Женщины, вопя, тащили за собой детей; мужчины бежали вперед, точно обезумев, не глядя под ноги и расталкивая встречных.
– Ты с ума спятил! – крикнул Аллан, отброшенный изо всех сил к стене. – Да что это за наваждение!
Его снова сбили с ног. Люди бежали, как будто их догонял огонь или вода.
Скот мычал и блеял, из ворот домов лаяли псы, визжали попадавшиеся под ноги свиньи.
Над городом стоял вопль. Аллан вспомнил молодость: такое он видел в 1339 году, когда на город Фолькстон напали бретонцы и сожгли его дотла.
Вот так же точно отчаянно вопили женщины, а мужчины, обезумев от ужаса, молчали, глядя, как пираты выбрасывают на улицу их добро, жгут дома и уводят скот.
Но откуда в Норземтоне было взяться французам? После того как Калэ попал в руки англичан, случаются, конечно, грабежи, но о таком наглом разбое уже давно не слыхать.
Стражник, положив алебарду на землю, сидел на камне, безучастно глядя вперед, точно он не был нанят для того, чтобы поддерживать в городе порядок.
Но разве это порядок? Аллана самого три раза сбивали с ног. А вот сейчас упала молодая женщина и по ней пробежало не меньше тридцати человек, а стражник даже в ус не дует!
«Нет, эти ребята слишком обнаглели на городских харчах!»
Аллан подошел к стражнику и тронул его за плечо:
– Послушай-ка, малый…
Стражник даже не пошевелился.
– Ты оглох, что ли? – крикнул Аллан над самым его ухом.
Стражник поднял на него глаза. Они были почти белые от ужаса. Только в глубине мутно темнели точки зрачков.
– Новый королевский налог! – сказал он. – Третий налог за четыре года! Только что разрешил парламент. Нельзя доводить до исступления народ: камня на камне не останется от этого города! – сказал он, пряча лицо в колени.
Аллан боялся не так за себя, как за хозяйское золото. Он постарался выбраться из Норземтона засветло.
Однако нагнавшие его в дороге мелочные торговцы, возвращавшиеся в Сент-Олбанс, сообщили Аллану, что все страхи его были напрасны: мужики и ремесленники пошумели и разошлись по домам.
Глава II
Щенок был крупный, цвета красной глины, с лягушачьим пятнистым животом. Глаза его недавно открылись, и он, чуть кося, неодобрительно поглядывал на Джоанну. Морда его была толстая, вся в черных точках будущих усов.
Леди Бёрли крепко целовала его в живот, и в уши, и в нос, а он, сконфуженный всеобщим вниманием, часто зевал, туго открывая рот и показывая черное ребристое нёбо.
– Он останется мне на память о тебе, – говорила Джоанна сквозь слезы и снова целовала щенка. – Я назову его «Подарок». Может быть, если бы не он, ничего не случилось бы.
Это было все равно что сказать: «Если бы не этот ячмень, я не попал бы в тюрьму», то есть если бы из ячменя не сварили пива, да я не зашел бы в трактир, да не напился бы до бесчувствия, да не подрался бы на дороге – тогда я никогда не попал бы в тюрьму.
Конечно, так нельзя было рассуждать, но Джек сам готов был расцеловать щенка. Он стоял, сжимая руки, едва удерживаясь от слез.
– Ну, начнем прощаться, Джоанна, – сказал он, снимая шапку.
Все было похоже на сон.
Он так крепко ступил больной ногой, что на повязке выступила кровь.
Нет, значит, это был не сон.
– Бог тебя храни, Джоанна!
– Бог тебя храни, Джек!
Она долго стояла и смотрела ему вслед. Только когда на дороге виднелась уже еле заметная точка, леди Бёрли вернулась в холл.
– Я так и знала, что стоит только нам увидеться – и все начнется сначала.
Если думать, что это произошло из-за собаки, то уж, во всяком случае, не из-за щенка, а из-за его матери – рыжей овчарки Чэрри.
Собака, которая в течение года не оставляла ни на минуту двора и одним своим видом могла отпугнуть любого бродягу, теперь вот уже около полумесяца шаталась бог знает где. И днем она тоже несколько раз убегала на дорогу и ела падаль. А недавно она притащила полуистлевшую человеческую руку. Это значит, что в своих путешествиях она добиралась до самого Медстона и рылась в отбросах позади помоста палача.
За время ее бродяжничества злые люди украли петуха, оторвали доски от бывшего овина, провалили крышу сарая, перебираясь через изгородь, и чуть не задавили насмерть черную овечку, пытаясь вытащить ее через оконце. Если бы собака была во дворе, ничего этого не случилось бы.
И, если бы Чэрри была во дворе, никакому чужому человеку, будь он хоть трижды ранен, не взбрело бы на ум искать пристанища в замке Тиз.
В пятницу, 7 марта (будь благословен этот день!), Джоанна поднялась с твердым намерением проучить беспутную собаку.
