И когда я прочи-
тал этот странный плакат, который, правда, висел не на обычном месте, а
стоял в углу - может быть, кто-нибудь догадался, что плакат неудачен, и
отодвинул его, - когда я прочитал этот странный плакат, я подумал: "А
ведь вот относительно каких азбучных и основных вещей существуют у нас
недоразумения и неправильное понимание". В самом деле, ежели бы царству
рабочих и крестьян не было конца, то это означало бы, что никогда не бу-
дет социализма, ибо социализм означает уничтожение классов; а пока оста-
ются рабочие и крестьяне, до тех пор остаются разные классы, и, следова-
тельно, не может быть полного социализма".
Внимание Ленина останавливается на каждом преувеличении, на всем, что
имеет характер автоматического пользования словом и тем самым лишает его
действительной значимости.
В той же речи он говорит по поводу другого лозунга: "размышляя о том,
как у нас 3 1/2 года спустя после октябрьского переворота существуют,
хотя и отодвинутые немножечко, столь странные плакаты, я стал размышлять
также и о том, что, пожалуй, и в отношении к самым распространенным и
общеупотребительным у нас лозунгам есть еще чрезвычайно большие недора-
зумения. Все мы поем, что ведем сейчас наш последний и решительный бой -
вот, например, один из самыхъ распространенных лозунгов, всячески нами
повторяемый. Но я побаиваюсь, что ежели бы спросить большую часть комму-
нистов, против кого вы ведете сейчас - не последний, конечно, это немно-
го лишнего сказано, но один из ваших последних и решительных боев, - то
я боюсь, что немногие дадут правильный ответ на этот вопрос и обнаружат
ясное понимание того, против чего или против кого мы ведем сейчас один
из наших последних и решительных боев".*1 ("Основные задачи партии при
Нэп'е". Изд-во "Красная новь". Москва, 1924, стр. 29-30).
_______________
*1 О том же в речи на II Всероссийском Съезде Политпросветов 17 окт.
1921 г.: "Если мы в песне поем, что, "это есть наш последний и реши-
тельный бой", то, к сожалению, это есть маленькая неправда, - к сожале-
нию, "это не есть наш последний и решительный бой". ("Социалистическая
революция и задачи просвещения". Статьи и речи. Изд. "Красная Новь", М.
1923, стр. 54).
Приведенный мною материал (который можно было бы значительно увели-
чить) показывает, что Ленин относился к слову с редкой для политического
деятеля осторожностью и чуткостью, реагируя не только на пышное фра-
зерство, но и на каждое проявление фальши, на каждый словесный штамп, на
каждый необдуманный выкрик. Революционная эмфаза вызывает с его стороны
гневную отповедь, демагогический жест - резкую критику и насмешку. Даже
в приветственных речах он, отступая от обычая, не столько приветствует и
поощряет, сколько обличает и предупреждает от увлечения фразами и "бол-
товней". По поводу названия "Политпросвет" он говорит на съезде: "Вы
взяли на себя название политического просвещения. Когда вы такое назва-
ние брали, вас все предупреждали - не замахивайтесь очень в названии, а
берите название попроще". (Сборник "Социалистическая революция и задачи
просвещения", стр. 62).
Так Ленин пользуется каждым случаем, чтобы обнажить фразерство, удер-
жать от неосторожного обращения со словом, подчеркнуть чрезмерное увле-
чение лозунгами или ярлыками: "Если нам удастся привлечь новых работни-
ков для культурно-просветительной работы, тогда уже будет дело не только
в новом названии и тогда можно будет примириться с "советской" слабостью
наклеивать ярлычки на каждое новое дело и каждое новое учреждение". (Там
же, стр. 36).
3.
Итак, основная стилевая тенденция Ленина - борьба с "фразами", с
"краснобайством", с "большими словами". Одна из постоянных его задач,
формулированная еще в 1903 г., - "разоблачать фразерство и мистификацию,
где бы они ни проявлялись, в "программах" ли революционных авантюристов,
в блестках ли их беллетристики, или в возвышенных предиках о правде-ис-
тине, об очистительном пламени, о кристальной чистоте и о многом про-
чем". ("Искра" 1903 г., N 48 и Собр. соч. IV, 245). Все, что носит на
себе отпечаток "поэтичности" или философской возвышенности, возбуждает в
Ленине гнев и насмешку. Он в этом смысле так же аскетичен и суров, как
Толстой. Если поставить его стиль на фоне того пышного философского и
публицистического стиля, который господствовал в русской интеллигенции
начала XX века (Вл. Соловьев, Мережковский, Бердяев и т. д.), то разница
станет особенно ясной. Ленин избегает всякой абстракции квалифицируя ее
как "болтовню". Большие слова он тщательно охраняет от затаскивания, от
превращения их в название: "диктатура есть большое слово. А больших слов
нельзя бросать на ветер". ("Известия В. Ц. И. К." 1918 г., N 85 и Собр.
