К Джону Ланкастеру действительно мчались гонцы. Бедные попы – вечные заступники народа, поминая о злых и несправедливых делах архиепископа, кричали об антихристе. Отважные женщины, пробравшись под брюхо лошади стражника, рвались к окну.
Джон Бол стоял, потрясая прутья решетки, и на стоявших внизу валились щебень и известка.
Наконец стражник грубо растолкал вопящих женщин, все разошлись по домам, а поп уже хотел было приняться за свой обед.
Сегодня он был обильнее, чем когда-либо: отца Джона ждал высокий кувшин густого, как сливки, молока и сдобная лепешка.
В это время к окну подошли две девушки. Вид их был так необычен в толпе простолюдинок, что стражник, попытавшийся им преградить дорогу, невольно в смущении отступил назад.
– Батюшка, отец Джон Бол, подойдите к нам! – позвала та, что была богаче одета.
Отец Джон увидел темные блестящие глаза и волосы под тончайшей косынкой, разделенные на две косы. Таким милым показалось ему это смуглое лицо, что он медлил брать протянутый ему воскресный хлебец и, улыбаясь, смотрел на девушку.
Вторая была похожа на лисичку, со своим острым носиком, выглядывающим из-под послушничьего капюшона, низко надвинутого на самые глаза.
– Спрашивайте же, леди Джоанна! – сказала она нетерпеливо.
Смуглая девушка опасливо оглянулась по сторонам.
– Отец Джон, – начала, она робко, и вдруг горячая кровь пятнами румянца проступила на ее щеках. – Не знаете ли вы, где сейчас находится юноша Джек Строу? Он мне очень много рассказывал о вас. Он ведь, знаете, был несправедливо осужден за преступление, которого он не совершил, – добавила она, помолчав.
– Откуда ты знаешь Джека Строу, дочь моя? – спросил поп первое, что пришло ему в голову, тем временем давая себе возможность обдумать ответ.
Румянец на щеках девушки стал уже почти кирпичным.
– Он родом из Дизби, – сказала она запинаясь. – Мы из одних мест… Я не видела его около полугода…
«В селах женщины не подбивают своих плащей дорогим куньим мехом, не носят надушенных перчаток, и им совсем не нужно такое количество пуговиц на рукавах», подумал поп.
Он покачал головой.
«Джон Бол, бедный пресвитер! – обратился он к самому себе. – Свыше пятнадцати лет ты проповедуешь против чревоугодия, гордости и роскоши. Разве не против таких женщин обращены все твои обличительные слова? Сколько бедных швей проплакали себе глаза, вышивая эти золотые листья на подоле, и сколько ткачей проводили свои дни, вырабатывая это тонкое сукно! А разве не для одетых в дерюгу и подпоясанных вервием есть царствие небесное? Дочь Вельзевула может принять и более обольстительный вид, чем эта смуглая леди, но ты, Джон Бол, должен бережно стеречь каждую овечку своего стада!»
– Иди своей дорогой! – произнес он так громко, что девушка в испуге подняла на него глаза. – Забудь Джека Строу, как и он забыл о тебе. Сегодня он проезжает мимо деревушки Дизби, но только думы о матери, о братьях и о сестрах смущают его ум. Ты можешь мне верить, потому что я его духовный отец.
Воскресный хлебец упал прямо в кучу мусора под окном, и стражник тотчас же спрятал его за пазуху, предварительно обтерев полой.
Послушница подошла ближе. Она откинула капюшон, и теперь, сверкая на солнце своими пушистыми каштановыми волосами, она еще более походила на лисичку.
– Отец Джон, – сказала она умоляюще, – если бы вы когда-нибудь видели их вместе – Джека Строу и леди Джоанну, вы поверили бы, что они крепко любят друг друга. Только в рыцарских романах…
Ее спутница положила ей руку на плечо.
Отец Джон глядел на перстни, украшавшие эти смуглые пальцы, потом перевел глаза. Одежда монашки у ворота была застегнута брошью, изображающей сердце, пронзенное стрелой.
Он плюнул и в гневе сжал кулаки.
– Они так часто бродили в лесу… Джек пел ей песни… Если вам приходилось когда-нибудь читать о Зеленом рыцаре… Нет, он не мог так скоро ее забыть!
– Разве ты не играла в куклы? – спросил поп сердито. – А теперь тебе смешно даже об этом вспоминать.
Может быть, Джеку Строу и нравилось когда-то бродить с барышней по лесу, но сейчас его голова занята другим.
– Другим? – переспросила смуглая быстро.
Послушница хотела добавить еще что-то, но, оглянувшись на свою спутницу, замолчала.
– Джек Строу, сыночек, – сказал поп, отходя в глубину своего каземата, – я сегодня спас твою душу от тенет дьявола. Только я не знаю, будешь ли ты мне за это благодарен.
Глава III
– Впереди хлебника всегда бежит его пес, а впереди нашего Джека – его песня, – сказала Эмми Типот улыбаясь.
