Каспер? Неужели?
– Да, да, Каспер Бернат.
– Рыжий! – еще раз воскликнул отец Ян и бросился к гостю. – Садись, друг мой, садись вон сюда, в кресло. Да скинь свою свитку! Эй, Павел! – позвал он слугу. – Жарь скорее яичницу да вбей побольше яиц: шесть… нет, лучше десяток… Сала, цибули не забудь, мигом!.. Постой, притащи из кладовки кувшин вина!
Ян стоял перед расположившимся в кресле Каспером и грустно покачивал головой.
– Пан Езус! Пан Езус! Где это тебя так обработали? На войне небось? Кшижаки? Ох, Рыжий, что они с тобой сделали! Сколько лет просидели на одной скамье, а сейчас я еле-еле тебя узнал… Видно, не сладко тебе пришлось – ишь седины сколько!
– Чему тут удивляться, Сорока… Пришлось воевать. Только воевал я не с кшижаками, а с турками да татарами – на Украинской земле, в Крыму, на Черном море. Ну, об этом потом… В Киеве я встретил одного ксендза, нашего краковяка из академии. Он и сказал мне, что ты где-то в этих местах… Я расспрашивал его о наших однокашниках…
– Здесь поблизости есть еще кое-кто из наших, но ты лучше о себе расскажи…
– Стой-ка, Ясь! Прежде всего не слыхал ли ты о вармийском канонике Миколае Копернике? Не знаешь, он по-прежнему во Фромборке?
– Э, вон ты о ком! Каноник? Нет, брат, забирай повыше: он сейчас наместником в Ольштыне! Весьма важный человек! Но Ольштын, слыхать, осажден сейчас кшижаками… Они двинули свои отряды вдоль Лыни и стянули к самым стенам Ольштына.
– Вот беда! – промолвил Каспер с досадой. – Как же быть? К отцу Миколаю мне нужно пробраться во что бы то ни стало!
– Оставь, друг, это сейчас дело трудное. Каким бы ты путем ни двинулся – напорешься на орденские заставы. Отдохни немного, наберись сил… и, знаешь, Каспер, надо бы тебе сменить наряд! В этой казацкой свитке тебя, пожалуй, примут за шпиона и – за здорово живешь – вздернут на первом дереве. Поживи у меня…
– Нет, Сорока, ждать я не могу!
– Но не сейчас же тебе трогаться! Давай поразмыслим немного, чего-нибудь да придумаем… А пока расскажи о себе. Где ты пропадал эти годы? Не знаю, правда ли это, но ходили слухи, будто ты и рабство на турецкой галере изведал…
– Да, – коротко сказал Каспер, – пять лет на галере. А потом… Да что старое вспоминать! Сейчас я на родине, а большего счастья нет на свете! Не знаешь, где сейчас наша старая бражка – Жбан, Жердь, Щука? Живы ли они милостью божьей?
– Кое-что рассказать тебе могу… Жбан еще толще стал, хотя харчи у него похуже моих. Он ксендзом за Балгой на орденской земле, в кашубской деревушке. Жердь?.. Да ты сейчас ахнешь! Видел я его в прошлом году в монастыре. Такой, понимаешь, видный бакалавр, в библиотеке монастырской трудился, готовился к магистерской диссертации, должен был в доминиканское братство вступить… А вот недавно я такое о нем услышал, что у меня даже волосы дыбом стали! Рассказывают, что Жердь вместе со Щукой и еще с какими-то хлопцами то ли напали на монастырь святой Екатерины, то ли в дороге – на настоятельницу монастыря, увезли двух монахинь, что были с нею, захватили золото и камни драгоценные, что настоятельница везла, и с монашками этими и с золотом удрали в Гданьск. Кардинала Арнольда (а он у нас сейчас легатом от святого престола), кардинала этого чуть удар не хватил, когда ему донесли! Говорят еще (верно ли это, не знаю), будто его высокопреосвященство раздобыл повеление от святого отца схватить Збигнева, Генриха и других и предать их суду святой инквизиции. Дымком пахнет, дымком пахнет, Каспер! Плохи дела наших товарищей: набег, грабеж, святотатство!
