Пес прыгнул еще раз. Девочка в воздухе поймала его за ошейник. Понимая, чего хочет его хозяйка, Рип зажмурился и сложил лапы так, точно собирался плыть, и Джоанна вместе с цепью втащила его в узкое окно.
Она стянула с него через голову ошейник, пригладила шерсть, а потом стала отрывать руками от висевшего тут же окорока соленое мясо и класть ему в рот небольшими кусочками. Рип сидел, благодарно жмурясь и изредка деликатно поднимая губу над желтым клыком. Это была его собачья улыбка.
Наевшись, он уткнулся носом в ее колени.
Джоанна задумчиво смотрела вперед. Тогда пес просительно тронул ее лапой. Девочка взяла в руки его длинное кудрявое ухо. Ухо было холодное.
– Нет, не это, – сказала она. – Ничего, поищем в другом.
Другое ухо было горячее, и, поискав, Джоанна вытащила впившегося в кожу огромного клеща.
– Вот и все, Рип. А как же будет со мной? – Заплакав, она зарыла лицо в его мокрую шерсть. – Слышишь, Рип, если он еще раз тронет меня, я умру!
Стиснув зубы, она оглядела кладовую. Над дверью на колышке болтались длинные пересохшие ремни. Ну, на таком не скоро затянешь петлю!
В миракле, который представляли недавно в Медстоне, язычники удавили св. Веронику ее собственными косами. Джоанна обернула косой шею и дернула изо всех сил. Нет, это слишком больно, лучше броситься в Твизу, привязав заранее себе камень на шею.
Рип вдруг насторожился. Шерсть на затылке его поднялась дыбом. За окном прозвенели подкованные копыта.
Пес громко залаял, и толстые стены кладовой удвоили и утроили звук.
Зажимая ему рот обеими руками, Джоанна прислушалась. Двор, как кувшин водой, понемногу наполнялся шумом голосов. Вероятно, вернулся народ с поля.
Но Рип никогда не лает на своих, а сейчас он рвался из рук Джоанны, ее платье все намокло, и от него душно пахло псиной.
Над кладовой, в холле, послышались грузные шаги, хлопнула дверь. Джоанна надела Рипу ошейник и, подтащив его к кулю с мукой, с трудом вытолкала в окно.
Рип завизжал, упав, но тотчас же с ожесточением бросился на кого-то за окном, и Джоанна успокоилась – пес не сильно ушибся.
Едва она отскочила от окна, как дверь распахнулась с такой силой, что засовом выбило выщербинку в стене.
– Джоанна, – сказал сэр Гью входя, – ваше сегодняшнее наказание откладывается. Нужно немедля ехать в монастырь. Лошади заняты на гумне, а на Кэррингтона никто не решается сесть.
Дядя ждал ответа.
«Я поеду», – должна была сказать Джоанна. Но девочка молчала.
– Возьмите Кэррингтона и отправляйтесь! – сказал сэр Гью сердито. – Пусть мать-настоятельница прибудет сейчас же. Приехал итальянец.
Перед воротами на высоком гнедом коне сидел человек, которого по осанке и по богатому платью можно было принять за дворянина.
Но Джоанна уже знала его: это был итальянский купец. Он приезжал к ним в духов день и обещал завернуть снова на обратном пути.
За купцом, на ослике, навьюченном огромным тюком, широко расставив ноги, сидел слуга купца.
Выбивая цепью искры из камня, Рип бросался на приезжих, а Цада молча обходила их с другой стороны. Хуже всего приходилось малому на осле. В то время как его хозяин на своем высоком коне только отмахивался от собак плетью, слуга волчком вертелся на осле. Его босые ноги уже были искусаны до крови, но осмелевший Рип теперь прыгал ему прямо на грудь.
Джоанне достаточно было свистнуть, и собаки послушались бы ее, но ей интересно было посмотреть, что будет дальше.
Однако дальше случилось то, чего никто не ожидал. Мимо Рипа камнем пролетела Цада и с маху кинулась на слугу купца. Ростом Цада была с годовалого телка, но малый обеими руками схватил ее за глотку. Подняв собаку высоко в воздух, он держал ее до тех пор, пока та, задыхаясь, не раскрыла широко свою страшную пасть.
Тогда малый, размахнувшись, отшвырнул Цаду далеко от себя, и она упала тяжело, как мешок с камнями. Потом, тихо ворча, она отползла в канаву.
Тем временем вывели из конюшни Кэррингтона.
– Дождь усиливается! – крикнул сэр Гью с крыльца. – Покройте жеребца попоной!
Джоанна тряхнула головой, и от нее во все стороны полетели брызги. Потом, щелкнув языком, она ловко вскочила в седло.
Даже сэр Гью одобрительно крякнул, когда, расплескивая воду из луж, Джоанна, проскакав по мосту, ловко свернула на повороте.
«Накорми голодного, обсуши и обогрей промокшего под дождем, одень раздетого», – гласят монастырские правила гостеприимства. Мать-аббатиса с сожалением взглянула на Джоанну, которая, оставляя грязные лужи на кирпичном полу трапезной, смущенно шла рядом с ней, передавая поручение сквайра. Однако у монахини было слишком мало времени, чтобы предаваться чувству жалости. Быстро накинув плащ, она отдала распоряжения слугам. Начиналась пора дождей, и скоро ни один купец не заглянет по бездорожью в эти края. Поэтому пропускать сегодняшний случай не следовало.
Гроза уже прошла стороной, когда они ехали к Друрикому: впереди – монастырский слуга с факелом, за ним – аббатиса на статной белой кобыле, за ней – Джоанна, а позади – снова слуга с факелом. Спутники монахини были хорошо вооружены, потому что сейчас небезопасно было ездить по дорогам.
Джоанна быстрым взглядом окинула всех сидящих за столом холла.
Вот сэр Гью с его красными, толстыми щеками; мать-настоятельница, уже немолодая, но еще достаточно красивая и совсем не изнуренная постами и молитвами; купец со своими широкими рукавами и расчесанной бородой выглядит точно знатный барин. За ним расположился бейлиф, тоже сытый и румяный, и слуги монахини – все те, что едят мясо и не обходятся без эля. А дальше, в конце стола, почтительно вытянувшись, сидит старый, добрый Аллан. У него провалившиеся щеки и нос скоро сойдется с подбородком. Аллан, Джемс, Джон – они носят зеленые с белым ливреи Друрикома, но едят не с господского стола. Сегодня их позвали сюда ради аббатисы, потому что стыдно дворянину садиться за стол с такой немногочисленной челядью. В обычные дни слугам приходится довольствоваться бобами и горохом с овсяными лепешками.
Они такие же худые, как и все мужики. И как их мало теперь сравнительно с прошлым годом!
Монахиня тоже, как видно, подумала об этом.
– Сэр Гью, – сказала она, – я вижу, число ваших слуг уменьшилось вдвое с прошлого года.
– Да, – проворчал сэр Гью, – скоро дворянину придется самому чистить свою лошадь на конюшне. Четырех я послал в Гревзенд: они отличные кровельщики и маляры и поработают на постройке часовни. За это настоятель обещал мне кусок длинного сукна и два куска короткого. Остальные слуги ночуют на гумне. Сейчас не такое время, чтобы оставлять хлеб без охраны.
Монахиня скользнула взглядом по сидящим за столом, и Джоанна была рада, что ее заслоняет чадящая плошка с маслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85