Его спутник был пожилой человек могучего телосложения, тоже бородатый, с угрюмым, суровым лицом.
– Щука! – закричал Збигнев, бросаясь к первому.
– Э, Жердь, да ты совсем стал на человека похож! Рад за тебя. – Генрих представил друзьям своего угрюмого спутника: – Знакомьтесь, это брат Роберт. Садись, брат Роберт, отдохни, нам предстоит еще много хлопот. Скоро прибудет брат Якоб. Я поручил ему разузнать, что делается в аббатстве. Так вот, друзья: завтра сюда вернется Франц, и ты, Збигнев, отправишься с ним к дому лесника, что как раз на полдороге между обителью святой Екатерины и доминиканским монастырем. Справа от дома лесника – овраг. Там с утра засядут мои люди с конями.
– Но как же мать Целестина решилась все-таки перевозить свои ценности в такое неспокойное время? – недоумевал Збигнев.
– Поначалу из попов и панов никто и не думал, что мужики подымаются всерьез, – сказал Генрих. – А сейчас у аббатисы другого выхода нет… Но дело не обошлось без хитрости. – Генрих зло усмехнулся. – Третьего дня в монастыре скончалась богатая вдова, проживавшая там последние годы. Она завещала перевезти ее тело в Балгу и похоронить на родной земле. Вот преподобная мать Целестина и додумалась: старушку потихоньку зарыли на монастырском кладбище, а в гробу вместо усопшей аббатиса увезет в Балгу свои ценности… В знак внимания к богатой покойнице – попечительнице монастыря – Целестина сама с сестрой казначеей и молодой монахиней Урщулой будет сопровождать гроб. Для охраны своей особы она выпросила у настоятеля доминиканского монастыря десятка два ландскнехтов.
– Ты удачно улепетнул от доминиканцев, Жердь, – повернулся Генрих к Збигневу. – Теперь Орден по всем монастырям рассылает на постой солдат!
– А Митта? – спросил Збигнев. – Она тоже будет с аббатисой?
– Да, да, под охраной Уршулы… Кажется, этой Уршуле Целестина доверяет вполне… А вот и брат Якоб, – заметил Генрих, услышав крик филина.
В дом вошел маленький старичок в плаще с капюшоном, надвинутым на самые брови.
– Да приидет царствие Христово! – приветствовал он находящихся в охотничьем доме.
– И да сгорит антихрист, и да расточатся слуги его! – ответил Генрих. – Что нам расскажет брат Якоб?
– Все сделано. Драгоценные камни, золото и серебро из ризницы монахини уложили в кожаные мешки и спрятали в гроб. Дроги, как ты велел, я приготовил… – Старичок хихикнул. – Заднюю ось… того… подпилил малость и скрепил втулочкой такой… Вынешь – и ось пополам! Меня ведь мать Целестина за кучера берет, а я, будьте покойны, дело свое знаю!
Рано утром Генрих и Якоб покинули домик в лесу. Весь этот день, дожидаясь Франца, Збигнев провел в беспокойстве, не случится ли с хлопцем что-нибудь, не перехватят ли его люди барона. Но Франц явился точно в условленное время, когда уже начинало смеркаться.
– Ну, пане Збигнев, готовы? С божьей помощью тронемся!
По дороге Франц выложил все новости, которые ему удалось узнать.
Начинается война. По всем дорогам к Вармии движутся отряды орденских наемников. Похоже, что отряды эти вот-вот ворвутся в пределы Вармии. Барон Мандельштамм тоже сколотил отряд якобы для охраны орденской границы вдоль морского побережья, а сам во главе второго отряда должен выступить сегодня на юго-запад.
– Вот холера тяжкая! – с досадой выбранился Збигнев. – Этак они, пожалуй, отрежут нам дорогу в Гданьск!
– Ясно, что отрежут, – невозмутимо согласился Франц.
Солнце уже закатилось, когда оба путника стали спускаться в глубокий, заросший вереском и дроком овраг, о котором говорил Генрих. В самой гуще кустарника оказалась небольшая ярко-зеленая полянка, а на полянке – стреноженные кони и вокруг них расположившиеся на отдых молодцы – рослые, бородатые, в мужицкой одежде. Все они, однако, были в шлемах и хорошо вооружены.
Генрих встретил Збигнева восклицанием:
– Вот хорошо, вовремя!
Оказывается, он получил донесение, что аббатиса уже выехала из монастыря и в скором времени будет здесь.
– Как увидишь сигнал дозорного, брат Роберт, выводи коней к молодым дубкам! – отдал распоряжение Генрих. – Братья, будьте наготове. Помните мой приказ!
Выбравшись из оврага, Франц и Генрих скрылись из виду. Збигнев только собрался расспросить брата Роберта, что теперь им надлежит делать, как вдруг из-за кустов выскочил человек и отчаянно замахал руками.
