Он поглядел на Брыкина внимательно, но
не спросил, здоров ли, далеко ли зашагал.
- Вот к ним иду... Лесу хочу попросить для капитального ремонта, -
само собою сказалось у Брыкина, и он остановился по необъяснимому стрем-
лению задержать свой приход в исполком.
Афанас в ответ на это прикинул коротким взглядом Брыкина и остановил-
ся, уткнувшись глазами в рассохшуюся, цвета выметенного пола, землю.
- Как глядеть!.. Ясно, дерево не колосина, за пазухой незамеченно не
унесешь, - уклонился Чигунов и поковырял косьем ссохшийся катышок конс-
кого навоза. - А только... что ж тебе по доброй-то воле итти? - и он
кивнул головой, намекая на что-то, Егору давно известное.
- Да чего же мне и дома-то сидеть? - загорячился Егор Иваныч. - Что ж
я губитель какой или кулак там? В Красной армии был, а выйти из дому и
не позволено! Пулю в себе ношу! - добавил Брыкин робко, но места, где
пуля, уже не указал.
- Пуля дело не маленькое, гнет, одним словом, обремененного труда...
- лениво согласился Афанас, выковыривая из колесины навозного жучка. Ру-
сые волосы его, добела обожженные солнцем, свисали на лицо. Брыкину хо-
телось заглянуть ему в глаза, за скобку волос, знает ли, или только нап-
рашивается на бутылку угощенья. - Вот тоже сказать, и волк... - сказал
вдруг Чигунов, поднимая глаза.
- Какой волк?.. - нахмурился глупому слову Егор Иваныч. - К чему у
тебя волк?
- Волк-те? А вот у отца зарок был: не затрагивай волка попусту, а уж
бросился, так прямо в шею кусай.
Брыкин пристально глядел в Афанасово лицо. Лоб у Афанаса был большой
и тяжко висел над несоразмерно маленькой, какой-то бабьей, нижней частью
лица. Глаза высматривали из глазниц хитро и зорко, только они одни и
посмеивались. Брыкин догадался, о чем думал Афанас.
- У меня вот таким же манером... братишко недавно прибыл. С Андрюшкой
Подпрятовым... приятель тебе? Я к нему разом - пачпорт покажи. У него
тоже, пачпорт-те, вишь, берестяной, а бересто-т с березы еще не слупле-
но... А береза-т еще не выросла! Я им обоим и наказал: гуляй, говорю, в
лесах. Лес человеку очень, говорю, пользительно. Вырой себе ямку и живи
в ней.
Брыкин озлился и насильственно заулыбался:
- Должно, шарик у меня не работает. Ты прости, дядя Афанас, а только
речь твоя мне не по разуму! И куда ты клонишь - не пойму. А лес мне ну-
жен, так и знай... перерубы все подгнивают. Опасный ты, дядя Афанас, че-
ловек!
И он крупным, нарочитым шагом дошел до исполкомского крыльца. Испол-
комский дом, когда-то Сигнибедовский, рублен был на старозаветный манер,
неистовствовала пестрота раскраски. У крыльца стояли, привязаны, две ло-
шади, правая - статная кобылка под седлом. "Не вернуться ли?.." - тоск-
ливо мелькнуло последнее соображение. Но, ощутив на спине у себя насмеш-
ливый взгляд Афанаса Чигунова, Егор Иваныч, грохая сапогами, поднялся на
крыльцо и с остервенением распахнул вторую, в сенях, дверь.
Его охватила духота тесной каморки. Вокруг стола, за которым бойко
поскрипывал пером семнадцатилетний парнишка, председателев сын, стояли
мужики. Их было шестеро. И у всех шестерых на лицах было написано озабо-
ченное непониманье, даже виноватость. У одного из них как-то особенно
понуро выглядывал грязный клок из дырки на штанах.
Окна были закрыты. В мутное стекло, густо засиженное разным насеко-
мым, гудливо билась озверевшая синяя муха. Она искала выхода, но выхода
ей отсюда не было. Отсутствовал здесь обычный избяной дух, и воздух, ка-
кой-то серо-желтый, пахнул чем-то махорочным, солдатским.
Егор Иваныч прошел мимо и уже без прежней решимости взялся за скобку
следующей двери.
- Вам куда, товарищ?.. - сорвался с места председателев сын, второпях
бросая ручку на стол и изобразив возможную строгость на безусом своем
лице.
- Да я, Васятка, к папаше твоему... Хочу вот леса попросить, не даст
ли, - откровенно признался Брыкин и стал какого-то палевого оттенка.
- Тут Васяток нет, тут общественное место, - бесстрастно отразил Ва-
сятка. - И папаш тут тоже никаких не имеется! И вообще, товарищ... - он
не договорил, охваченный пожаром нестерпимого смущенья.
- Ну, уж прости дурака, - съязвил Брыкин, манерно кланяясь в пояс. -
Не знаю уж, каким тебя благородием и свеличать! Люди, сам знаешь, тем-
ные!.. В отдалении живем! - Брыкин так смешно подергал всем туловищем,
словно вытряхивал себя из себя самого, что мужики, все шестеро разом,
засмеялись лениво и добродушно.
- Я тебе не благородие, Егор Иваныч... как мы все обитаем землю, тру-
довой одним словом... - путался Васятка. - И потом, эта дверь в цейгауз
ведет, а к председателю вот сюда! - и он сам отворил перед Брыкиным
дверь.
- Садись уж, записывай... трудовой! Сенокос ведь! - сказал один, с
дыркой на штанах.
- Ты нам вот зимой поболтаешь, дремоту разогнать! - прибавил беззлоб-
но другой.
Егор Иваныч слышал это, но уже не смеялся вместе с мужиками. Он про-
лез в дверную щель как-то боком и остановился посреди комнаты.
Здесь было покойно, просторно и хорошо. За открытым окном стояли яб-
лони в цвету, - Сигнибедов был хозяйственен. Отраженное в глянцевой зе-
лени яблонь солнце было так сильно, что и на лицах людей, и на всех нем-
ногих предметах здесь смутно и приятно поблескивал прохладный зеленова-
тый отлив. Эта зеленоватость и придавала комнате какую-то необычную чис-
тоту, вначале даже непонятную для глаза. Впечатление чинности создава-
лось огромной и плохой литографией Ленина, висевшей в красном углу.
У левого окна, закрывшись газетой, сидел большой размерами человек в
гладких военных сапогах. Лица его не видел Брыкин, зато виден был толс-
тый перстень на крупном пальце, придерживавшем газетный лист. Брыкин не
обратил на него особенного внимания, более привлеченный другим. Этот
другой, военный комиссар соседней волости, разморясь от жары и изнемогая
от зевоты, забавно ловил мух на собственном колене. При появлении Брыки-
на он как раз бросил обескрыленную муху под лавку и, встав, закурил па-
пиросу, торчавшую у него за ухом, в запасе.
- Ну, я поехал, Матвей Максимыч, - сказал он, вытискивая сквозь зубы
струйку дыма. - Я к тебе вечерком заеду, жара спадет... В Попузине-т все
Петр Васильич сидит?
- Петр... - сказал председатель и рассеянно позевнул.
- Ну вот, я тогда к Петру Васильичу поеду...
Сам председатель был бос и сидел за столом, на котором поверх вороха
газет лежала крохотная восьмушка серой бумаги. В нее и вписывал Лызлов
тугие свои соображения, тыча время от времени пером в чернильный пузы-
рек. Пузырек этот, засоренный мухами, давно иссяк и напрасно тщился ныне
дать хоть каплю чернильной влаги пересохшему председателеву перу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99