Когда она выглянула во двор, Чэрри уже вертелась у дверей, держа в зубах огромную серую крысу. Но она тотчас же положила ее на снег, чтобы как следует приветствовать свою хозяйку.
– Ничего тебе не поможет! – пригрозила Джоанна и отвернулась, ища на гвозде кнут.
И тут только ей бросился в глаза тощий, обвисший живот собаки с набухшими сосками.
– Ах, вот как? – сказала она, оставляя мысль о расправе. – Но куда же ты дела своих малышей?
Вместе с Мэтью Джоанна обшарила всю солому и кучу навоза, но щенят нигде не было видно. Только к концу дня Аллан принес вот этого – одного толстого рыжего щенка. Он нашел его по следам самой Чэрри за дорогой, в брошенной барсучьей норе. Куда делись остальные – так и осталось неизвестным. Щенок был весь в снегу и дрожал, поэтому Джоанна решила приютить его с матерью на ночь в холле.
В холл же она перенесла кур и бедную перепуганную овечку. Это было все, что уцелело от хозяйства замка Тиз.
– Наконец сегодня ночью мы выспимся как следует, – сказала Джоанна.
Однако в эту ночь ей не пришлось даже сомкнуть глаз.
Аллан уже давно спал, Мэтью плел охотничью сумку из ремней, а Джоанна расчесывала на ночь косы, когда Чэрри подняла сначала морду, а потом заворчала.
– Куш, Чэрри! – крикнула ее госпожа и вышла посмотреть, что делается во дворе.
Если это были воры, то красть они могли только хворост; бревна были слишком длинные и тяжелые, а больше в замке взять уже было нечего.
Леди Бёрли тотчас же заметила человека у сарая. Он стоял, прислонясь к стене, и смотрел на нее.
– Что тебе нужно? – закричала леди изо всех сил.
Чужой не тронулся с места.
Леди вернулась в холл за железным ломом. Мэтью не слышал, как она хлопнула дверью, а может быть, только сделал вид, что не слышит. Он был трусоват. Чэрри уже ощетинилась и лаяла на весь пустой холл.
– Что случилось, леди? – спросил Мэтью наконец.
Держа Чэрри за ошейник одной рукой, а другой опираясь на лом, Джоанна подошла к сараю.
Человека не было.
– Приходили воровать кур, – решил подоспевший с самострелом Мэтью.
Вдруг хозяйка его закричала.
Чужой лежал на протоптанной к сараю тропинке. У ног его расплывалось большое темное пятно.
Джоанна вернулась в холл за Алланом.
Старик после возвращения из Норземтона совсем обессилел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Ты с ума спятил! – крикнул Аллан, отброшенный изо всех сил к стене. – Да что это за наваждение!
Его снова сбили с ног. Люди бежали, как будто их догонял огонь или вода.
Скот мычал и блеял, из ворот домов лаяли псы, визжали попадавшиеся под ноги свиньи.
Над городом стоял вопль. Аллан вспомнил молодость: такое он видел в 1339 году, когда на город Фолькстон напали бретонцы и сожгли его дотла.
Вот так же точно отчаянно вопили женщины, а мужчины, обезумев от ужаса, молчали, глядя, как пираты выбрасывают на улицу их добро, жгут дома и уводят скот.
Но откуда в Норземтоне было взяться французам? После того как Калэ попал в руки англичан, случаются, конечно, грабежи, но о таком наглом разбое уже давно не слыхать.
Стражник, положив алебарду на землю, сидел на камне, безучастно глядя вперед, точно он не был нанят для того, чтобы поддерживать в городе порядок.
Но разве это порядок? Аллана самого три раза сбивали с ног. А вот сейчас упала молодая женщина и по ней пробежало не меньше тридцати человек, а стражник даже в ус не дует!
«Нет, эти ребята слишком обнаглели на городских харчах!»
Аллан подошел к стражнику и тронул его за плечо:
– Послушай-ка, малый…
Стражник даже не пошевелился.
– Ты оглох, что ли? – крикнул Аллан над самым его ухом.
Стражник поднял на него глаза. Они были почти белые от ужаса. Только в глубине мутно темнели точки зрачков.
– Новый королевский налог! – сказал он. – Третий налог за четыре года! Только что разрешил парламент. Нельзя доводить до исступления народ: камня на камне не останется от этого города! – сказал он, пряча лицо в колени.
Аллан боялся не так за себя, как за хозяйское золото. Он постарался выбраться из Норземтона засветло.
Однако нагнавшие его в дороге мелочные торговцы, возвращавшиеся в Сент-Олбанс, сообщили Аллану, что все страхи его были напрасны: мужики и ремесленники пошумели и разошлись по домам.
Глава II
Щенок был крупный, цвета красной глины, с лягушачьим пятнистым животом. Глаза его недавно открылись, и он, чуть кося, неодобрительно поглядывал на Джоанну. Морда его была толстая, вся в черных точках будущих усов.