Каспер не мог понять, шутит ли Ясь или говорит правду.
– Да что ты трещишь, Сорока? Кто-нибудь услышит – поверит, а хлопцам и впрямь еще влетит за одни эти разговоры!
– Пусть я помру без покаяния, если соврал хоть одним словом! – стрекотал Ясь, оправдывая свою студенческую кличку. – А все-таки молодец Збигнев, настоящий гданьщанин!
– Как же это случилось, что он вдруг из самого богобоязненного католика на этакого разбойника переделался?!
Ясь-Сорока только развел руками.
– Тебя, Рыжий, долго не было на родине, многое сейчас изменилось… – сказал он тихо. И вдруг заорал: – Па-а-а-вел! Павел!.. Нету его! – вымолвил он с облегчением. – Небось в кабачок подался… А то говоришь – и не знаешь, не подслушивает ли тебя кто и не потянут ли тебя завтра отцы инквизиторы на суд… У них сейчас всюду соглядатаи!
Каспер невольно улыбнулся. Что за предосторожности! В университете Ясь-Сорока слыл за самого тихого парня. Разве что болтал он много, но ведь за болтовню, если она не задевает церковного начальства, как будто очень не взыскивают… Вот Сташек с Генрихом – те много лишнего говорили…
– Да, а Генрих не знаешь где? – вспомнил он об Адлере. – Генрих-Щука?
– Помню я тебя, Рыжий, студентом, – вдруг ни к селу ни к городу заговорил Ясь. – Когда мы к ректору заступаться за тебя шли, Сташек-Жбан рассказывал, что ты их вину взял на себя… Словом, тебе можно верить, ты не предашь друга…
– Никакой вины у них не было, – с досадой сказал Каспер. – Просто подвыпили ребята, болтали лишнее. На это ни ректор, ни декан не посмотрели бы, но педель Кристофор захотел выслужиться перед инквизитором из Рима, вот отцу ректору и пришлось строгость проявить… Да господи, ты сам об этом прекрасно знаешь: говорят, ты в мою защиту блестящую речь по-латыни отцу ректору закатил.
– Да, Рыжий, ты верный человек… А как сейчас народу нужны такие люди, как ты!.. – не слушая его, задумчиво продолжал Ясь-Сорока. – Сколько раз и Жбан и Щука тебя поминали – вот, мол, Рыжий очень бы сейчас сгодился… Да, Каспер, в народе нашем, ну… как бы тебе сказать… толки всякие пошли… Глаза открылись, что ли… Ты не поверишь, но даже лица, облеченные саном, и те стали колебаться в католической вере… Я еще так-сяк… Но Генрих – это скала! Он и на костер и на муки пойдет, как древние христиане!
– Говори толком, Сорока, а то пошел молоть: древние христиане, костер, муки…
– Словом, за его голову магистр Ордена назначил пять тысяч талеров, да святой престол в Риме столько же доплатит, чтобы нашего Щуку поймать!.. Вот тебе и древний христианин, и костер, и муки… Больше ничего не скажу. Не потому, что опасаюсь тебя, а просто сам ничего не знаю! – стрекотал Ясь и тут же выложил «больше»: – Не успеет появиться Генрих на нашей стороне, так и знай – либо монастырь сгорит, либо замок разграбят неведомые люди… На него и каноники наши зубы точат, но пока идет война с Орденом, его не трогают – он ведь со своим мужицким отрядом громит кшижаков почем зря! Однако, если святой престол с кардиналом Арнольдом фон Бреве за него возьмется, будет плохо.
– Мне бы и его хотелось повидать, – сказал Каспер. – Никак это невозможно, а, Сорока?
– Никак, – отрезал отец Ян. – Попробуй-ка пробиться к нему на орденские земли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Да, да, Каспер Бернат.
