Повернулся затем к Макарову и съездил солдата по шее.
— Дубина, — сказал и ушёл.
Постоял в изумлении новичок. А потом и сам приложился к двери. Глянул, не верит своим глазам — в танце, в мазурке кружатся узники. Мазурка — азартный танец. Нелегко в кандалах танцевать мазурку. Бьют по дощатому полу кандальные цепи. Дребезжат и трясутся рамы.
Глазеет обалдело на декабристов Макар Макаров: «Ишь напридумали! Каторжные, а веселятся. Ишь!»
«СВИДЕТЕЛЬСТВОВАЛ»
Разрешили декабристам получать книги. Выделил комендант тюрьмы молодого офицера. Поручил ему следить за тем, какие книги будут присылать заключённым. Нет ли среди них недозволенных.
— Читай, да внимательно, — наставлял комендант.
Обрадовался молодой офицер: «Повезло. Буду себе полёживать, буду себе почитывать».
И вот стали поступать к декабристам книги.
Полёживает офицер, почитывает. Прочитает, пишет на первом листе «Читал», расписывается и отдает декабристам.
За первой партией книг поступила в Сибирь вторая, затем третья, четвёртая, пятая. Всё больше и больше приходит книг. Привозят десятками, сотнями. Тащат их в комнату к офицеру. Завалили книги углы, поднялись от пола до самого потолка. С ужасом смотрит молодой офицер на эти печатные горы. А книги идут и идут.
Присылают их в пачках, в мешках, в деревянных ящиках. Разные книги сюда приходят: по астрономии, по геологии, по географии, по биологии, по философии, по математике…
А тут пришёл обоз из пяти саней.
— Что такое? — кричит офицер.
— Книги.
— Какие книги?!
Отвечают:
— Медицинская библиотека.
А в этой библиотеке четыре тысячи разных книг.
— Боже! — вырвалось у офицера.
Где же книги ему читать! Листать едва успевает. Сидит за столом от зари до зари. Уже не пишет на книгах «Читал», помечает «Свидетельствовал».
А тут повалили иностранные книги. На французском, английском, турецком, испанском, арабском — на пятнадцати языках.
Совсем ошалел бедняга. Уже и не может понять, какую книгу с какого конца листать. Словарями обложился со всех сторон. Словарей не хватает. Сторон не хватает.
А главное, как разобраться, как уследить, какая книга из них запретная.
— По названиям определяй, по названиям, — советует комендант.
Взял комендант рядом лежащую книгу, прочитал: «Опыт археологических исследований».
— Вот видишь, — сказал офицеру. — Археология. Тут ничего нет запретного. Значит, давай.
Потянулся за другой книгой. Попалась иностранная, с картинками. На картинках жуки и бабочки. «История насекомых», — перевёл комендант название книги.
— Тут тоже нет ничего опасного, — объясняет комендант. — Тоже смело её давай. А вот если попадётся, — комендант кашлянул, — про государя императора и недоброе, так не давай. Понял?
— Понял, — сказал офицер.
Ушёл комендант.
Открыл молодой офицер книгу «Опыт археологических исследований», пометил на ней «Свидетельствовал», расписался, хотел положить в сторону, однако заинтересовался, открыл страницу, прочёл первые строчки и ахнул. Ничего там нет про археологические исследования, а речь в ней как раз о том, что власть царей — власть деспотическая, что надо царей свергать.
Потянулся к «Истории насекомых», посмотрел на жуков и бабочек, раскрыл словарь, начал читать, а в книге вовсе не про жуков и бабочек и хотя не по-русски, опять про царей и опять недоброе.
Присмотрелся офицер к одной книге, к другой. И только теперь заметил, что заглавные листы у них вклеены. Взяты из других книг. Жуки и бабочки тоже вклеены.
Бросился офицер к коменданту.
— Ах, негодяи! — кричал комендант. Потом успокоился. Изобретательно, — проговорил. — Вот что, — сказал офицеру. — От этих господ голова у меня болит. Разберись-ка, любезный, сам. Поступай, как сочтёшь разумным.
А как поступать? Особенно если книги на языках турецком, арабском или китайском.
Придумал наконец офицер: одну книгу налево, вторую — направо, одну декабристам, вторую — взапрет. Даже листать не надо.
«ЧЁРТОВА МОГИЛА»
Четыре часа утра.
— Подымайся! — неслась команда дежурного унтер-офицера.
Гремя кандалами, каторжане сползали с нар.
Так начинался рабочий день в Благодатском. Работали здесь декабристы глубоко под землёй. Добывали свинцовую руду, дышали едкой рудничной пылью.
В Чите рудников не было. Тут и работа была иной, по сравнению с прошлой, — лёгкой. Подметали улицы. Рыли рвы и канавы. Чистили казённые хлевы и конюшни. Чинили частокол, окружавший Читинский острог. Мололи зерно на ручных мельницах. Работа нерадостная. И всё же нет-нет — схватит людей озорство.