Роберт бросился к коням. Збигнев проворно вскарабкался по крутому откосу оврага наверх и залег под большим кустом. Отсюда ему была видна как на ладони дорога из монастыря святой Екатерины. Она шла по холмистым полям, а затем постепенно подымалась к лесу. Далее она ныряла в густой кустарник вдоль края оврага. Неподалеку чернела маленькая избушка лесника.
Внизу, в овраге, было тепло, здесь же Збигнев окоченел на пронзительном ветру. Сквозь туманную сетку мелкого дождя он наконец разглядел на дороге движущиеся точки, а спустя несколько минут различил вереницу повозок, медленно ползущих в гору. Позади повозок толпою брели ландскнехты. Збигнев уже мог различить их желто-красные штаны и куртки. Над головами солдат поблескивали алебарды и острия копий. Ветер доносил к нему человеческие голоса, смех, проклятия, окрики форейторов и скрип колес.
Наконец первый крытый возок поравнялся со Збигневом и прогрохотал дальше. За ним – второй, а за возками – две телеги и наконец большие дроги, а на них – гроб, покрытый траурным покрывалом. Шестерка лошадей с трудом тащила дроги по скользкой, размытой дождями дороге. Дальше Збигнев увидел десятка два ландскнехтов и их начальника, замыкавшего процессию. Начальник ехал на лошади, закутавшись в толстый серый плащ, и, казалось, дремал в седле.
Первую из запряженной цугом шестерки лошадей вел под уздцы брат Якоб.
Внезапно он остановился и, словно желая поддать плечом тяжелые дроги, нагнулся к колесам. Раздался треск, и задняя часть повозки осела в грязь.
Ландскнехты, громко переговариваясь, собрались посреди дороги. Из переднего возка выглянула закутанная в черное покрывало пожилая красивая монахиня. Збигнев сразу узнал мать Целестину: он несколько раз видел ее в замке Мандельштамм.
– Почему остановились? – закричала монахиня.
– Беда, преподобная мать Целестина! – чуть не плача, промолвил брат Якоб. – Ось сломалась… И, как на грех, ни топора, ни запасной оси с собой нет… Что делать?
– Кашубская свинья! Дать тебе сотню палок, и я уверена – ось была бы цела!
– Клянусь святой Екатериной, ось была новешенькая! Видать, покойница больно тяжела: шестеро лошадей еле тянут!
– Поговори мне еще! – закричала мать Целестина, выходя из возка и беспомощно оглядываясь по сторонам.
Начальник рейтаров не проявлял желания чем-нибудь ей помочь, а солдаты его, обрадовавшись неожиданной заминке, гогоча, собирались вокруг дрог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Щука! – закричал Збигнев, бросаясь к первому.
– Э, Жердь, да ты совсем стал на человека похож! Рад за тебя. – Генрих представил друзьям своего угрюмого спутника: – Знакомьтесь, это брат Роберт. Садись, брат Роберт, отдохни, нам предстоит еще много хлопот. Скоро прибудет брат Якоб. Я поручил ему разузнать, что делается в аббатстве. Так вот, друзья: завтра сюда вернется Франц, и ты, Збигнев, отправишься с ним к дому лесника, что как раз на полдороге между обителью святой Екатерины и доминиканским монастырем. Справа от дома лесника – овраг. Там с утра засядут мои люди с конями.
– Но как же мать Целестина решилась все-таки перевозить свои ценности в такое неспокойное время? – недоумевал Збигнев.
– Поначалу из попов и панов никто и не думал, что мужики подымаются всерьез, – сказал Генрих. – А сейчас у аббатисы другого выхода нет… Но дело не обошлось без хитрости. – Генрих зло усмехнулся. – Третьего дня в монастыре скончалась богатая вдова, проживавшая там последние годы. Она завещала перевезти ее тело в Балгу и похоронить на родной земле. Вот преподобная мать Целестина и додумалась: старушку потихоньку зарыли на монастырском кладбище, а в гробу вместо усопшей аббатиса увезет в Балгу свои ценности… В знак внимания к богатой покойнице – попечительнице монастыря – Целестина сама с сестрой казначеей и молодой монахиней Урщулой будет сопровождать гроб. Для охраны своей особы она выпросила у настоятеля доминиканского монастыря десятка два ландскнехтов.
– Ты удачно улепетнул от доминиканцев, Жердь, – повернулся Генрих к Збигневу. – Теперь Орден по всем монастырям рассылает на постой солдат!
– А Митта? – спросил Збигнев. – Она тоже будет с аббатисой?
– Да, да, под охраной Уршулы… Кажется, этой Уршуле Целестина доверяет вполне… А вот и брат Якоб, – заметил Генрих, услышав крик филина.
В дом вошел маленький старичок в плаще с капюшоном, надвинутым на самые брови.
– Да приидет царствие Христово! – приветствовал он находящихся в охотничьем доме.
– И да сгорит антихрист, и да расточатся слуги его! – ответил Генрих. – Что нам расскажет брат Якоб?