– Рыжий! – еще раз воскликнул отец Ян и бросился к гостю. – Садись, друг мой, садись вон сюда, в кресло. Да скинь свою свитку! Эй, Павел! – позвал он слугу. – Жарь скорее яичницу да вбей побольше яиц: шесть… нет, лучше десяток… Сала, цибули не забудь, мигом!.. Постой, притащи из кладовки кувшин вина!
Ян стоял перед расположившимся в кресле Каспером и грустно покачивал головой.
– Пан Езус! Пан Езус! Где это тебя так обработали? На войне небось? Кшижаки? Ох, Рыжий, что они с тобой сделали! Сколько лет просидели на одной скамье, а сейчас я еле-еле тебя узнал… Видно, не сладко тебе пришлось – ишь седины сколько!
– Чему тут удивляться, Сорока… Пришлось воевать. Только воевал я не с кшижаками, а с турками да татарами – на Украинской земле, в Крыму, на Черном море. Ну, об этом потом… В Киеве я встретил одного ксендза, нашего краковяка из академии. Он и сказал мне, что ты где-то в этих местах… Я расспрашивал его о наших однокашниках…
– Здесь поблизости есть еще кое-кто из наших, но ты лучше о себе расскажи…
– Стой-ка, Ясь! Прежде всего не слыхал ли ты о вармийском канонике Миколае Копернике? Не знаешь, он по-прежнему во Фромборке?
– Э, вон ты о ком! Каноник? Нет, брат, забирай повыше: он сейчас наместником в Ольштыне! Весьма важный человек! Но Ольштын, слыхать, осажден сейчас кшижаками… Они двинули свои отряды вдоль Лыни и стянули к самым стенам Ольштына.
– Вот беда! – промолвил Каспер с досадой. – Как же быть? К отцу Миколаю мне нужно пробраться во что бы то ни стало!
– Оставь, друг, это сейчас дело трудное. Каким бы ты путем ни двинулся – напорешься на орденские заставы. Отдохни немного, наберись сил… и, знаешь, Каспер, надо бы тебе сменить наряд! В этой казацкой свитке тебя, пожалуй, примут за шпиона и – за здорово живешь – вздернут на первом дереве. Поживи у меня…
– Нет, Сорока, ждать я не могу!
– Но не сейчас же тебе трогаться! Давай поразмыслим немного, чего-нибудь да придумаем… А пока расскажи о себе. Где ты пропадал эти годы? Не знаю, правда ли это, но ходили слухи, будто ты и рабство на турецкой галере изведал…
– Да, – коротко сказал Каспер, – пять лет на галере. А потом… Да что старое вспоминать! Сейчас я на родине, а большего счастья нет на свете! Не знаешь, где сейчас наша старая бражка – Жбан, Жердь, Щука? Живы ли они милостью божьей?
– Кое-что рассказать тебе могу… Жбан еще толще стал, хотя харчи у него похуже моих. Он ксендзом за Балгой на орденской земле, в кашубской деревушке. Жердь?.. Да ты сейчас ахнешь! Видел я его в прошлом году в монастыре. Такой, понимаешь, видный бакалавр, в библиотеке монастырской трудился, готовился к магистерской диссертации, должен был в доминиканское братство вступить… А вот недавно я такое о нем услышал, что у меня даже волосы дыбом стали! Рассказывают, что Жердь вместе со Щукой и еще с какими-то хлопцами то ли напали на монастырь святой Екатерины, то ли в дороге – на настоятельницу монастыря, увезли двух монахинь, что были с нею, захватили золото и камни драгоценные, что настоятельница везла, и с монашками этими и с золотом удрали в Гданьск. Кардинала Арнольда (а он у нас сейчас легатом от святого престола), кардинала этого чуть удар не хватил, когда ему донесли! Говорят еще (верно ли это, не знаю), будто его высокопреосвященство раздобыл повеление от святого отца схватить Збигнева, Генриха и других и предать их суду святой инквизиции. Дымком пахнет, дымком пахнет, Каспер! Плохи дела наших товарищей: набег, грабеж, святотатство!