Леди Бёрли крепко целовала его в живот, и в уши, и в нос, а он, сконфуженный всеобщим вниманием, часто зевал, туго открывая рот и показывая черное ребристое нёбо.
– Он останется мне на память о тебе, – говорила Джоанна сквозь слезы и снова целовала щенка. – Я назову его «Подарок». Может быть, если бы не он, ничего не случилось бы.
Это было все равно что сказать: «Если бы не этот ячмень, я не попал бы в тюрьму», то есть если бы из ячменя не сварили пива, да я не зашел бы в трактир, да не напился бы до бесчувствия, да не подрался бы на дороге – тогда я никогда не попал бы в тюрьму.
Конечно, так нельзя было рассуждать, но Джек сам готов был расцеловать щенка. Он стоял, сжимая руки, едва удерживаясь от слез.
– Ну, начнем прощаться, Джоанна, – сказал он, снимая шапку.
Все было похоже на сон.
Он так крепко ступил больной ногой, что на повязке выступила кровь.
Нет, значит, это был не сон.
– Бог тебя храни, Джоанна!
– Бог тебя храни, Джек!
Она долго стояла и смотрела ему вслед. Только когда на дороге виднелась уже еле заметная точка, леди Бёрли вернулась в холл.
– Я так и знала, что стоит только нам увидеться – и все начнется сначала.
Если думать, что это произошло из-за собаки, то уж, во всяком случае, не из-за щенка, а из-за его матери – рыжей овчарки Чэрри.
Собака, которая в течение года не оставляла ни на минуту двора и одним своим видом могла отпугнуть любого бродягу, теперь вот уже около полумесяца шаталась бог знает где. И днем она тоже несколько раз убегала на дорогу и ела падаль. А недавно она притащила полуистлевшую человеческую руку. Это значит, что в своих путешествиях она добиралась до самого Медстона и рылась в отбросах позади помоста палача.
За время ее бродяжничества злые люди украли петуха, оторвали доски от бывшего овина, провалили крышу сарая, перебираясь через изгородь, и чуть не задавили насмерть черную овечку, пытаясь вытащить ее через оконце. Если бы собака была во дворе, ничего этого не случилось бы.
И, если бы Чэрри была во дворе, никакому чужому человеку, будь он хоть трижды ранен, не взбрело бы на ум искать пристанища в замке Тиз.
В пятницу, 7 марта (будь благословен этот день!), Джоанна поднялась с твердым намерением проучить беспутную собаку.
Когда она выглянула во двор, Чэрри уже вертелась у дверей, держа в зубах огромную серую крысу. Но она тотчас же положила ее на снег, чтобы как следует приветствовать свою хозяйку.
– Ничего тебе не поможет! – пригрозила Джоанна и отвернулась, ища на гвозде кнут.
И тут только ей бросился в глаза тощий, обвисший живот собаки с набухшими сосками.
– Ах, вот как? – сказала она, оставляя мысль о расправе. – Но куда же ты дела своих малышей?
Вместе с Мэтью Джоанна обшарила всю солому и кучу навоза, но щенят нигде не было видно. Только к концу дня Аллан принес вот этого – одного толстого рыжего щенка. Он нашел его по следам самой Чэрри за дорогой, в брошенной барсучьей норе. Куда делись остальные – так и осталось неизвестным. Щенок был весь в снегу и дрожал, поэтому Джоанна решила приютить его с матерью на ночь в холле.
В холл же она перенесла кур и бедную перепуганную овечку. Это было все, что уцелело от хозяйства замка Тиз.
– Наконец сегодня ночью мы выспимся как следует, – сказала Джоанна.
Однако в эту ночь ей не пришлось даже сомкнуть глаз.
Аллан уже давно спал, Мэтью плел охотничью сумку из ремней, а Джоанна расчесывала на ночь косы, когда Чэрри подняла сначала морду, а потом заворчала.
– Куш, Чэрри! – крикнула ее госпожа и вышла посмотреть, что делается во дворе.
Если это были воры, то красть они могли только хворост; бревна были слишком длинные и тяжелые, а больше в замке взять уже было нечего.
Леди Бёрли тотчас же заметила человека у сарая. Он стоял, прислонясь к стене, и смотрел на нее.
– Что тебе нужно? – закричала леди изо всех сил.
Чужой не тронулся с места.
Леди вернулась в холл за железным ломом. Мэтью не слышал, как она хлопнула дверью, а может быть, только сделал вид, что не слышит. Он был трусоват. Чэрри уже ощетинилась и лаяла на весь пустой холл.
– Что случилось, леди? – спросил Мэтью наконец.
Держа Чэрри за ошейник одной рукой, а другой опираясь на лом, Джоанна подошла к сараю.
Человека не было.
– Приходили воровать кур, – решил подоспевший с самострелом Мэтью.
Вдруг хозяйка его закричала.
Чужой лежал на протоптанной к сараю тропинке. У ног его расплывалось большое темное пятно.
Джоанна вернулась в холл за Алланом.
Старик после возвращения из Норземтона совсем обессилел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85