Теперь так принято у господ художников! – добавил прелат с гневом. – Подружек своих они пишут в виде святой Цецилии или даже матери господа бога нашего!.. Кто там? Войдите!
Вошли тот же рыцарь фон Эльстер и бургомистр Тешнер, которого Збигнев уже видел в замке. Слуга его однажды оказал студенту услугу, доставив его письмо в Лидзбарк.
– Исповедь до сих пор еще не закончена! – воскликнул фон Эльстер. – Отпусти же наконец этого молодого грешника!
Ощутив запах вина, немедленно распространившийся по комнате, Збигнев понял, почему на этот раз рыцарь говорит об исповеди в таком неподобающем тоне. Чтобы не нарушать своего благостного настроения, юноша, низко поклонившись, направился к выходу.
– Герр студиозус, – догнал его окрик фон Эльстера, – возьмите же свой подарок. Вот герр бургомистр уверяет, что двоюродный братец его, каноник Коперник, добился большого сходства с вашим другом… Он сказал что-нибудь? – повернулся Эльстер к отцу Арнольду.
Збигнев заметил предостерегающий жест бургомистра Тешнера и, в спешке забыв о подарке Каспера, поторопился закрыть за собой дверь. Ему и не хотелось вникать, о чем здесь шла беседа. «Как мало еще подготовлен я к тому, чтобы отречься от всего земного перед вступлением в орден псов господних! – думал он с раскаянием. – Может быть, отец и прав: не получится из Суходольского ни ксендза, ни монаха… Вот только что я исповедался в своих грехах, а где же эта благодать, нисходящая на человека?! Я уже в душе своей грешу снова. Эти люди, очевидно, не считают меня достойным участвовать в их беседе, а я, вместо того чтобы принять это со смирением, чуть не хлопнул изо всех сил дверью, уходя… Бедный отец Арнольд, уж он-то никак не в ответе за действия пьяного бургомистра и рыцаря… Все-таки нехорошо, – подумал он угрюмо, – что подданные польского короля, на польской земле, обращаясь друг к другу, называют собеседника не «пан», а «герр». Впрочем, я придираюсь: фон Эльстер – подданный магистра Тевтонского ордена, и земля, на которой я сейчас нахожусь, тевтонская… А бургомистр Тешнер, конечно, умнее меня и не считает нужным вступать в спор с рыцарем, который сейчас находится явно под действием винных паров».
Был ли пьян рыцарь фон Эльстер или не был пьян, судить его собеседникам было трудно, потому что рассуждал он вполне здраво. Прочитав еще раз донесение Вильгельма Нишке, трое друзей принялись детально его обсуждать.
– Да, неспроста братец мой пошел выпроваживать этого студента к самым воротам и ради этого поднялся до рассвета! – сказал Тешнер. – Как скажешь, досточтимый фон Бреве?
– Ну что за умница наш Тешнер! – воскликнул вдруг рыцарь фон Эльстер. – Я только сейчас всю эту махинацию сообразил. Признайся, Филипп, ты, конечно, знал или подозревал, что этому молодчику дается какое-то важное поручение, а? И ты прислал сюда портрет этого рыжего поляка, чтобы в случае надобности каждый мог его опознать? Дай-ка, дай-ка я хорошенько погляжу на него. Значит, Рыжий уже в дороге? Жаль, если нам не придется встретиться в Риме! Хотя маловероятно, что посылают его в Рим, как сказано было Тешнеру… А то мы, может, и встретились бы с полячишкой в «Вечном городе»… Не все же мое время уйдет на прикладывание к туфле его святейшества, а? – И рыцарь весело захохотал.
– Нельзя буквально обо всем говорить со смехом! – гневно оборвал его патер Арнольд.
Филипп Тешнер молчал. Он уговорил Каспера послать свой портрет в Мандельштамм исключительно для того, чтобы досадить Копернику: вот, мол, как мальчишка дорожит его подарком!
О том, что Касперу дают какое-то важное поручение, бургомистр и не подозревал. Да и сейчас он, честно говоря, был убежден, что пьянчужка бакалавр приплел в своем письме поездку студента для красного словца. Однако, поняв, насколько такая осведомленность и предусмотрительность может возвысить его в глазах друзей, он и не попытался возражать фон Эльстеру. Наоборот, он добавил важно:
– Только будь я на месте моего братца, я никогда не остановил бы свой выбор на гонце с такою бросающеюся в глаза внешностью! Он рыж до того, что сам Фридрих Барбаросса мог бы ему позавидовать! Впрочем, и твоя борода, милый Гуго, бросается в глаза. Ни у турок, ни у греков, ни у испанцев, ни у итальянцев я не встречал такой иссиня-черной бороды…
– Друг мой, – перебил его рыцарь, – этого студентишку посылают явно с какою-то секретной миссией, а я еду как полномочный посол Ордена! Еду с разрешения святого престола и с ведома императора Максимилиана, а также герцогов Саксонского, Мекленбургского и Померанского. Поэтому у меня нет надобности скрываться от кого бы то ни было. И намерения у меня самые миролюбивые, делающие честь и мне, и пославшему меня Ордену: я хочу помирить султана с дядей нашего великого магистра – королем Польши Зыгмунтом Первым.