Каспер не мог понять, шутит ли Ясь или говорит правду.
– Да что ты трещишь, Сорока? Кто-нибудь услышит – поверит, а хлопцам и впрямь еще влетит за одни эти разговоры!
– Пусть я помру без покаяния, если соврал хоть одним словом! – стрекотал Ясь, оправдывая свою студенческую кличку. – А все-таки молодец Збигнев, настоящий гданьщанин!
– Как же это случилось, что он вдруг из самого богобоязненного католика на этакого разбойника переделался?!
Ясь-Сорока только развел руками.
– Тебя, Рыжий, долго не было на родине, многое сейчас изменилось… – сказал он тихо. И вдруг заорал: – Па-а-а-вел! Павел!.. Нету его! – вымолвил он с облегчением. – Небось в кабачок подался… А то говоришь – и не знаешь, не подслушивает ли тебя кто и не потянут ли тебя завтра отцы инквизиторы на суд… У них сейчас всюду соглядатаи!
Каспер невольно улыбнулся. Что за предосторожности! В университете Ясь-Сорока слыл за самого тихого парня. Разве что болтал он много, но ведь за болтовню, если она не задевает церковного начальства, как будто очень не взыскивают… Вот Сташек с Генрихом – те много лишнего говорили…
– Да, а Генрих не знаешь где? – вспомнил он об Адлере. – Генрих-Щука?
– Помню я тебя, Рыжий, студентом, – вдруг ни к селу ни к городу заговорил Ясь. – Когда мы к ректору заступаться за тебя шли, Сташек-Жбан рассказывал, что ты их вину взял на себя… Словом, тебе можно верить, ты не предашь друга…
– Никакой вины у них не было, – с досадой сказал Каспер. – Просто подвыпили ребята, болтали лишнее. На это ни ректор, ни декан не посмотрели бы, но педель Кристофор захотел выслужиться перед инквизитором из Рима, вот отцу ректору и пришлось строгость проявить… Да господи, ты сам об этом прекрасно знаешь: говорят, ты в мою защиту блестящую речь по-латыни отцу ректору закатил.
– Да, Рыжий, ты верный человек… А как сейчас народу нужны такие люди, как ты!.. – не слушая его, задумчиво продолжал Ясь-Сорока. – Сколько раз и Жбан и Щука тебя поминали – вот, мол, Рыжий очень бы сейчас сгодился… Да, Каспер, в народе нашем, ну… как бы тебе сказать… толки всякие пошли… Глаза открылись, что ли… Ты не поверишь, но даже лица, облеченные саном, и те стали колебаться в католической вере… Я еще так-сяк… Но Генрих – это скала! Он и на костер и на муки пойдет, как древние христиане!
– Говори толком, Сорока, а то пошел молоть: древние христиане, костер, муки…
– Словом, за его голову магистр Ордена назначил пять тысяч талеров, да святой престол в Риме столько же доплатит, чтобы нашего Щуку поймать!.. Вот тебе и древний христианин, и костер, и муки… Больше ничего не скажу. Не потому, что опасаюсь тебя, а просто сам ничего не знаю! – стрекотал Ясь и тут же выложил «больше»: – Не успеет появиться Генрих на нашей стороне, так и знай – либо монастырь сгорит, либо замок разграбят неведомые люди… На него и каноники наши зубы точат, но пока идет война с Орденом, его не трогают – он ведь со своим мужицким отрядом громит кшижаков почем зря! Однако, если святой престол с кардиналом Арнольдом фон Бреве за него возьмется, будет плохо.
– Мне бы и его хотелось повидать, – сказал Каспер. – Никак это невозможно, а, Сорока?
– Никак, – отрезал отец Ян. – Попробуй-ка пробиться к нему на орденские земли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125