И вот оно, за поворотом, то ощущение праздника, неотвратимым приливом, которое захватит и закрутит, как бы и кто бы с утра ни противился, ни кривил губы. Ура!
Но до чего ж непотопляем род людской!
«У тебя, милочка, совесть так же обрезана, как и халатик! Это, милочка, демонстрация трудящихся, де-мон-стра-ция! А не стриптиз! Именно позорить нашу колонну мы не позволим!»
Чей это голос?
«Не может быть!» - воскликнул бы тот, кто расстался с Ядовитовной в момент ее краха. То есть когда ее клочки скорострельно вылетали из главного больничного корпуса, едва тоже не разнесенного дедом заодно с виновницей.
И тем не менее. Месяца не прошло - вот она, снова при деле. На высоком руководящем посту распорядителя больничной колонны. Расставляет сестер по шеренгам, распределяет наглядную агитацию, наводит общий порядок. И, как всегда, кого-то так же неутомимо обличает. В данном случае - в неуважении к флагу. Кто же обидчик и неуважитель? Конечно же мини-халатик юной практикантки из медучилища. Такое оскорбление! Эра «мини», победоносно шествующая по всему белу свету, еще только боролась за место под солнцем в нашем верном исконности городе. «Ты, милочка, под каким флагом идти собралась? Мода тебе наша не нравится? Может, тебе и флаг наш не нравится?»
- А я вам не обязана! - гордо и отчаянно вскинут нежный подбородок. Резкий поворот, марш из шеренги. Не хотите - не надо! Майский ветер, играя, так и стремится вовсе открыть прелестные молоденькие ножки. Одной рукой держа коротенькую полу, другой - начес на голове, изгнанная, но непобежденная, шасть снова к подружкам в середку колонны.
Доктор Рыжиков всегда становился в хвостовые шеренги. К шоферам, кочегарам, плотникам, прачкам, электрикам. Сейчас к нему уже примостился шофер «скорой» Гена Пузанов. Он щелкал семечки и поигрывал голубым шариком, привязанным ниткой за палец.
- А вот я, например, на бюллетене, - тут же раздался столь хорошо знакомый Генин скрип. - Имеют меня право вызывать или нет? А то если не явишься - праздничную премию не получишь. Это что? Ее вообще везде до праздника дают, если говорить про людей. А завгар: или на дежурство, или на демонстрацию. Ладно, пойду. Но если теперь обострение, вот вы как врач скажите, кто отвечает? Я не в том, что против демонстрации, мне самому, может, интересно с людями потолкаться, свежим воздухом подышать. Но ты же не присылай ко мне посыльного… как к врагу! Ты подожди, я сам, может, первый приду…
Доктор Рыжиков ждал, как Гена перейдет в сей раз к Пушкину, но тут его потянули с другой стороны:
- А можно мне на демонстрацию?
Он оглянулся на тихий голосок и чуть не подпрыгнул.
- И, конечно, во главе всей колонны! И на белом коне!
В ответ ему несмело улыбнулась больная Исакова. Прекрасная, воинственная и неузнаваемая Жанна. Не в синем больничном халатике, а в шелковом розовом платье, как видно, принесенном мальчиком. Он стоял рядом с бледным и особенно независимым лицом. Но в то же время чуть поддерживал Жанну под локоть. Но так, чтобы всем было видно, что она и ходит, и стоит абсолютно сама. Опираясь на палочку - но не на костыль же!
- Конечно, идем! - без тени сомнения согласился на это лекарство лечащий врач. - Ты слева, я справа, а она в середине. Если в нашей колонне не окажется такого замечательного платья, то ее на центральную площадь не пустят, как же посмеем не взять?
Жанна счастливо засмеялась. Мальчик с серьезным лицом зашел слева и взял ее под локоть, хотя до выхода было еще далеко.
- Мы тебя из комсомола исключим! - раздалось в середине колонны. - Еще смеет именно умничать! Мы буржуазную мораль с собой под флагом на демонстрацию не понесем!
Мини-халатик вторично вздернул гордый подбородочек, вторично круто повернулся, вторично прошел вдоль колонны, придерживая полу и прическу, и вторично нырнул в толпу. В ее далекий от начальства хвост. В шеренгу, состоящую из доктора Петровича, Гены, Жанны Исаковой и ее серьезного мальчика. Губы халатика дерзко шептали: «Подумаешь, я ей не обязана… Пусть сама ходит в своей смирительной…» Слесари и шофера одобрительно захмыкали, радуясь такому соседству и уважая упрямую самостоятельность халатика.
- А это кто оставил?! - раздался истошный вопль Ады Викторовны, как будто кто-то, зашив полость живота, оставил снаружи забытый желудок.