— Господа! Сегодня дуэль, дуэль! — выкрикивал Щепин-Ростовский. Кого в секунданты?
— Пущина!
— Пущина!
— Лунина!
Составят декабристы четвёрки. В одной старшим Щепин-Ростовский, в другой Басаргин, Розен или Михаил Бестужев.
— Начинай! — командует Пущин.
«Дуэль» начинается. Состязаются декабристы, кто раньше зерно смолотит.
— Не отставай! — басом гудит Щепин-Ростовский.
— Не отставай! — Басаргин нараспев выводит.
Уходит зерно к жерновам за ведром ведро. Белым чудом мука ссыпается.
На многие работы водили в Чите декабристов. Но чаще всего заключённых гнали к оврагу. Памятен декабристам этот овраг.
Засыплют декабристы овраг, заровняют, зачистят. Пройдёт дождь размыло опять овраг. Снова лопаты и тачки в руки. Снова дождь — и опять начинай всё сначала. Человеческий труд, как дым, — в трубу. Без всякой пользы, без всякой цели.
Измотал декабристов овраг.
— Господа, дуэль, дуэль! — пытался и здесь чем-то увлечь товарищей Щепин-Ростовский.
Однако никто не откликался.
Первым не выдержал Бобрищев-Пушкин:
— Не могу! Тошнит!
И вдруг, словно в истерике:
— Не могу! Бесцельно! Бездумно! Как миф! Как дым! Не могу. Лучше назад — в рудники, под землю. Там хоть польза стране и людям. Бесцельно! кричал Бобрищев.
Еле его успокоили.
Срывались Давыдов, Вадковский, братья Беляевы. Да и другим этот овраг словно кинжал у сердца.
«Чёртовой могилой» назвали овраг декабристы. Правда, никто из них здесь не погиб. Да и вообще могил никаких здесь не было. Однако с названием этим никто не спорил. Даже солдаты-охранники.
— Могила, как есть могила, — говорили они. — Господа офицеры молодость, силы свои хоронят.
«ОТЕЧЕСТВО»
Декабристы любили песни. Весёлые — в дни веселий. Грустные — когда становилось грустно. Пели народные песни. Пели арии и романсы. По-французски пели песни французские. Итальянские — по-итальянски. Были песни и собственных сочинений Но самой любимой, той, которую декабристы исполняли чаще всего и громче, была революционная песня «Отечество наше страдает под игом твоим».
Запевали её обычно тогда, когда строем шли на работу. Начинал Тютчев. У него был мягкий красивый голос. Затем подхватывали братья Александр и Николай Крюковы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Дубина, — сказал и ушёл.
Постоял в изумлении новичок. А потом и сам приложился к двери. Глянул, не верит своим глазам — в танце, в мазурке кружатся узники. Мазурка — азартный танец. Нелегко в кандалах танцевать мазурку. Бьют по дощатому полу кандальные цепи. Дребезжат и трясутся рамы.
Глазеет обалдело на декабристов Макар Макаров: «Ишь напридумали! Каторжные, а веселятся. Ишь!»
«СВИДЕТЕЛЬСТВОВАЛ»
Разрешили декабристам получать книги. Выделил комендант тюрьмы молодого офицера. Поручил ему следить за тем, какие книги будут присылать заключённым. Нет ли среди них недозволенных.
— Читай, да внимательно, — наставлял комендант.
Обрадовался молодой офицер: «Повезло. Буду себе полёживать, буду себе почитывать».
И вот стали поступать к декабристам книги.
Полёживает офицер, почитывает. Прочитает, пишет на первом листе «Читал», расписывается и отдает декабристам.
За первой партией книг поступила в Сибирь вторая, затем третья, четвёртая, пятая. Всё больше и больше приходит книг. Привозят десятками, сотнями. Тащат их в комнату к офицеру. Завалили книги углы, поднялись от пола до самого потолка. С ужасом смотрит молодой офицер на эти печатные горы. А книги идут и идут.
Присылают их в пачках, в мешках, в деревянных ящиках. Разные книги сюда приходят: по астрономии, по геологии, по географии, по биологии, по философии, по математике…
А тут пришёл обоз из пяти саней.
— Что такое? — кричит офицер.
— Книги.
— Какие книги?!
Отвечают:
— Медицинская библиотека.
А в этой библиотеке четыре тысячи разных книг.
— Боже! — вырвалось у офицера.
Где же книги ему читать! Листать едва успевает. Сидит за столом от зари до зари. Уже не пишет на книгах «Читал», помечает «Свидетельствовал».
А тут повалили иностранные книги. На французском, английском, турецком, испанском, арабском — на пятнадцати языках.
Совсем ошалел бедняга. Уже и не может понять, какую книгу с какого конца листать. Словарями обложился со всех сторон. Словарей не хватает. Сторон не хватает.
А главное, как разобраться, как уследить, какая книга из них запретная.
— По названиям определяй, по названиям, — советует комендант.
Взял комендант рядом лежащую книгу, прочитал: «Опыт археологических исследований».