соч. XV, 215).
В связи с этим естественно, что в речи Ленина нет больших слов, нет
высокой лексики. Основной слой его речи - деловой, иногда намеренно су-
хой научный язык. Когда же ему нужно возражать или убеждать, т.-е. когда
на первом плане оказывается не рассуждение, а речевой пафос, тогда он
прибегает к особым приемам, соответствующим основной тенденции.
Прежде всего - ввод разговорно-обиходных слов и выражений, в том чис-
ле так-называемых "крепких слов". Сестра Ленина, А. И. Елизарова, расс-
казывает, как она разыскивала его реферат о Михайловском, читанный им в
1894 г. в Самаре и распространившийся потом без его подписи. "Помню, что
когда я стала разыскивать среди московских знакомых интересующий меня
реферат, я натолкнулась на то затруднение, что в Москве вращался не
один, а несколько анонимных рефератов против Михайловского. - Который
вам? спросила меня некая Юрковская. Затрудняясь определить точнее, я
стала спрашивать ее мнение относительно прочитанных ею трех. Об одном
она отозвалась, как о наиболее интересном, но "выражения уж очень недо-
пустимые". - А например? - спросила я невинно. - Да например: Михайловс-
кий сел в калошу. - Вот, пожалуйста, этот мне достаньте, - заявила тогда
я, прекратив дальнейшие расспросы, ибо решила для меня совершенно опре-
деленно, что это и есть тот, который я ищу. Потом я смеялась с братом по
поводу признака, по которому определила его работу". ("Страничка воспо-
минаний" - "Пролетарская революция", N 2. Цитирую по журналу "На посту"
1923, N 4, стр. 19).
Эти "недопустимые выражения", действительно, один из резких стилевых
признаков Ленинской речи.
Какова же их стилевая функция? Они, очевидно, нужны Ленину не как
простая "ругань", а как особый лексический слой, который он вводит в
свою деловую, книжную, лексику, создавая резкий контраст и отступая от
норм письменной интеллигентской речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
тал этот странный плакат, который, правда, висел не на обычном месте, а
стоял в углу - может быть, кто-нибудь догадался, что плакат неудачен, и
отодвинул его, - когда я прочитал этот странный плакат, я подумал: "А
ведь вот относительно каких азбучных и основных вещей существуют у нас
недоразумения и неправильное понимание". В самом деле, ежели бы царству
рабочих и крестьян не было конца, то это означало бы, что никогда не бу-
дет социализма, ибо социализм означает уничтожение классов; а пока оста-
ются рабочие и крестьяне, до тех пор остаются разные классы, и, следова-
тельно, не может быть полного социализма".
Внимание Ленина останавливается на каждом преувеличении, на всем, что
имеет характер автоматического пользования словом и тем самым лишает его
действительной значимости.
В той же речи он говорит по поводу другого лозунга: "размышляя о том,
как у нас 3 1/2 года спустя после октябрьского переворота существуют,
хотя и отодвинутые немножечко, столь странные плакаты, я стал размышлять
также и о том, что, пожалуй, и в отношении к самым распространенным и
общеупотребительным у нас лозунгам есть еще чрезвычайно большие недора-
зумения. Все мы поем, что ведем сейчас наш последний и решительный бой -
вот, например, один из самыхъ распространенных лозунгов, всячески нами
повторяемый. Но я побаиваюсь, что ежели бы спросить большую часть комму-
нистов, против кого вы ведете сейчас - не последний, конечно, это немно-
го лишнего сказано, но один из ваших последних и решительных боев, - то
я боюсь, что немногие дадут правильный ответ на этот вопрос и обнаружат
ясное понимание того, против чего или против кого мы ведем сейчас один
из наших последних и решительных боев".*1 ("Основные задачи партии при
Нэп'е". Изд-во "Красная новь". Москва, 1924, стр. 29-30).
_______________
*1 О том же в речи на II Всероссийском Съезде Политпросветов 17 окт.
1921 г.: "Если мы в песне поем, что, "это есть наш последний и реши-
тельный бой", то, к сожалению, это есть маленькая неправда, - к сожале-
нию, "это не есть наш последний и решительный бой". ("Социалистическая
революция и задачи просвещения". Статьи и речи. Изд. "Красная Новь", М.
1923, стр. 54).