Последние слова его были покрыты оглушительным хохотом бургомистра Тешнера.
Патер Арнольд сидел молча, пропуская сквозь пальцы золотую цепь своего нагрудного креста.
В открытые окна внезапно ворвался лошадиный топот, скрип отворяемых ворот и людской говор. Все покрывали отчаянные женские вопли.
– Тише! – сказал патер. – Расходитесь по комнатам, друзья мои. Сейчас не время пить и смеяться, наши хозяева вернулись с похорон. Пойду успокою бедную женщину.
Глава восьмая
РИМ
В нежно-розовой утренней дымке лежал перед глазами Каспера «Вечный город» – Рим.
Сегодня юноша впервые увидел его на заре, когда только взошло солнце, еще не жаркое, но уже по-летнему ослепительное. Косые широкие его лучи упали сначала на покинутые путниками холмы, потом на севере воспламенили воды озера Бранчано и, наконец, залили всю необъятную долину римской Кампаньи ровным благодатным светом.
В коричневом плаще, подпоясанный простой веревкой, с посохом в руке, грязный с дороги и небритый, стоял Каспер и смотрел туда, где еще колыхался утренний туман над крышами Рима.
Здесь Касперу предстояло приступить к выполнению порученного ему родиной важного и, как говорил Учитель, опасного дела.
Да, Италия пылала в огне войн и восстаний, и здесь безусловно юноше очень помог сертификат вармийского епископа, гласящий, что «раб божий Каспер Бернат из Гданьска нуждается в отпущении грехов, которое он испросит у ног святого отца нашего Юлия Второго».
Кающегося грешника то и дело останавливали отряды вооруженных людей, иной раз до того грязных и оборванных, что их можно было принять за разбойников с большой дороги, которые оказывались, однако, солдатами регулярной армии. А иной раз – чаще всего в горах – Каспера задерживали и настоящие разбойники. Надо сказать, что и те и другие надеялись найти при юноше золото, или ценности, или хотя бы оружие. Однако, узнав о цели его странствований, и испанцы, и французы, которых было полно на дорогах, и итальянцы отпускали его с миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Вошли тот же рыцарь фон Эльстер и бургомистр Тешнер, которого Збигнев уже видел в замке. Слуга его однажды оказал студенту услугу, доставив его письмо в Лидзбарк.
– Исповедь до сих пор еще не закончена! – воскликнул фон Эльстер. – Отпусти же наконец этого молодого грешника!
Ощутив запах вина, немедленно распространившийся по комнате, Збигнев понял, почему на этот раз рыцарь говорит об исповеди в таком неподобающем тоне. Чтобы не нарушать своего благостного настроения, юноша, низко поклонившись, направился к выходу.
– Герр студиозус, – догнал его окрик фон Эльстера, – возьмите же свой подарок. Вот герр бургомистр уверяет, что двоюродный братец его, каноник Коперник, добился большого сходства с вашим другом… Он сказал что-нибудь? – повернулся Эльстер к отцу Арнольду.
Збигнев заметил предостерегающий жест бургомистра Тешнера и, в спешке забыв о подарке Каспера, поторопился закрыть за собой дверь. Ему и не хотелось вникать, о чем здесь шла беседа. «Как мало еще подготовлен я к тому, чтобы отречься от всего земного перед вступлением в орден псов господних! – думал он с раскаянием. – Может быть, отец и прав: не получится из Суходольского ни ксендза, ни монаха… Вот только что я исповедался в своих грехах, а где же эта благодать, нисходящая на человека?! Я уже в душе своей грешу снова. Эти люди, очевидно, не считают меня достойным участвовать в их беседе, а я, вместо того чтобы принять это со смирением, чуть не хлопнул изо всех сил дверью, уходя… Бедный отец Арнольд, уж он-то никак не в ответе за действия пьяного бургомистра и рыцаря… Все-таки нехорошо, – подумал он угрюмо, – что подданные польского короля, на польской земле, обращаясь друг к другу, называют собеседника не «пан», а «герр». Впрочем, я придираюсь: фон Эльстер – подданный магистра Тевтонского ордена, и земля, на которой я сейчас нахожусь, тевтонская… А бургомистр Тешнер, конечно, умнее меня и не считает нужным вступать в спор с рыцарем, который сейчас находится явно под действием винных паров».
Был ли пьян рыцарь фон Эльстер или не был пьян, судить его собеседникам было трудно, потому что рассуждал он вполне здраво. Прочитав еще раз донесение Вильгельма Нишке, трое друзей принялись детально его обсуждать.