— Вот видишь, — сказал офицеру. — Археология. Тут ничего нет запретного. Значит, давай.
Потянулся за другой книгой. Попалась иностранная, с картинками. На картинках жуки и бабочки. «История насекомых», — перевёл комендант название книги.
— Тут тоже нет ничего опасного, — объясняет комендант. — Тоже смело её давай. А вот если попадётся, — комендант кашлянул, — про государя императора и недоброе, так не давай. Понял?
— Понял, — сказал офицер.
Ушёл комендант.
Открыл молодой офицер книгу «Опыт археологических исследований», пометил на ней «Свидетельствовал», расписался, хотел положить в сторону, однако заинтересовался, открыл страницу, прочёл первые строчки и ахнул. Ничего там нет про археологические исследования, а речь в ней как раз о том, что власть царей — власть деспотическая, что надо царей свергать.
Потянулся к «Истории насекомых», посмотрел на жуков и бабочек, раскрыл словарь, начал читать, а в книге вовсе не про жуков и бабочек и хотя не по-русски, опять про царей и опять недоброе.
Присмотрелся офицер к одной книге, к другой. И только теперь заметил, что заглавные листы у них вклеены. Взяты из других книг. Жуки и бабочки тоже вклеены.
Бросился офицер к коменданту.
— Ах, негодяи! — кричал комендант. Потом успокоился. Изобретательно, — проговорил. — Вот что, — сказал офицеру. — От этих господ голова у меня болит. Разберись-ка, любезный, сам. Поступай, как сочтёшь разумным.
А как поступать? Особенно если книги на языках турецком, арабском или китайском.
Придумал наконец офицер: одну книгу налево, вторую — направо, одну декабристам, вторую — взапрет. Даже листать не надо.
«ЧЁРТОВА МОГИЛА»
Четыре часа утра.
— Подымайся! — неслась команда дежурного унтер-офицера.
Гремя кандалами, каторжане сползали с нар.
Так начинался рабочий день в Благодатском. Работали здесь декабристы глубоко под землёй. Добывали свинцовую руду, дышали едкой рудничной пылью.
В Чите рудников не было. Тут и работа была иной, по сравнению с прошлой, — лёгкой. Подметали улицы. Рыли рвы и канавы. Чистили казённые хлевы и конюшни. Чинили частокол, окружавший Читинский острог. Мололи зерно на ручных мельницах. Работа нерадостная. И всё же нет-нет — схватит людей озорство.
— Господа! Сегодня дуэль, дуэль! — выкрикивал Щепин-Ростовский. Кого в секунданты?
— Пущина!
— Пущина!
— Лунина!
Составят декабристы четвёрки. В одной старшим Щепин-Ростовский, в другой Басаргин, Розен или Михаил Бестужев.
— Начинай! — командует Пущин.
«Дуэль» начинается. Состязаются декабристы, кто раньше зерно смолотит.
— Не отставай! — басом гудит Щепин-Ростовский.
— Не отставай! — Басаргин нараспев выводит.
Уходит зерно к жерновам за ведром ведро. Белым чудом мука ссыпается.
На многие работы водили в Чите декабристов. Но чаще всего заключённых гнали к оврагу. Памятен декабристам этот овраг.
Засыплют декабристы овраг, заровняют, зачистят. Пройдёт дождь размыло опять овраг. Снова лопаты и тачки в руки. Снова дождь — и опять начинай всё сначала. Человеческий труд, как дым, — в трубу. Без всякой пользы, без всякой цели.
Измотал декабристов овраг.
— Господа, дуэль, дуэль! — пытался и здесь чем-то увлечь товарищей Щепин-Ростовский.
Однако никто не откликался.
Первым не выдержал Бобрищев-Пушкин:
— Не могу! Тошнит!
И вдруг, словно в истерике:
— Не могу! Бесцельно! Бездумно! Как миф! Как дым! Не могу. Лучше назад — в рудники, под землю. Там хоть польза стране и людям. Бесцельно! кричал Бобрищев.
Еле его успокоили.
Срывались Давыдов, Вадковский, братья Беляевы. Да и другим этот овраг словно кинжал у сердца.
«Чёртовой могилой» назвали овраг декабристы. Правда, никто из них здесь не погиб. Да и вообще могил никаких здесь не было. Однако с названием этим никто не спорил. Даже солдаты-охранники.
— Могила, как есть могила, — говорили они. — Господа офицеры молодость, силы свои хоронят.
«ОТЕЧЕСТВО»
Декабристы любили песни. Весёлые — в дни веселий. Грустные — когда становилось грустно. Пели народные песни. Пели арии и романсы. По-французски пели песни французские. Итальянские — по-итальянски. Были песни и собственных сочинений Но самой любимой, той, которую декабристы исполняли чаще всего и громче, была революционная песня «Отечество наше страдает под игом твоим».
Запевали её обычно тогда, когда строем шли на работу. Начинал Тютчев. У него был мягкий красивый голос. Затем подхватывали братья Александр и Николай Крюковы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112