И действительно, из-за угла показался сперва огромный черный с белым пес, потом его хозяин хлебник Томас, потом Джек Строу. Но раньше всех в переулке, ведущем от моря, очутилась песня. Она летела вместе с ветром, и казалось, что это она тучей поднимает песок и хлопает дверями рыбачьих хижин.
Каменные утесы удваивали и утраивали звук, и не мудрено, что старый Типот зажал уши пальцами.
– Ну и поют сейчас ребята! Никуда не годится! – проворчал он.
Однако два или три молодых голоса уже подхватили припев:
Чтобы песня была
Горячее огня,
Чтобы песня вела
Тебя с первого дня
– Видать, что ее сложил сын кузнеца, – продолжал свое Эндрью Типот. – Ни под свирель, ни под волынку ты не споешь такую песню. Она стучит, точно молотом по наковальне. В наше время пели иначе. Не так ли, Эмми? – И, сложив губы дудочкой, он чуть слышно просвистал:
Ах, в лесу под тенью вяза,
Ди-ди-ду, ди-ди-ду,
Мы не встретились ни разу,
Ни в лесу, ни в саду…
На мосту у перелаза
Мы встречались, ди-ди-ду!
Вспоминаешь ты эту песню, женушка, а?
Но матушка Типот, защищая глаза рукой от солнца, смотрела туда, куда и все, – на вырубленную в глине лесенку.
– А впрочем, по тебе, что бы ни сделал этот сорванец Джек Строу, ты скажешь, что лучше и быть не может!
Матушка Типот молчала. Серьезного и работящего Джека-Соломинку никак нельзя было назвать сорванцом, но ее старика ведь не переспоришь.
Ну, а если ты сгинешь
В последнем бою, –
Чтобы песня, как заступом,
Яму копала,
Чтобы песня легла
На могилу твою,
Чтобы песня, как мать,
Над тобой закричала!
– закончил Джек и, перепрыгивая через несколько ступенек кряду, остановился перед своим хозяином.
– «Авессалом» выдержал, дядюшка Типот, – сказал он, почтительно снимая шапку. – Только придется его еще раз просмолить, потому что воду он набирает по самые банки. А «Мэри-Джен», поглядите-ка, почти такая же красивая, как и живая Мэри-Джен. Только там на корме нужно нарисовать что-нибудь, а то это черное пятно никуда не годится.
«Авессалому» не мудрено было набирать воду, так как он почти до уключин был полон серебряной сельди. «Мэри-Джен», которая раньше называлась «Крошка Элен», меньше была в работе, а потому и выглядела так нарядно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Джон Бол стоял, потрясая прутья решетки, и на стоявших внизу валились щебень и известка.
Наконец стражник грубо растолкал вопящих женщин, все разошлись по домам, а поп уже хотел было приняться за свой обед.
Сегодня он был обильнее, чем когда-либо: отца Джона ждал высокий кувшин густого, как сливки, молока и сдобная лепешка.
В это время к окну подошли две девушки. Вид их был так необычен в толпе простолюдинок, что стражник, попытавшийся им преградить дорогу, невольно в смущении отступил назад.
– Батюшка, отец Джон Бол, подойдите к нам! – позвала та, что была богаче одета.
Отец Джон увидел темные блестящие глаза и волосы под тончайшей косынкой, разделенные на две косы. Таким милым показалось ему это смуглое лицо, что он медлил брать протянутый ему воскресный хлебец и, улыбаясь, смотрел на девушку.
Вторая была похожа на лисичку, со своим острым носиком, выглядывающим из-под послушничьего капюшона, низко надвинутого на самые глаза.
– Спрашивайте же, леди Джоанна! – сказала она нетерпеливо.
Смуглая девушка опасливо оглянулась по сторонам.
– Отец Джон, – начала, она робко, и вдруг горячая кровь пятнами румянца проступила на ее щеках. – Не знаете ли вы, где сейчас находится юноша Джек Строу? Он мне очень много рассказывал о вас. Он ведь, знаете, был несправедливо осужден за преступление, которого он не совершил, – добавила она, помолчав.
– Откуда ты знаешь Джека Строу, дочь моя? – спросил поп первое, что пришло ему в голову, тем временем давая себе возможность обдумать ответ.
Румянец на щеках девушки стал уже почти кирпичным.
– Он родом из Дизби, – сказала она запинаясь. – Мы из одних мест… Я не видела его около полугода…
«В селах женщины не подбивают своих плащей дорогим куньим мехом, не носят надушенных перчаток, и им совсем не нужно такое количество пуговиц на рукавах», подумал поп.
Он покачал головой.
