Черепа ему понравились. Он их ничуть не испугался, а даже ласково погладил, сказав: «Ух ты, черепушечки…» Пощелкал черным ногтем в костяные лбы, поцокал языком.
- Это бывшие люди? - спросил он доктора Петровича.
- Один бывший, - показал доктор Рыжиков настоящую кость. - Остальные, может быть, будущие…
- Какие будущие? - насторожился Женька.
- Которым эти запчасти поставят, - объяснил доктор Рыжиков.
- Ой, и мне можно? - восхитился Женька.
- Если череп самопалом разнесет - можешь рассчитывать, - пообещал доктор Рыжиков.
Женька пощупал свою голову, чтобы убедиться в ее прочности.
- Не разнесет… А он кто был?
Реальный череп не давал ему покоя.
- Не знаю, - вздохнул доктор Рыжиков чисто по-рыжиковски. - В анатомичку попадают сложным путем. Может, из каких-нибудь раскопок… Может, неизвестный, неопознанный…
- Может, мой папка… - чисто по-рыжиковски вздохнул Женька Рязанцев, поглаживая отполированную многими ладонями лобную кость. - Тоже где-то потерялся. Сам из дому тю-тю, а паспорт бросил… Тюкнули где-нибудь, а документов-то нет… Правда же?
- Нет, - сказал доктор Рыжиков. - Это не твой отец. Твой отец живой-здоровый. Может быть, это твой прапрадедушка какой-нибудь… Но, может быть, и мой…
- Вот бы красный фонарь в него всунуть и постучаться в окно! - переключился Женька с философского лада на практический.
- Неплохо… - одобрил доктор Рыжиков, не посчитав нужным добавить, сколько лет назад, еще до войны, этот метод опробывался под обывательскими окнами. Кем - не стоит уточнять. Все мы немножко лошади.
За чаем, когда елка уже блестела и сверкала как царица. Женька вдруг надсадно закашлялся. «Куришь?» - спросили его. Он помотал головой, вытер слезы. Анька с Танькой быстро вскочили и побежали к его пальто. Женька не успел даже дернуться, как они весьма ловко (опыт борьбы с курением мальчишек в классе) вытряхнули из карманов горсть табака, две мятые «памирины» и два обугленных чинарика - НЗ.
- Вот это ну! - удивился Валера Малышев. - «Памир» теперь даже солдаты не курят.
Женька насупился и пробурчал что-то вроде того, что если не воровать, то где наберешь на «Приму». Ему назначили штраф - заучить на выбор один стишок Бернса, если он так любит самодеятельность. Прочитано было следующее:
Нет, у него не лживый взгляд,
Его глаза не лгут,
Они правдиво говорят,
Что их владелец - плут.
И:
Король лакея своего
Назначил генералом,
Но он не может никого
Назначить честным малым.
Женька долго хихикал, потом с удовольствием повторил их по пять раз каждое. Но тут ему испортили весь компот, начав запоздало стричь ногти и мыть уши, не допуская без этого унижения к зефиру в шоколаде, принесенному Валерой Малышевым от товарищей-кибернетиков, ездивших в командировку в Москву, где тогда его еще было навалом. Конечно, не для Женьки Рязанцева и даже не для Аньки с Танькой, хотя и их симпатии немаловажны, Валера нагружал товарищей. Но за улыбку, озарившую высокомерное лицо Валерии, он был готов пожертвовать добычей и скормить ее даже Рексу.
Это было, конечно, полное оскорбление личности. Но зефир в шоколаде велел терпеть. «Сойдет в темноте…» - сказал Женька, ощутив во рту таяние первого зефирного кусочка.
- Ну, поняли, что такое алгоритм? - спросил Валера Малышев.
- Поняли! - закричали Анька с Танькой. А папа - мужчина?
И ответили сами себе: «Да!»
- Молод?
Анька крикнула «да!», Танька - «нет!», после чего они поспорили и чуть не подрались, но потом помирились и хором спросили:
- Холост?
- Да! - Анька.
- Нет! - Танька.
- Ты что, дурочка, что ли? - дернула ее Анька. - Если нет, то где тогда мама?
Танька расплакалась.
…Отяжелевший и обмякший, отогревшийся Женька тоже спросил из раскладушки:
- А где ваша мамка? Че она плачет?
- Далеко, - спокойно сказал доктор Рыжиков. - Уехала.
- А, - зевнул Женька. - В отпуск… А это что за город?
Макет загородного жилого и культурно-оздоровительного комплекса золотился под настольной лампой.
- Это такой наш город будет, - сообщил доктор Петрович. Давно пора было отнести макет жене архитектора Бальчуриса. Сроки конкурса истекали. Если бы она позвонила, он давно бы сходил. Но, может быть, она про это и забыла…
Пока он сел и начал мастерить наушники для всех больных. Для каждой койки - для Туркутюкова и Чикина, для старичка аптекаря, которого вчера все-таки положили, для Жанны Исаковой и для девочки - дочки самых богатых родителей города, у которой приживалась рука. Общее радио на всех только бы вызвало ссоры, как часто бывает в больницах, санаториях и поездах. Перед ним на столе лежала кучка наушников, подаренная знакомым военным из списанного радиоЗИПа.
- Че это вы делаете? - не поленился привстать уже растекшийся Женька. - А зачем вы меня сюда взяли?
Этого вопроса доктор Рыжиков давно боялся, и от него по груди прокатилась волна теплых помоев. То, что он должен был сделать с Женькой, начинается в жизни раз. Уже никогда нельзя будет сказать, что Женька невинен. Что его никогда не толкали на путь измены и предательства за корку хлеба и глоток похлебки. Нет предела человеческой подлости.
«Нет, мы не немножко лошади, - мысленно сказал доктор Рыжиков. - Мы очень крупные шакалы». Но вслух сказал совсем другое:
- Чтобы на каникулах заняться алгеброй, историей и географией…
- А литературой? - спросил Женька.
- Если ты Агафона Никифоровича знаешь, то с литературой у тебя все в порядке, - успокоил доктор Петрович.
- А алгоритм - это что, алгебра?
Если бы можно было сделать эту мерзопакостную операцию, не затронув Женькину душу… Но если Женька догадается, ради чего это вчерашнее детское кафе, и эта елка, и билет на завтра в цирк, ради чего микроскоп с таинственным мерцанием зазубрин на лезвии бритвы… Тогда конец. Только в одном случае еще не все потеряно - если Женька взбунтуется и перебьет это все на кусочки. И кафе, и цирк, и пригородную зону, и микроскоп. Если в нем проснется возмущенная подкупом за предательство семейной тайны душа. Тогда он уже человек. Даже раньше, чем положено.
Доктор Рыжиков подозревал, что душа в человеке просыпается что-то годам к тридцати. И то не в каждом. Это дело весьма трудоемкое - приобретение души.
Вернее, сначала она есть у маленьких детей - они получают ее даром. Потом, ближе к жестокосердной юности, душа куда-то испаряется, и ее надо накапливать снова. И она возвращается только в награду за труды и мысли. Не за всякие труды и не за всякие мысли, если так можно выразиться. Как видно, где-то во вселенной есть район сосредоточения душ. Они прибывают туда полковыми и батальонными колоннами, отдыхают, приводят себя в порядок, заправляются, чистятся-нежатся до поры, потом возвращаются по новому назначению.
А есть так и не вызванные обратно души, напрасно ждущие востребования от своего телесного прибежища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106