К фонтану был приставлен изрядный плакат, брошенный каким-то хитрецом. Ада Викторовна боролась с ним под ветром, как парусник, потерявший управление. Все от нее отодвигались, как от гриппозной. Свободные руки прятались за спину. В арьергарде колонны народ потверже и посамостоятельней. Иди ты… Это еще потом с площади переться обратно в больницу, сдавать агитацию в склад, а все хотят прямо оттуда разбежаться домой. Лица подсобного персонала становились суровей и непроницаемей, как будто он не узнавал или не признавал в Аде Викторовне начальство колонны. И вообще чего ей здесь надо? Вот Гена Пузанов отвернулся и сплюнул в сторону семечную шелуху, хотя Аду с умоляющим взором несло прямо на него. Он посторонился, давая ей дорогу. Уже падая, она почувствовала прочную опору и кем-то возвращенную уверенность. Чья-то крепкая рука взяла злополучный шест. Рука доктора Рыжикова.
- Ах, Юрочка… - отдышалась она. - Ты всегда выручаешь… Только это нужно нести впереди. Понесли в первую шеренгу, я там тебе место освобожу… Пошли, золотко.
Как с гусыни вода!
- Поближе к начальству… - флегматично пробурчал Гена, сплюнув шелуху. - Конечно…
Ему сразу стало намного скучнее в этой замыкающей шеренге.
Но золотко осмотрело свое погрустневшее войско и чисто по-рыжиковски вздохнуло:
- Да нет, не заслужил… Уж буду лучше с тыла прикрывать. Впереди победители…
Ада Викторовна была инициатором соревнования в больнице за право идти на демонстрациях в первых рядах.
- Да, Юрочка, ты же у нас самый трудолюбивый, все это знают… Это итоги, понимаешь? С них всегда начинают… Ну идем, Юра!
Фамилии заслуживших почетное право всегда вывешивались перед праздниками на доске объявлений. Рыжиковской там давно не бывало.
- Это подлог, - сказал он. - Люди достойные будут идти с недостойными, и это их обидит. Все соревнование потеряет смысл.
- Ну мы тебя внесем! - прельщала Ада Викторовна. - Внесем и объявим! Без этого нельзя.
- Без подлога? - простодушно спросил доктор Петрович.
- Без плаката! - укорила его Ада Викторовна. - Ну, Юра, ты всегда так… Тебе бы только шуточки… Тогда надо вперед взять, отдать кому-нибудь…
- Пожалуйста… - вытянул руку с шестом, как в приветствии, доктор Петрович.
- Пожалуйста! - повеселел Гена Пузанов, довольный, что заднее общество сохранило приличных людей.
Плакат, добросовестно сбитый плотником и художником, по весу и конструкции был под силу двоим, а по шесту предназначался одному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Но до чего ж непотопляем род людской!
«У тебя, милочка, совесть так же обрезана, как и халатик! Это, милочка, демонстрация трудящихся, де-мон-стра-ция! А не стриптиз! Именно позорить нашу колонну мы не позволим!»
Чей это голос?
«Не может быть!» - воскликнул бы тот, кто расстался с Ядовитовной в момент ее краха. То есть когда ее клочки скорострельно вылетали из главного больничного корпуса, едва тоже не разнесенного дедом заодно с виновницей.
И тем не менее. Месяца не прошло - вот она, снова при деле. На высоком руководящем посту распорядителя больничной колонны. Расставляет сестер по шеренгам, распределяет наглядную агитацию, наводит общий порядок. И, как всегда, кого-то так же неутомимо обличает. В данном случае - в неуважении к флагу. Кто же обидчик и неуважитель? Конечно же мини-халатик юной практикантки из медучилища. Такое оскорбление! Эра «мини», победоносно шествующая по всему белу свету, еще только боролась за место под солнцем в нашем верном исконности городе. «Ты, милочка, под каким флагом идти собралась? Мода тебе наша не нравится? Может, тебе и флаг наш не нравится?»
- А я вам не обязана! - гордо и отчаянно вскинут нежный подбородок. Резкий поворот, марш из шеренги. Не хотите - не надо! Майский ветер, играя, так и стремится вовсе открыть прелестные молоденькие ножки. Одной рукой держа коротенькую полу, другой - начес на голове, изгнанная, но непобежденная, шасть снова к подружкам в середку колонны.
Доктор Рыжиков всегда становился в хвостовые шеренги. К шоферам, кочегарам, плотникам, прачкам, электрикам. Сейчас к нему уже примостился шофер «скорой» Гена Пузанов. Он щелкал семечки и поигрывал голубым шариком, привязанным ниткой за палец.
- А вот я, например, на бюллетене, - тут же раздался столь хорошо знакомый Генин скрип. - Имеют меня право вызывать или нет? А то если не явишься - праздничную премию не получишь. Это что? Ее вообще везде до праздника дают, если говорить про людей. А завгар: или на дежурство, или на демонстрацию. Ладно, пойду. Но если теперь обострение, вот вы как врач скажите, кто отвечает? Я не в том, что против демонстрации, мне самому, может, интересно с людями потолкаться, свежим воздухом подышать. Но ты же не присылай ко мне посыльного… как к врагу! Ты подожди, я сам, может, первый приду…
Доктор Рыжиков ждал, как Гена перейдет в сей раз к Пушкину, но тут его потянули с другой стороны:
- А можно мне на демонстрацию?
