И вдруг, встретив далее в письме ненавистное ему имя Фабиана Лузянского, три или четыре раза перечитал это место.
«…должен тебе признаться, что, относясь без всякого почтения к преемнику великого Лукаша Ваценрода – ничтожному Фабиану Лузянскому (историю с письмом магистра ты, конечно, помнишь хорошо!), я не тебе первому привожу разумное высказывание Фабиана: „Борьба Рима с Лютером должна вестись не насилием, а убеждением“.
…В Гданьском порту ожидалось большое торжество: еще один корабль, выстроенный силами поляков, а затем затопленный союзниками Ордена, шведами, был снова поднят со дна, отремонтирован и готов к спуску на воду!
«Гелиосу» – каравелле, в свое время в щепы разбитой бомбардами шведов, предстояло вторичное освящение, и Каспер, как капитан «Гелиоса», должен был принимать у себя на борту многочисленные делегации членов городского магистрата, членов общества судовладельцев, именитых купцов и просто видных людей города.
Он очень боялся, что на судно, по свойственной ему бесцеремонности, пожалует и Адольф Куглер, но, к счастью, этого не произошло.
Для того чтобы лишний раз повидать Ванду, Каспер передал пану Вацлаву с семьей приглашение прибыть на торжество, но гордый шляхтич отказался наотрез.
«Я беден и ничтожен, – сказал он, – не с руки мне восседать рядом с богатыми купцами и чиновниками!»
В бывшем домике плотовщиков в Осеках так привыкли к ежедневным посещениям молодого капитана, что пустовавшее место за столом бросалось в глаза.
Несмотря на то что Каспер Бернат уже попрощался с семьей Суходольских, пани Ангелина нет-нет да поглядывала на окна. Да и собирать на стол у нее как-то пропала охота.
– Будем мы сегодня ужинать или не будем? – с притворным гневом спросил наконец пан Вацлав. – Нынче он еще здесь, а вы ходите, точно в воду опущенные… А завтра небось уже начнете считать, далеко ли отплыл ваш Каспер от Гданьска!
Старый шляхтич хотел еще что-то добавить, но, разглядев расстроенное лицо дочери, замолчал.
А Ванда, забравшись в свою светелку, принялась было за вышиванье, но тут же его оставила. Полила цветы…
Прозвонили к поздней обедне. Ванда взяла молитвенник. Он раскрылся там, где была закладка, – на молитве о плавающих и путешествующих. Девушка проглотила слезы.
Она сама виновата! Каспер пообещал, что, улучив минутку, забежит проститься… С ней одной! А она… Матка бозка, какой у нее скверный характер!
«Глупый обряд эти прощания, – так она и сказала. – А некоторые еще через силу выдавливают из себя слезы!»
С горя девушка принялась еще раз перечитывать письмо Збигнева. Смешной какой этот Збышек – пишет ей заодно с Каспером, как будто можно людей соединить насильно!
На приписку отца Тидемана Ванда не обратила внимания, но заботливость брата ее растрогала.
Збигнев писал, что он давно ждал от Куглера самого плохого. «Какое несчастье было бы, Вандуся, – пояснял он, – если бы ты навеки соединила с ним судьбу! И не горюй, что пришлось нам переселиться в Осеки. Наш городской огромный дом старому Юзефу убирать было уже не под силу, а больше слуг держать мы все равно не смогли бы. В скором времени мы с Миттой вернемся, она будет помогать тебе и матушке по хозяйству, вот тогда ты оценишь ее немецкую аккуратность. Мы заживем на радость друзьям и на страх врагам. Митта очень понравилась всем – и в Ольштыне и во Фромбоке. Отец Тидеман даже сказал, что теперь он верит в то, что я смогу открыть в Осеках школу, поскольку Митта будет мне помогать…»
В конце письма Збигнев заклинал сестру не падать духом, а Каспера просил поддержать ее словом и делом.
Но… каравелла уже готова к отплытию, и Ванда не уговаривала Каспера остаться. Он-то для нее дороже всего на свете – дороже отца, мамули и даже горячо любимого Збышка… Но он, Каспер, он такой сильный, мужественный, смелый, умный, у него своя судьба. Слишком много бед свалилось на его еще молодую душу… Быть может, пройдет время, он вернется из плавания, и тогда… кто знает? А может, в этих волшебных дальних странах он позабудет о ней?
Внизу хлопнула дверь. По лестнице простучали быстрые шаги. Ванда вскочила со стула, но снова заставила себя сесть.
Как во сне увидела она склоненное над ней дорогое лицо, прямые тонкие брови и синие-синие, как гданьская бухта, глаза.
Это был их первый поцелуй.
После напутственной службы в костеле святой Елисаветы Каспер, ступив на палубу «Гелиоса», принял командование своей каравеллой.