– Все сделано. Драгоценные камни, золото и серебро из ризницы монахини уложили в кожаные мешки и спрятали в гроб. Дроги, как ты велел, я приготовил… – Старичок хихикнул. – Заднюю ось… того… подпилил малость и скрепил втулочкой такой… Вынешь – и ось пополам! Меня ведь мать Целестина за кучера берет, а я, будьте покойны, дело свое знаю!
Рано утром Генрих и Якоб покинули домик в лесу. Весь этот день, дожидаясь Франца, Збигнев провел в беспокойстве, не случится ли с хлопцем что-нибудь, не перехватят ли его люди барона. Но Франц явился точно в условленное время, когда уже начинало смеркаться.
– Ну, пане Збигнев, готовы? С божьей помощью тронемся!
По дороге Франц выложил все новости, которые ему удалось узнать.
Начинается война. По всем дорогам к Вармии движутся отряды орденских наемников. Похоже, что отряды эти вот-вот ворвутся в пределы Вармии. Барон Мандельштамм тоже сколотил отряд якобы для охраны орденской границы вдоль морского побережья, а сам во главе второго отряда должен выступить сегодня на юго-запад.
– Вот холера тяжкая! – с досадой выбранился Збигнев. – Этак они, пожалуй, отрежут нам дорогу в Гданьск!
– Ясно, что отрежут, – невозмутимо согласился Франц.
Солнце уже закатилось, когда оба путника стали спускаться в глубокий, заросший вереском и дроком овраг, о котором говорил Генрих. В самой гуще кустарника оказалась небольшая ярко-зеленая полянка, а на полянке – стреноженные кони и вокруг них расположившиеся на отдых молодцы – рослые, бородатые, в мужицкой одежде. Все они, однако, были в шлемах и хорошо вооружены.
Генрих встретил Збигнева восклицанием:
– Вот хорошо, вовремя!
Оказывается, он получил донесение, что аббатиса уже выехала из монастыря и в скором времени будет здесь.
– Как увидишь сигнал дозорного, брат Роберт, выводи коней к молодым дубкам! – отдал распоряжение Генрих. – Братья, будьте наготове. Помните мой приказ!
Выбравшись из оврага, Франц и Генрих скрылись из виду. Збигнев только собрался расспросить брата Роберта, что теперь им надлежит делать, как вдруг из-за кустов выскочил человек и отчаянно замахал руками.
Роберт бросился к коням. Збигнев проворно вскарабкался по крутому откосу оврага наверх и залег под большим кустом. Отсюда ему была видна как на ладони дорога из монастыря святой Екатерины. Она шла по холмистым полям, а затем постепенно подымалась к лесу. Далее она ныряла в густой кустарник вдоль края оврага. Неподалеку чернела маленькая избушка лесника.
Внизу, в овраге, было тепло, здесь же Збигнев окоченел на пронзительном ветру. Сквозь туманную сетку мелкого дождя он наконец разглядел на дороге движущиеся точки, а спустя несколько минут различил вереницу повозок, медленно ползущих в гору. Позади повозок толпою брели ландскнехты. Збигнев уже мог различить их желто-красные штаны и куртки. Над головами солдат поблескивали алебарды и острия копий. Ветер доносил к нему человеческие голоса, смех, проклятия, окрики форейторов и скрип колес.
Наконец первый крытый возок поравнялся со Збигневом и прогрохотал дальше. За ним – второй, а за возками – две телеги и наконец большие дроги, а на них – гроб, покрытый траурным покрывалом. Шестерка лошадей с трудом тащила дроги по скользкой, размытой дождями дороге. Дальше Збигнев увидел десятка два ландскнехтов и их начальника, замыкавшего процессию. Начальник ехал на лошади, закутавшись в толстый серый плащ, и, казалось, дремал в седле.
Первую из запряженной цугом шестерки лошадей вел под уздцы брат Якоб.
Внезапно он остановился и, словно желая поддать плечом тяжелые дроги, нагнулся к колесам. Раздался треск, и задняя часть повозки осела в грязь.
Ландскнехты, громко переговариваясь, собрались посреди дороги. Из переднего возка выглянула закутанная в черное покрывало пожилая красивая монахиня. Збигнев сразу узнал мать Целестину: он несколько раз видел ее в замке Мандельштамм.
– Почему остановились? – закричала монахиня.
– Беда, преподобная мать Целестина! – чуть не плача, промолвил брат Якоб. – Ось сломалась… И, как на грех, ни топора, ни запасной оси с собой нет… Что делать?
– Кашубская свинья! Дать тебе сотню палок, и я уверена – ось была бы цела!
– Клянусь святой Екатериной, ось была новешенькая! Видать, покойница больно тяжела: шестеро лошадей еле тянут!
– Поговори мне еще! – закричала мать Целестина, выходя из возка и беспомощно оглядываясь по сторонам.
Начальник рейтаров не проявлял желания чем-нибудь ей помочь, а солдаты его, обрадовавшись неожиданной заминке, гогоча, собирались вокруг дрог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125