– Да, неспроста братец мой пошел выпроваживать этого студента к самым воротам и ради этого поднялся до рассвета! – сказал Тешнер. – Как скажешь, досточтимый фон Бреве?
– Ну что за умница наш Тешнер! – воскликнул вдруг рыцарь фон Эльстер. – Я только сейчас всю эту махинацию сообразил. Признайся, Филипп, ты, конечно, знал или подозревал, что этому молодчику дается какое-то важное поручение, а? И ты прислал сюда портрет этого рыжего поляка, чтобы в случае надобности каждый мог его опознать? Дай-ка, дай-ка я хорошенько погляжу на него. Значит, Рыжий уже в дороге? Жаль, если нам не придется встретиться в Риме! Хотя маловероятно, что посылают его в Рим, как сказано было Тешнеру… А то мы, может, и встретились бы с полячишкой в «Вечном городе»… Не все же мое время уйдет на прикладывание к туфле его святейшества, а? – И рыцарь весело захохотал.
– Нельзя буквально обо всем говорить со смехом! – гневно оборвал его патер Арнольд.
Филипп Тешнер молчал. Он уговорил Каспера послать свой портрет в Мандельштамм исключительно для того, чтобы досадить Копернику: вот, мол, как мальчишка дорожит его подарком!
О том, что Касперу дают какое-то важное поручение, бургомистр и не подозревал. Да и сейчас он, честно говоря, был убежден, что пьянчужка бакалавр приплел в своем письме поездку студента для красного словца. Однако, поняв, насколько такая осведомленность и предусмотрительность может возвысить его в глазах друзей, он и не попытался возражать фон Эльстеру. Наоборот, он добавил важно:
– Только будь я на месте моего братца, я никогда не остановил бы свой выбор на гонце с такою бросающеюся в глаза внешностью! Он рыж до того, что сам Фридрих Барбаросса мог бы ему позавидовать! Впрочем, и твоя борода, милый Гуго, бросается в глаза. Ни у турок, ни у греков, ни у испанцев, ни у итальянцев я не встречал такой иссиня-черной бороды…
– Друг мой, – перебил его рыцарь, – этого студентишку посылают явно с какою-то секретной миссией, а я еду как полномочный посол Ордена! Еду с разрешения святого престола и с ведома императора Максимилиана, а также герцогов Саксонского, Мекленбургского и Померанского. Поэтому у меня нет надобности скрываться от кого бы то ни было. И намерения у меня самые миролюбивые, делающие честь и мне, и пославшему меня Ордену: я хочу помирить султана с дядей нашего великого магистра – королем Польши Зыгмунтом Первым.
Последние слова его были покрыты оглушительным хохотом бургомистра Тешнера.
Патер Арнольд сидел молча, пропуская сквозь пальцы золотую цепь своего нагрудного креста.
В открытые окна внезапно ворвался лошадиный топот, скрип отворяемых ворот и людской говор. Все покрывали отчаянные женские вопли.
– Тише! – сказал патер. – Расходитесь по комнатам, друзья мои. Сейчас не время пить и смеяться, наши хозяева вернулись с похорон. Пойду успокою бедную женщину.
Глава восьмая
РИМ
В нежно-розовой утренней дымке лежал перед глазами Каспера «Вечный город» – Рим.
Сегодня юноша впервые увидел его на заре, когда только взошло солнце, еще не жаркое, но уже по-летнему ослепительное. Косые широкие его лучи упали сначала на покинутые путниками холмы, потом на севере воспламенили воды озера Бранчано и, наконец, залили всю необъятную долину римской Кампаньи ровным благодатным светом.
В коричневом плаще, подпоясанный простой веревкой, с посохом в руке, грязный с дороги и небритый, стоял Каспер и смотрел туда, где еще колыхался утренний туман над крышами Рима.
Здесь Касперу предстояло приступить к выполнению порученного ему родиной важного и, как говорил Учитель, опасного дела.
Да, Италия пылала в огне войн и восстаний, и здесь безусловно юноше очень помог сертификат вармийского епископа, гласящий, что «раб божий Каспер Бернат из Гданьска нуждается в отпущении грехов, которое он испросит у ног святого отца нашего Юлия Второго».
Кающегося грешника то и дело останавливали отряды вооруженных людей, иной раз до того грязных и оборванных, что их можно было принять за разбойников с большой дороги, которые оказывались, однако, солдатами регулярной армии. А иной раз – чаще всего в горах – Каспера задерживали и настоящие разбойники. Надо сказать, что и те и другие надеялись найти при юноше золото, или ценности, или хотя бы оружие. Однако, узнав о цели его странствований, и испанцы, и французы, которых было полно на дорогах, и итальянцы отпускали его с миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125