Отдав нужные распоряжения, он подошел к трапу и стал внимательно приглядываться к смутно светлевшему берегу. Вот у мола еле заметно выделяется стройная фигурка в плаще.
– Отдать концы! – прозвучала команда боцмана.
Каравелла стала медленно отделяться от причала.
Девушка, стиснув руки, следила за отплывающим кораблем.
– Будь счастлива, моя Ванда! – донеслось до нее с капитанского мостика.
– Не забывай меня, Каспер! – прикрываясь плащом от ветра, прошептала Ванда.
ЭПИЛОГ
Глава первая
ДОРОГА. ВОСПОМИНАНИЯ. РАЗМЫШЛЕНИЯ
Мальчик передвинул планку трикетрума и отметил что-то в своей самодельной тетради. Потом откинулся на спинку кресла и загляделся на усыпанное звездами небо. Сегодня оно было необычайно ясное, как в тех чудесных дальних странах, откуда отец привозит такие интересные рассказы и запах ванили и сандала в своем дорожном сундучке. Только там небо синее, а здесь – бледно-бледно-голубое…
Было поздно. В доме все уже спали. Даже Вандзя, верный товарищ Вацка, зевая и потягиваясь, ушла вниз больше двух часов назад. Если бы не голод, который – единственный – мог заставить Вацка спуститься вниз, мальчик просидел бы за своими вычислениями до утра.
С надеждой оглянулся он на стол. «Так и есть! Ну что за золотая у нас мамуля!»
Ведь, не приготовь мать еды, он, просидев всю ночь напролет, так и лег бы голодный!
С жадностью схватив кусок пирога в одну руку, а ломоть хлеба, густо намазанный гусиным жиром, – в другую, Вацек тут же и хлеб и пирог положил обратно на тарелку.
Дело в том, что отец Миколай как-то сказал: «Мы люди и, в отличие от животных, должны управлять своими чувствами».
Это замечание Миколая Коперника очень любит повторять своим близким капитан Каспер Бернат.
О, кто-кто, но отец Вацка умеет управлять своими чувствами! Мама говорит, что если бы не это, он так и умер бы прикованным к скамейке гребцом на галере! Или потом, убедившись, как изувечено его лицо, отец мог бы ожесточиться на всю жизнь, бросить родину, близких, любимое дело…
Отламывая по кусочку от пирога и от хлеба, Вацек неторопливо запивал их молоком и, только расправившись с ужином (а может быть, это следует считать завтраком? Скоро начнет светать!), с удивлением обнаружил под последним куском пирога на тарелке листок бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
«…должен тебе признаться, что, относясь без всякого почтения к преемнику великого Лукаша Ваценрода – ничтожному Фабиану Лузянскому (историю с письмом магистра ты, конечно, помнишь хорошо!), я не тебе первому привожу разумное высказывание Фабиана: „Борьба Рима с Лютером должна вестись не насилием, а убеждением“.
…В Гданьском порту ожидалось большое торжество: еще один корабль, выстроенный силами поляков, а затем затопленный союзниками Ордена, шведами, был снова поднят со дна, отремонтирован и готов к спуску на воду!
«Гелиосу» – каравелле, в свое время в щепы разбитой бомбардами шведов, предстояло вторичное освящение, и Каспер, как капитан «Гелиоса», должен был принимать у себя на борту многочисленные делегации членов городского магистрата, членов общества судовладельцев, именитых купцов и просто видных людей города.
Он очень боялся, что на судно, по свойственной ему бесцеремонности, пожалует и Адольф Куглер, но, к счастью, этого не произошло.
Для того чтобы лишний раз повидать Ванду, Каспер передал пану Вацлаву с семьей приглашение прибыть на торжество, но гордый шляхтич отказался наотрез.
«Я беден и ничтожен, – сказал он, – не с руки мне восседать рядом с богатыми купцами и чиновниками!»
В бывшем домике плотовщиков в Осеках так привыкли к ежедневным посещениям молодого капитана, что пустовавшее место за столом бросалось в глаза.
Несмотря на то что Каспер Бернат уже попрощался с семьей Суходольских, пани Ангелина нет-нет да поглядывала на окна. Да и собирать на стол у нее как-то пропала охота.
– Будем мы сегодня ужинать или не будем? – с притворным гневом спросил наконец пан Вацлав. – Нынче он еще здесь, а вы ходите, точно в воду опущенные… А завтра небось уже начнете считать, далеко ли отплыл ваш Каспер от Гданьска!
Старый шляхтич хотел еще что-то добавить, но, разглядев расстроенное лицо дочери, замолчал.
А Ванда, забравшись в свою светелку, принялась было за вышиванье, но тут же его оставила. Полила цветы…
Прозвонили к поздней обедне. Ванда взяла молитвенник. Он раскрылся там, где была закладка, – на молитве о плавающих и путешествующих. Девушка проглотила слезы.
