Даже сам батюшка Капитолий и тот морскими словами теперь заражён. Ризу свою называет робой, звонницу — марсом, колокол — рындой.
А главное в том, что слово «братишки» к нему, как репей, пристало. Не прихожане теперь у него богомольцы, а только «братишки».
— Ну, братишки, помянем усопших.
— Братишки, господу богу дружно помолимся.
Он даже бога как-то назвал братишкой. Да, правда, тут же опомнился.
И вот то ли от скуки, то ли от зависти вдруг взбрела ему мысль и себе раздобыть тельняшку. Стал обхаживать Митю. Митя отдал. Надевал её отец Капитолий важно под рясу. В тельняшке рыбу ходил удить.
Отец Капитолий прожил в Ромашках немало лет. Он и в эти бурные годы здесь усидел.
Раньше служил:
«Долгие лета царю-императору…»
Потом, когда скинули вдруг царя и правительство стало Временным, пел эти же самые «долгие лета» правительству Временному. А теперь так же исправно пел про Советскую власть.
Поп любил горькую, любил приношения. Был он не то чтобы очень в селе почитаем, а всё же терпим крестьянами.
ВЕРСТА
Сдружились Нюта и Ромка. Как случилось, сами того не заметили. То ли имена их друг другу понравились. То ли просто стояли их дома по соседству, и поэтому чаще виделись. А может, другие какие причины.
Только чувствует Нюта, что ей без Ромки как бы и скучно. И Ромка то же самое чувствует.
Встанет Нюта утром, а Ромка уже на улице. Крутится у ворот, дожидается. Стала Нюта подниматься ещё чуть пораньше. Заметил Ромка такое, сам ещё раньше является.
Нравится это Нюте.
Ромка Нюту водил по графскому имению, всё показал, про всё рассказал. Ромка Нюту катал на Арапчике и сам за уздечку коня держал. Ромка сунул Нюте в карман карамельку — ту, что из ближайшего города Ямбурга Ромке отец привёз.
А как-то Ромка и Нюта ходили на берег Луги. Да не сюда, не к краю села, а с версту отошли по течению.
Были первые числа мая. Остановились они на лугу. Ромка смотрит на Нюту. Нюта смотрит на Ромку.
Стоят и молчат.
Потом Ромка решил искупаться. Он и Нюте сказал:
— Смелей.
Нюта смутилась. Что же ответить? Нюта плавать совсем не умеет. Засмеёт её Ромка. Пиши пропала слава твоя морская, весь твой балтийский авторитет.
— Я плавать в реке не обучена. Мне бы море… — схитрила девчонка.
Понял, конечно, Ромка, в чём дело. Не такой уж дурак. Да вида, однако, не подал. Не стыдил, не смеялся над Нютой, а просто сказал:
— Да ты не смущайся. Я враз научу.
Ромка сажёнками плавать умеет. Ромка нырять мастак.
— Ты, главное, Нюта, не трусь, — наставляет мальчик. — Вот так. Вот так. А говоришь, что в реке не умеешь плавать!
Говорит такое Ромка, конечно, для вида. Нюта пока как топор на воде. А всё же слышать от Ромки такое приятно. Всё смелее она, смелее. Глядишь потихоньку пошло.
Потом Ромка прыгал по берегу. То на одной ноге, то на другой. Из ушей вытряхивал воду. И Нюта тоже прыгала. И оба они смеялись.
Потом, взявшись за руки, дети помчались домой. В лицо дул ветер. Смеялось солнце. Шептались травы. И было бежать не трудно, а как-то совсем легко. Было забавно. Забавно и весело. И только стучало сердце.
Затем Ромка остановился. Пошли они шагом. Всё тише и тише. И Нюте вдруг стало жалко, что вот и кончается эта верста, а с нею и этот день. И Ромке, видимо, стало жалко. Неожиданно он повернул назад. Нюта не заупрямилась. И снова они пошли к реке, к тому же самому месту.