Он оглянулся на тихий голосок и чуть не подпрыгнул.
- И, конечно, во главе всей колонны! И на белом коне!
В ответ ему несмело улыбнулась больная Исакова. Прекрасная, воинственная и неузнаваемая Жанна. Не в синем больничном халатике, а в шелковом розовом платье, как видно, принесенном мальчиком. Он стоял рядом с бледным и особенно независимым лицом. Но в то же время чуть поддерживал Жанну под локоть. Но так, чтобы всем было видно, что она и ходит, и стоит абсолютно сама. Опираясь на палочку - но не на костыль же!
- Конечно, идем! - без тени сомнения согласился на это лекарство лечащий врач. - Ты слева, я справа, а она в середине. Если в нашей колонне не окажется такого замечательного платья, то ее на центральную площадь не пустят, как же посмеем не взять?
Жанна счастливо засмеялась. Мальчик с серьезным лицом зашел слева и взял ее под локоть, хотя до выхода было еще далеко.
- Мы тебя из комсомола исключим! - раздалось в середине колонны. - Еще смеет именно умничать! Мы буржуазную мораль с собой под флагом на демонстрацию не понесем!
Мини-халатик вторично вздернул гордый подбородочек, вторично круто повернулся, вторично прошел вдоль колонны, придерживая полу и прическу, и вторично нырнул в толпу. В ее далекий от начальства хвост. В шеренгу, состоящую из доктора Петровича, Гены, Жанны Исаковой и ее серьезного мальчика. Губы халатика дерзко шептали: «Подумаешь, я ей не обязана… Пусть сама ходит в своей смирительной…» Слесари и шофера одобрительно захмыкали, радуясь такому соседству и уважая упрямую самостоятельность халатика.
- А это кто оставил?! - раздался истошный вопль Ады Викторовны, как будто кто-то, зашив полость живота, оставил снаружи забытый желудок.
К фонтану был приставлен изрядный плакат, брошенный каким-то хитрецом. Ада Викторовна боролась с ним под ветром, как парусник, потерявший управление. Все от нее отодвигались, как от гриппозной. Свободные руки прятались за спину. В арьергарде колонны народ потверже и посамостоятельней. Иди ты… Это еще потом с площади переться обратно в больницу, сдавать агитацию в склад, а все хотят прямо оттуда разбежаться домой. Лица подсобного персонала становились суровей и непроницаемей, как будто он не узнавал или не признавал в Аде Викторовне начальство колонны. И вообще чего ей здесь надо? Вот Гена Пузанов отвернулся и сплюнул в сторону семечную шелуху, хотя Аду с умоляющим взором несло прямо на него. Он посторонился, давая ей дорогу. Уже падая, она почувствовала прочную опору и кем-то возвращенную уверенность. Чья-то крепкая рука взяла злополучный шест. Рука доктора Рыжикова.
- Ах, Юрочка… - отдышалась она. - Ты всегда выручаешь… Только это нужно нести впереди. Понесли в первую шеренгу, я там тебе место освобожу… Пошли, золотко.
Как с гусыни вода!
- Поближе к начальству… - флегматично пробурчал Гена, сплюнув шелуху. - Конечно…
Ему сразу стало намного скучнее в этой замыкающей шеренге.
Но золотко осмотрело свое погрустневшее войско и чисто по-рыжиковски вздохнуло:
- Да нет, не заслужил… Уж буду лучше с тыла прикрывать. Впереди победители…
Ада Викторовна была инициатором соревнования в больнице за право идти на демонстрациях в первых рядах.
- Да, Юрочка, ты же у нас самый трудолюбивый, все это знают… Это итоги, понимаешь? С них всегда начинают… Ну идем, Юра!
Фамилии заслуживших почетное право всегда вывешивались перед праздниками на доске объявлений. Рыжиковской там давно не бывало.
- Это подлог, - сказал он. - Люди достойные будут идти с недостойными, и это их обидит. Все соревнование потеряет смысл.
- Ну мы тебя внесем! - прельщала Ада Викторовна. - Внесем и объявим! Без этого нельзя.
- Без подлога? - простодушно спросил доктор Петрович.
- Без плаката! - укорила его Ада Викторовна. - Ну, Юра, ты всегда так… Тебе бы только шуточки… Тогда надо вперед взять, отдать кому-нибудь…
- Пожалуйста… - вытянул руку с шестом, как в приветствии, доктор Петрович.
- Пожалуйста! - повеселел Гена Пузанов, довольный, что заднее общество сохранило приличных людей.
Плакат, добросовестно сбитый плотником и художником, по весу и конструкции был под силу двоим, а по шесту предназначался одному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106