Приведенный мною материал (который можно было бы значительно увели-
чить) показывает, что Ленин относился к слову с редкой для политического
деятеля осторожностью и чуткостью, реагируя не только на пышное фра-
зерство, но и на каждое проявление фальши, на каждый словесный штамп, на
каждый необдуманный выкрик. Революционная эмфаза вызывает с его стороны
гневную отповедь, демагогический жест - резкую критику и насмешку. Даже
в приветственных речах он, отступая от обычая, не столько приветствует и
поощряет, сколько обличает и предупреждает от увлечения фразами и "бол-
товней". По поводу названия "Политпросвет" он говорит на съезде: "Вы
взяли на себя название политического просвещения. Когда вы такое назва-
ние брали, вас все предупреждали - не замахивайтесь очень в названии, а
берите название попроще". (Сборник "Социалистическая революция и задачи
просвещения", стр. 62).
Так Ленин пользуется каждым случаем, чтобы обнажить фразерство, удер-
жать от неосторожного обращения со словом, подчеркнуть чрезмерное увле-
чение лозунгами или ярлыками: "Если нам удастся привлечь новых работни-
ков для культурно-просветительной работы, тогда уже будет дело не только
в новом названии и тогда можно будет примириться с "советской" слабостью
наклеивать ярлычки на каждое новое дело и каждое новое учреждение". (Там
же, стр. 36).
3.
Итак, основная стилевая тенденция Ленина - борьба с "фразами", с
"краснобайством", с "большими словами". Одна из постоянных его задач,
формулированная еще в 1903 г., - "разоблачать фразерство и мистификацию,
где бы они ни проявлялись, в "программах" ли революционных авантюристов,
в блестках ли их беллетристики, или в возвышенных предиках о правде-ис-
тине, об очистительном пламени, о кристальной чистоте и о многом про-
чем". ("Искра" 1903 г., N 48 и Собр. соч. IV, 245). Все, что носит на
себе отпечаток "поэтичности" или философской возвышенности, возбуждает в
Ленине гнев и насмешку. Он в этом смысле так же аскетичен и суров, как
Толстой. Если поставить его стиль на фоне того пышного философского и
публицистического стиля, который господствовал в русской интеллигенции
начала XX века (Вл. Соловьев, Мережковский, Бердяев и т. д.), то разница
станет особенно ясной. Ленин избегает всякой абстракции квалифицируя ее
как "болтовню". Большие слова он тщательно охраняет от затаскивания, от
превращения их в название: "диктатура есть большое слово. А больших слов
нельзя бросать на ветер". ("Известия В. Ц. И. К." 1918 г., N 85 и Собр.
соч. XV, 215).
В связи с этим естественно, что в речи Ленина нет больших слов, нет
высокой лексики. Основной слой его речи - деловой, иногда намеренно су-
хой научный язык. Когда же ему нужно возражать или убеждать, т.-е. когда
на первом плане оказывается не рассуждение, а речевой пафос, тогда он
прибегает к особым приемам, соответствующим основной тенденции.
Прежде всего - ввод разговорно-обиходных слов и выражений, в том чис-
ле так-называемых "крепких слов". Сестра Ленина, А. И. Елизарова, расс-
казывает, как она разыскивала его реферат о Михайловском, читанный им в
1894 г. в Самаре и распространившийся потом без его подписи. "Помню, что
когда я стала разыскивать среди московских знакомых интересующий меня
реферат, я натолкнулась на то затруднение, что в Москве вращался не
один, а несколько анонимных рефератов против Михайловского. - Который
вам? спросила меня некая Юрковская. Затрудняясь определить точнее, я
стала спрашивать ее мнение относительно прочитанных ею трех. Об одном
она отозвалась, как о наиболее интересном, но "выражения уж очень недо-
пустимые". - А например? - спросила я невинно. - Да например: Михайловс-
кий сел в калошу. - Вот, пожалуйста, этот мне достаньте, - заявила тогда
я, прекратив дальнейшие расспросы, ибо решила для меня совершенно опре-
деленно, что это и есть тот, который я ищу. Потом я смеялась с братом по
поводу признака, по которому определила его работу". ("Страничка воспо-
минаний" - "Пролетарская революция", N 2. Цитирую по журналу "На посту"
1923, N 4, стр. 19).
Эти "недопустимые выражения", действительно, один из резких стилевых
признаков Ленинской речи.
Какова же их стилевая функция? Они, очевидно, нужны Ленину не как
простая "ругань", а как особый лексический слой, который он вводит в
свою деловую, книжную, лексику, создавая резкий контраст и отступая от
норм письменной интеллигентской речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117