– Боюсь, Касю, желание твое исполнится скорее, чем ты думаешь, – хмуро отозвался боцман. – Купец-то наш совсем нестоящим лайдаком оказался! А я-то еще старался ему угождать, как самый настоящий кучер! И за лошадьми смотрел, и возок мыл, и – уж этого я себе не прощу! – ягненочка хлопа этого несчастного велел повару зажарить! И никакой ведь платы за свою службу не просил: мне бы только добраться до Лидзбарка. А вот…
– Что? – спросил Каспер с беспокойством.
– Да вот, разыскал он, видишь ли, здесь, в Торуни, какого-то своего немца – и поляков, конечно, побоку! Даже не так я сказал: разыскал он своего торгового человека – и, понятно, студента и боцмана побоку! Полопотали, полопотали по-своему, думают, я их не пойму, да скажи, какой гданьщанин по-немецки не понимает! Тот, другой немец, просится к нашему за подводчика. Вот Куглер и говорит мне: «Я, правда, окорок твой и гуся твоего ел, но ведь и ты со своим студентом на моих лошадях две недели ехал! А овес, говорит, тоже ведь денег стоит!» Гляжу, а тот немец уже к нему на козлы карабкается. Знаешь, Касю, я скупым никогда не был, но тут разобрала меня досада. «Вот и ели бы две недели свой овес, – говорю, – а до моего гуся и сала не касались бы!»
Веселый взрыв хохота за соседним столом прервал речь пана Конопки.
– Гданьщане? – спросил маленький каноник, жестом приглашая Каспера с Вуйком занять места рядом. – Я сужу по разговору старшего пана и по его повадке. А ну-ка, пан моряк, повторите, что вы купцу ответили.
Нисколько не чинясь, оба каноника за соседним столом приняли угощение Вуйка, а потом сами заказали трактирщику и фляков и старки, но, как заметил юноша, больше потчевали его и боцмана, а сами на еду и выпивку налегали мало.
Изредка обращаясь к Конопке и к Касперу, каноники вели между собой беседу, понятную только им двоим, хотя говорили они не по-латыни, как следовало бы ожидать от таких ученых людей, а на чистейшем краковском наречии. Насколько мог разобрать молодой студент, речь шла об обращении крови, о строении человеческого тела – вещах, в которых Каспер не очень разбирался. Доказывая что-то своему соседу, каноник повыше вытащил из-за пояса дорожную чернильницу, гусиное перо и начертил на листе бумаги какие-то круги и овалы.
– Дело ведь в том, что печень – печенью, но брат Миколай считает, что кровь поступает сюда вот таким путем, – и тут же отметил движение крови стрелками.
Тогда маленький каноник, выхватив у него из рук перо, принялся возражать высокому, тоже чертя что-то на бумаге. А славный боцман все прикладывался к оловянной кружке и доприкладывался, видно, до того, что, осмелев, вдруг спохватился:
– Да что это мы, святые отцы, все «пан моряк», да «пан студент», да «пан каноник», точно нам не дали при крещении христианских имен! Я хоть человек не родовитый, но, надо сказать, имени своего не гнушаюсь. Зовусь я Якуб Конопка, отслужил я семнадцать лет на Гданьском трехмачтовом корабле «Ясколка», товарищ мой – студент Краковской академии Каспер Бернат. Едем мы по приглашению к племяннику Вармийского епископа канонику Миколаю Копернику. Да вот, пся крев, с лошадьми у нас дело разладилось… А святых отцов как нам приказано будет величать?
Каспер не знал, куда ему деваться от смущения: во-первых, Вуек опять явно прихвастнул насчет приглашения в Лидзбарк; во-вторых, не в обычае расспрашивать подорожных людей о том, о чем они сами молчат. Еще более он смутился, когда маленький каноник, отложив гусиное перо, промолвил с доброжелательной улыбкой:
– Спасибо за откровенность, пан Конопка, мы рады, что можем вам ответить тем же. Вот это – ученый медик, отец Ян Барковский, а меня можете называть отцом Тидеманом Гизе. И, если у вас какие-нибудь затруднения с лошадьми, я с радостью вас подвезу. Для меня составит особое удовольствие выручить гостей отца Миколая. – И, к ужасу Каспера, добавил: – Я тоже направляюсь к нему, в замок Лидзбарк.
…У самых границ владений Тевтонского ордена, в шестидесяти километрах от Гданьской бухты Балтийского моря, высится замок Лидзбарк.
Стройный, выстроенный из темно-желтого камня, он увенчан четырьмя башнями, на которых развеваются флаги с гербами вармийских городов. Уже это одно как бы дает понять подъезжающему путнику, что именно здесь и находится центр управления всей Вармийской областью, резиденция главы и властителя Вармии, епископа Лукаша Ваценрода.
– Ну вот, хвала святой Марии, как будто бы и приехали, – сказал Вуек, из которого за дорогу вытряхнуло весь хмель. – Да это, оказывается, только первый двор замка, ух ты! – добавил он, видя, что тут и не собираются распрягать.
Пока кучер с боцманом, добравшись до внутреннего двора Лидзбарка, снимали багаж, а лоснящиеся от пота, окутанные паром лошади, тяжело дыша, переминались с ноги на ногу, Каспер торопливо спрыгнул наземь, чтобы помочь сойти утонувшему в своей тяжелой шубе маленькому отцу Тидеману.
Много лет спустя, вспоминая это «путешествие в Лидзбарк», Каспер часто задумывался над тем, с чего, собственно, началась его задушевная беседа с отцом Гизе. О чем только они не переговорили! О Польше, о кашубах, которым живется втрое тяжелее, чем польскому хлопу в Малой или Великой Польше.
Этих – немцы притесняют за то, что они поляки, а поляки – за то, что они, столько лет живя рядом с немцами, уже успели и покумиться и породниться с ними. Да еще их прижимают свои паны, да церковная десятина здесь взимается строже, чем всюду.
Отец Тидеман много рассказывал юноше о Миколае Копернике. Об итальянских прославленных городах, в которых довелось побывать отцу Миколаю: о Вероне, Болонье, Риме…
– Знаете, милый юноша, – говорил он, кладя руку на плечо Касперу, – многие полагали, что брат Миколай не вернется больше в свою дикую Сарматию. Это потому, что дядя его, епископ Ваценрод, послал его в Италию всего на два года, а Миколай задержался там на пять лет. Затем он во второй раз отправился в Италию – тоже на пять лет. И сана духовного, полагали завистники, он не примет, ни он, ни его брат Анджей, которого епископ также отправил в Италию… Братья вели там светский образ жизни. В Болонье Миколай даже пел под арфу знаменитого уличного певца Матитто, во Флоренции писал портрет великого Леонардо да Винчи, с ним же углублялся в изучение строения человеческого тела, а в Риме наблюдал звезды и лунное затмение с профессором Лоренцо Бонинконтри. «Забудет он свою страну и свой долг перед ней!» – думали иные. Но я и тогда знал, что Миколай избрал своей специальностью медицину для того, чтобы, вернувшись в Вармию, разделить свое время между лечением наших бедных хлопов и столь полюбившейся ему наукой о звездах.
Задушевная беседа ученого каноника Тидемана Гизе с безвестным краковским студентом Каспером Бернатом началась, пожалуй, с подарка Збигнева – маленького томика философических писем грека Симокатты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125