Она сама виновата! Каспер пообещал, что, улучив минутку, забежит проститься… С ней одной! А она… Матка бозка, какой у нее скверный характер!
«Глупый обряд эти прощания, – так она и сказала. – А некоторые еще через силу выдавливают из себя слезы!»
С горя девушка принялась еще раз перечитывать письмо Збигнева. Смешной какой этот Збышек – пишет ей заодно с Каспером, как будто можно людей соединить насильно!
На приписку отца Тидемана Ванда не обратила внимания, но заботливость брата ее растрогала.
Збигнев писал, что он давно ждал от Куглера самого плохого. «Какое несчастье было бы, Вандуся, – пояснял он, – если бы ты навеки соединила с ним судьбу! И не горюй, что пришлось нам переселиться в Осеки. Наш городской огромный дом старому Юзефу убирать было уже не под силу, а больше слуг держать мы все равно не смогли бы. В скором времени мы с Миттой вернемся, она будет помогать тебе и матушке по хозяйству, вот тогда ты оценишь ее немецкую аккуратность. Мы заживем на радость друзьям и на страх врагам. Митта очень понравилась всем – и в Ольштыне и во Фромбоке. Отец Тидеман даже сказал, что теперь он верит в то, что я смогу открыть в Осеках школу, поскольку Митта будет мне помогать…»
В конце письма Збигнев заклинал сестру не падать духом, а Каспера просил поддержать ее словом и делом.
Но… каравелла уже готова к отплытию, и Ванда не уговаривала Каспера остаться. Он-то для нее дороже всего на свете – дороже отца, мамули и даже горячо любимого Збышка… Но он, Каспер, он такой сильный, мужественный, смелый, умный, у него своя судьба. Слишком много бед свалилось на его еще молодую душу… Быть может, пройдет время, он вернется из плавания, и тогда… кто знает? А может, в этих волшебных дальних странах он позабудет о ней?
Внизу хлопнула дверь. По лестнице простучали быстрые шаги. Ванда вскочила со стула, но снова заставила себя сесть.
Как во сне увидела она склоненное над ней дорогое лицо, прямые тонкие брови и синие-синие, как гданьская бухта, глаза.
Это был их первый поцелуй.
После напутственной службы в костеле святой Елисаветы Каспер, ступив на палубу «Гелиоса», принял командование своей каравеллой.
Отдав нужные распоряжения, он подошел к трапу и стал внимательно приглядываться к смутно светлевшему берегу. Вот у мола еле заметно выделяется стройная фигурка в плаще.
– Отдать концы! – прозвучала команда боцмана.
Каравелла стала медленно отделяться от причала.
Девушка, стиснув руки, следила за отплывающим кораблем.
– Будь счастлива, моя Ванда! – донеслось до нее с капитанского мостика.
– Не забывай меня, Каспер! – прикрываясь плащом от ветра, прошептала Ванда.
ЭПИЛОГ
Глава первая
ДОРОГА. ВОСПОМИНАНИЯ. РАЗМЫШЛЕНИЯ
Мальчик передвинул планку трикетрума и отметил что-то в своей самодельной тетради. Потом откинулся на спинку кресла и загляделся на усыпанное звездами небо. Сегодня оно было необычайно ясное, как в тех чудесных дальних странах, откуда отец привозит такие интересные рассказы и запах ванили и сандала в своем дорожном сундучке. Только там небо синее, а здесь – бледно-бледно-голубое…
Было поздно. В доме все уже спали. Даже Вандзя, верный товарищ Вацка, зевая и потягиваясь, ушла вниз больше двух часов назад. Если бы не голод, который – единственный – мог заставить Вацка спуститься вниз, мальчик просидел бы за своими вычислениями до утра.
С надеждой оглянулся он на стол. «Так и есть! Ну что за золотая у нас мамуля!»
Ведь, не приготовь мать еды, он, просидев всю ночь напролет, так и лег бы голодный!
С жадностью схватив кусок пирога в одну руку, а ломоть хлеба, густо намазанный гусиным жиром, – в другую, Вацек тут же и хлеб и пирог положил обратно на тарелку.
Дело в том, что отец Миколай как-то сказал: «Мы люди и, в отличие от животных, должны управлять своими чувствами».
Это замечание Миколая Коперника очень любит повторять своим близким капитан Каспер Бернат.
О, кто-кто, но отец Вацка умеет управлять своими чувствами! Мама говорит, что если бы не это, он так и умер бы прикованным к скамейке гребцом на галере! Или потом, убедившись, как изувечено его лицо, отец мог бы ожесточиться на всю жизнь, бросить родину, близких, любимое дело…
Отламывая по кусочку от пирога и от хлеба, Вацек неторопливо запивал их молоком и, только расправившись с ужином (а может быть, это следует считать завтраком? Скоро начнет светать!), с удивлением обнаружил под последним куском пирога на тарелке листок бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125