еще неуверенней.
Она ворвалась в серый больничный коридор как яркая комета. Это было совсем не то, что все думали, жалея и слушая Чикина. Солнечная улыбка всем - больным, медперсоналу, посетителям и особенно Чикину. Яркое накрашенное лицо, фиолетовый парик, радостные глаза, заказной торт, букет прекрасных роз. Никого так не одаривали, как она своего Чикина. Волны первоклассной импортной парфюмерии проникли в самые забитые углы. Это оказался день рождения Чикина, про который он и сам забыл. Больничная толпа офонарела. Чмок в бинт на голове: «Ты так прекрасно выглядишь!» Бух все на тумбочку: «Мы все ждем тебя с радостью!» Бедняга не успел и рот раскрыть - кто это все? А только поморгал и понюхал. Понюхал оставшийся аромат лака, духов и пудры. Многие тут усомнились и в утюге, и в прочем. Между сестричками и санитарками пронесся шепот. Но доктор Рыжиков успел заметить то, что успел. «Синдром акулы».
Синдром акулы, объяснил бы он интересующимся, - это устройство психики из резких механических хватательных рефлексов. Смертельная хватательная функция, механическая пила, машина-убийца. Даже тигр перед прыжком являет признаки души. Крадется, бьет хвостом, играет с жертвой. Тут все проще: резкий бесстрашный и наглый рывок куска мяса из теплого тела, еще рывок - еще кусок, еще рывок - еще кусок… Вот, собственно и весь синдром.
Голубые холодные глаза, вздернутый нос, широкие ноздри на полном лице, чуть выдвинутые вперед зубы, вылезающие при улыбке. Когда-то, в молодости, понял доктор Рыжиков, все это было страшно обаятельно. Просто неотразимо. В той заводской столовой. Но по мере ожирения…
…Хлопок дверцей чьей-то «Волги» у парадного входа. След помады на бинте Чикина - как проступившая кровь.
- Будь мужчиной, - сказал, уходя тренер. - Подавай!
- Врежь ей! - наоборот, отсоветовал муж-крановщик, ставший таким женофобом, что страх брал за его жену. Это были его последние слова. Перед переводом в тюремную больницу. Конечно, если бы доктор Рыжиков оставался, он бы еще протянул мужа здесь. Может, и до суда. Но…
- Упеките в тюрьму! - распорядился начальник. - Согласно статьи уголовного кодекса.
Каждому Чикин послушно кивнул.
Дядя Кузя Тетерин из дома доктора Петровича велел передать: «Жену если окоротить, то либо лаской, либо таской. Каков ты… А Советская власть не поможет…»
И тут Чикин послушно вздохнул, глядя на доктора Рыжикова доверчивым и ясным взором. Доктор Рыжиков осмотрел ему шрам, зарастающий волосом, и спросил: «Вы ее любили?»
До того как Чикина забежала сюда, он говорил: «Вы ее любите?»
Чикин готовился возвратиться в семейное лоно.
Туркутюков же сказал:
- Когда вас нет, мне кажется, что меня фотографируют через стену. Когда вы приходите - кажется, что нет…
Если доктор Рыжиков правильно его понял…
По поводу снятого черепа он на прощанье долго объяснял, что череп обязательно будет. Череп будет, твердо обещал он. Настоящий крепкий череп. Пусть только судороги прекратятся.
- А если не прекратятся? - спросил Туркутюков на своем птичьем языке.
- Не бойтесь, вы не первый. Вы говорите им мысленно: ну и черт с вами, фотографируйте, если сможете, все равно ничего не выйдет… Да и вообще больше смысла снимать голых женщин, чем мужчин, притом в таких бинтах…
- Я понимаю… Только лучше, когда вы здесь… А когда судороги пройдут?
- Да они у вас уже совсем легкие, вам даже помощь не нужна, ведь так?
- Так…
- И простынь после них менять не надо, сухая остается, так?
- Так…
- Ладонь вы чешете?
- Чешу…
- А сейчас почему не чешете?
Туркутюков насупился и стал чесать. Доктор Рыжиков преподнес ему специальную деревянную лопаточку для чесания ладони и тоже долго объяснял, почему надо этой лопаточкой все время чесать левую ладонь и только левую. Можно, конечно и правую, но правой рукой удобнее. «Сменить центры раздражения», - загадочно выразился он, но когда он ушел, бедному летчику это стало странно. Ему снова показалось, что в это время, за чесанием, его фотографируют сквозь стену.
- Надоедает…
- Вам судороги больше надоели…
- А если я мягким мозгом?
- Сильва Сидоровна с вас глаз не сведет. И Лариса Сергеевна…
- А если во сне головой с кровати?
Это была пока любимая тема их разговоров. Доктор Рыжиков в свою очередь просил поменьше трогать мягкую часть головы. А то у некоторых больных появляется привычка поглаживать или прощупывать такие необычные места на своем теле. А мозг этого крайне не любит.
Летчик после операции вернулся уже не в заповедный коридор. Ада Викторовна выяснила, что он не Герой Советского Союза…
Приходить к нему доктор Рыжиков старался в часы, когда ему точно докладывали, что отец и благодетель Иван Лукич в отсутствии. Сидит в очередном президиуме или дремлет в очередной комиссии. Не то что его кто-то мог не подпустить к своим кровным больным, просто из соображений гуманности. Слишком уж багровел тяжкий затылок деда и мутнел его взгляд, если случалась их встреча. Так и до беды недалеко.
21
- Все-таки он меня учил правильно скальпель держать, - чисто по-рыжиковски вздохнул он Мишке Франку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106