А потом и ещё и ещё раз. А потом… Нюта сбилась потом со счёта.
КОММУНА
Коммуна в Ромашках была неокрепшая. В чём-то коммуна, а в чём-то пока и нет.
Ещё тогда, когда решался вопрос о её создании, голоса разделились. Все Задорновы были «за». Присоединились к ним лишь Вировы и Горемыка. Не все крестьяне вступили тогда в коммуну.
Потом, когда решали, что обобществлять, опять голоса распались. Тут даже среди самих Задорновых не было полного лада. Одни считали, что общим надобно сделать всё: и плуги, и бороны, и коров, и овец, и кур. Другие, чтобы кур оставить. Из-за кур-то и вышел спор. После немалых криков птицу всё же не тронули.
Инициатором ромашкинской коммуны был отец Ромки Юхим Задорнов. Он стал её председателем.
В первый же год коммунары собрали неплохой урожай. И рожь и лён выдались славными. К удивлению тех, кто испугался объединения, жизнь в коммуне заладилась.
У каждого из коммунаров были свои обязанности. Старуха Вирова была назначена старшей по уходу за стадом.
После смерти мужа старуха всё время пропадала на скотном дворе. Домой приходила поздно. А то и вовсе оставалась ночевать при коровах. Отёл этого года был удачен. Забот и хлопот хватало.
Домашние дела теперь полностью ложились на Митю. И он вместе с Нютой неплохо со всем справлялся.
А вечером Митя любил рассказывать Нюте сказки. Знал он их много. И про царевну Несмеяну, и про Лягушку-царевну, про перо Жар-птицы, про Серого волка, про злую бабу-ягу. Каких только сказок Митя не знал! Рассказывал их горбун не торопясь. Часто в лицах, подражая то крику птицы, то рёву зверя, то скрипучему кашлю Кощея Бессмертного.
Нюта ахала, замирала, мороз пробегал по коже. То её обступали густые леса, то открывались бескрайние дали. И Митя как Митя совсем исчезал. И изба уже не изба. А кругом шелестит трава, бьются ветви над её головою, и бесшумным кошачьим шагом, не касаясь земли, задев Нюту горячим боком, мчится на помощь к Ивану-царевичу Серый волк.
Потом Нюта с Митей садились ужинать. Появлялись крынка с густым молоком и каравай душистого хлеба. Пил молоко Митя как-то совсем по-детски и улыбался.
Больше других Митя любил сказку про доброго волшебника и удивительную палочку, которая выполняла любые его пожелания.
— А где он живёт? — спросила Нюта.
— Кто?
— Добрый волшебник.
Митя задумался.
— В густом лесу, в тридесятом царстве.
— И он всё может?
— Может, — убеждённо ответил Митя.
«Вот повстречать бы такого волшебника, — думала Нюта. — Попросить эту самую палочку и сделать так, чтобы Митя больше не был горбатым».
Мысль о волшебной палочке глубоко запала девочке в душу.
А как-то Митя вытащил из-под своей лежанки резной сундучок. Вынул из кармана ключ, открыл крышку. Чего там только не было! Какие-то железки, подкова, гвозди. Кусок муаровой ленты, заячий хвостик, газетные кульки с семенами пионов, настурций, левкоев — Митя любил цветы.
А в самом низу обёрнутая холстиной лежала граната.
— Граната! Зачем же она тебе? — подивилась Нюта.
— Да так, пусть лежит, — простодушно ответил Митя.
ТРИДЕСЯТОЕ ЦАРСТВО
Понимает, конечно, Нюта, что всё, о чём рассказывал Митя, это всего-то навсего сказки. Всё это выдумки. И про бабу-ягу, и про Царевну-лягушку, и про всё другое. Только вот с этой самой волшебной палочкой… Тут Нюта не очень уверена. А вдруг где-то и вправду живёт подобный волшебник. Хочется Нюте, чтобы волшебник жил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112