«Джон Бол, бедный пресвитер! – обратился он к самому себе. – Свыше пятнадцати лет ты проповедуешь против чревоугодия, гордости и роскоши. Разве не против таких женщин обращены все твои обличительные слова? Сколько бедных швей проплакали себе глаза, вышивая эти золотые листья на подоле, и сколько ткачей проводили свои дни, вырабатывая это тонкое сукно! А разве не для одетых в дерюгу и подпоясанных вервием есть царствие небесное? Дочь Вельзевула может принять и более обольстительный вид, чем эта смуглая леди, но ты, Джон Бол, должен бережно стеречь каждую овечку своего стада!»
– Иди своей дорогой! – произнес он так громко, что девушка в испуге подняла на него глаза. – Забудь Джека Строу, как и он забыл о тебе. Сегодня он проезжает мимо деревушки Дизби, но только думы о матери, о братьях и о сестрах смущают его ум. Ты можешь мне верить, потому что я его духовный отец.
Воскресный хлебец упал прямо в кучу мусора под окном, и стражник тотчас же спрятал его за пазуху, предварительно обтерев полой.
Послушница подошла ближе. Она откинула капюшон, и теперь, сверкая на солнце своими пушистыми каштановыми волосами, она еще более походила на лисичку.
– Отец Джон, – сказала она умоляюще, – если бы вы когда-нибудь видели их вместе – Джека Строу и леди Джоанну, вы поверили бы, что они крепко любят друг друга. Только в рыцарских романах…
Ее спутница положила ей руку на плечо.
Отец Джон глядел на перстни, украшавшие эти смуглые пальцы, потом перевел глаза. Одежда монашки у ворота была застегнута брошью, изображающей сердце, пронзенное стрелой.
Он плюнул и в гневе сжал кулаки.
– Они так часто бродили в лесу… Джек пел ей песни… Если вам приходилось когда-нибудь читать о Зеленом рыцаре… Нет, он не мог так скоро ее забыть!
– Разве ты не играла в куклы? – спросил поп сердито. – А теперь тебе смешно даже об этом вспоминать.
Может быть, Джеку Строу и нравилось когда-то бродить с барышней по лесу, но сейчас его голова занята другим.
– Другим? – переспросила смуглая быстро.
Послушница хотела добавить еще что-то, но, оглянувшись на свою спутницу, замолчала.
– Джек Строу, сыночек, – сказал поп, отходя в глубину своего каземата, – я сегодня спас твою душу от тенет дьявола. Только я не знаю, будешь ли ты мне за это благодарен.
Глава III
– Впереди хлебника всегда бежит его пес, а впереди нашего Джека – его песня, – сказала Эмми Типот улыбаясь.
И действительно, из-за угла показался сперва огромный черный с белым пес, потом его хозяин хлебник Томас, потом Джек Строу. Но раньше всех в переулке, ведущем от моря, очутилась песня. Она летела вместе с ветром, и казалось, что это она тучей поднимает песок и хлопает дверями рыбачьих хижин.
Каменные утесы удваивали и утраивали звук, и не мудрено, что старый Типот зажал уши пальцами.
– Ну и поют сейчас ребята! Никуда не годится! – проворчал он.
Однако два или три молодых голоса уже подхватили припев:
Чтобы песня была
Горячее огня,
Чтобы песня вела
Тебя с первого дня
– Видать, что ее сложил сын кузнеца, – продолжал свое Эндрью Типот. – Ни под свирель, ни под волынку ты не споешь такую песню. Она стучит, точно молотом по наковальне. В наше время пели иначе. Не так ли, Эмми? – И, сложив губы дудочкой, он чуть слышно просвистал:
Ах, в лесу под тенью вяза,
Ди-ди-ду, ди-ди-ду,
Мы не встретились ни разу,
Ни в лесу, ни в саду…
На мосту у перелаза
Мы встречались, ди-ди-ду!
Вспоминаешь ты эту песню, женушка, а?
Но матушка Типот, защищая глаза рукой от солнца, смотрела туда, куда и все, – на вырубленную в глине лесенку.
– А впрочем, по тебе, что бы ни сделал этот сорванец Джек Строу, ты скажешь, что лучше и быть не может!
Матушка Типот молчала. Серьезного и работящего Джека-Соломинку никак нельзя было назвать сорванцом, но ее старика ведь не переспоришь.
Ну, а если ты сгинешь
В последнем бою, –
Чтобы песня, как заступом,
Яму копала,
Чтобы песня легла
На могилу твою,
Чтобы песня, как мать,
Над тобой закричала!
– закончил Джек и, перепрыгивая через несколько ступенек кряду, остановился перед своим хозяином.
– «Авессалом» выдержал, дядюшка Типот, – сказал он, почтительно снимая шапку. – Только придется его еще раз просмолить, потому что воду он набирает по самые банки. А «Мэри-Джен», поглядите-ка, почти такая же красивая, как и живая Мэри-Джен. Только там на корме нужно нарисовать что-нибудь, а то это черное пятно никуда не годится.
«Авессалому» не мудрено было набирать воду, так как он почти до уключин был полон серебряной сельди. «Мэри-Джен», которая раньше называлась «Крошка Элен», меньше была в работе, а потому и выглядела так нарядно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85