Ищущий взгляд его упал на окно, и вот
выход был найден.
Сильными ударами винтовочного приклада он выбивал рамы из окна. Рамы
были старые, дубовые - затея домовитого Савелья, когда еще не отпробова-
ны были царские розги. Летели осколки, и уже всходил бодрящий холод в
разбитые стекла, - блестела звездами морозная ночь. Под окнами различил
Семен людские тени и тихие переговоры их. "Живьем взять хотят..." - по-
нял Семен и последним ударом, зло усмехаясь, выбил расщепленные остатки
рамы.
- Сенюшка... так ведь под окном они! - различил он прерывистый шопот
матери из-за двери. И вот Семену стеснило в груди, едва вспомнил ее све-
денные, сухие пальцы.
- Прощай, мамаша! - отчаянно крикнул он и выбросил за окно все
тряпье, какое нашлось на койке, завернутое в шинель.
Под окном, среди людей, разом раздались восклицания, и все скрывавше-
еся за окном с неистовой поспешностью навалилось на Семенову приманку. В
средину той живой кучи метнул Семен гранату и разрядил наган. Почти тот-
час же он выскочил из окна и побежал. Его спасли глубокие сугробы, моло-
дые ноги и ночь. Два выстрела не достигли его, а погоню было некому уст-
раивать. - Лишь за пределом опасности, когда от бега зашлось сердце, он
сел прямо на снег и так сидел, трудно дыша и обводя глазами ночное поле.
Мягко мерцали звездным светом снега. Где-то за Дуплею - волчий лай. Се-
мен все сидел, прислушиваясь к себе самому, к совершавшемуся внутри его
перерожденью. Все прежние помыслы о крестовой войне с городом были отри-
нуты. Здесь родился другой Семен, - именно тот Семен Барсук, о котором
впоследствии сами собой сложились песни и распевались на ярмарках, на
пьяных гулянках, всюду, где поется мужику.
XVII. Егор Иваныч Брыкин выдает свой секрет.
В том и состояло перерождение Семена, что уже не сдерживала его преж-
няя осторожность. Как волки, заметались по уезду барсуки. Описывали кру-
ги, имея целью и центром советское село Гусаки. Четыре раза суживались
круги, и четыре раза загорались Гусаковские овины, - отстаивали. И уже
не обходилось без кроволития каждый раз.
Передавались изустно слова, якобы сказанные старшим барсуком: "мы
председателей в уезде повыведем". Может, и неправда, но три раза до вес-
ны безлюдели в округе исполкомы. Выявлялся новый председатель, не больше
дней сидел он в нетопленом, запустевшем исполкоме, - срок, в который до-
тянуться до него невидимой руке Семена Барсука. Под конец унылей, чем на
мирскую повинность, смотрели Гусаки на возможность править каким-нибудь
из сел той незамиренной округи. Даже выдумал новую угрозу Половинкин не-
послушным: "вот я тебя председателем в Сускию посажу!".
Отряд Половинкина вырос неузнаваемо, но возрос в неодолимую ораву и
Барсуковский отряд, путеводимый теперь самим Семеном. Даже и крутые мо-
розы - лопался лед на Мочиловке - не могли остановить враждующих в их
безумных круженьях по снегам. Но встречи их редко оканчивались боем: как
будто слишком мал был для их обоюдной ненависти разбег. - Почти вся Бар-
сучья держава жила теперь на походе. В землянках оставалось лишь ста-
ричье да болящая команда, возглавляемые Прохором Стафеевым. Кашеварами
называла их летучая часть, и те не обижались. Жибанда имел свой от-
дельный отряд, встречались они с Семеном только дома. То была неправда,
к слову сказать, будто председателей убивали. Председателей копили, как
деньги, на последний расчет.
А уже февраля бежали резвые дни, запорошенные мокрым снегом. - Все
реже смягчала улыбка обострившиеся Семеновы черты, все чаще ходил на
опушку сидеть на облюбованном пеньке и угадывать дыханье недалекой вес-
ны. Весна означала последнюю ставку, весна сулила исход и оценку всех
его предположений и расчетов. - В том же феврале и сообщил Жибанда ему,
вернувшемуся из похода, новость, повергнувшую Семена в ярость, тревогу и
гнев.
- А Брыкин-то хорош твой! - сказал Жибанда, отворачивая лицо в сторо-
ну и подымая бровь. Мишка был чуть только пьян, но лицо его, непокорное
ему, беспорядочней и бурней отражало Мишкины настроения и, среди них,
неутолимое хотенье какого-то последнего разгула.
Дул мокрый ветер, прояснялось небо, - обещал месяц быть в ту ночь.
- Опять в шапку стрелял? - посмеялся Семен. - Гниль завелась?
- Гниль-то гниль, зубоскаль пожалуй! Копилка сбежала! - "Копилкой" и
называли ту землянку, где содержались плененные председатели.
- А дозорным кто у дороги стоял? - и кровь прихлынула к Семенову ли-
цу.
- Васька Пекин стоял... Только ведь они не по дороге пошли. Прямо
снегом!
- Лыжи-то откуда же взяли?.. - недоверчиво косился Семен, ускоряя шаг
к землянкам.
- У Митьки Барыкова Брыкин брал, будто я велел. А я не велел. Тут еще
из Сускии наезжал один, много на Брыкина сказывал.
- Ты куда ж посадил-то его?.. я к нему схожу, - решил Семен.
- Кого это?
- Да Брыкина.
- Вот не понятливый! Да Брыкин и ушел вместе с ними. Только один и
остался... ну, вот с отмороженной ногой который!
Они входили в зимницу, захолодавшую и засыревшую за время Семенова
отсутствия.
- Затопи, друг, печурку, а? - попросил Семен, проходя к диванчику и
валясь на него пластом.
- Можно, - отвечал Мишка и завозился на коленях у печки. Скоро затре-
щало в ней, усердно раздуваемое Мишкой, и озарились красным светом наду-
тые Мишкины щеки. - Друзьишки, нечего сказать, - говорил Мишка подкиды-
вая в печку дровяной горючий сор, - прямо на голову гадят! Заочно при-
дется Брыкина твоего судить, в острастку; не иначе, как по Половинкинс-
кому приказу гадил. Гниль парень!
- Что Брыкин! Вот и приятель твой намедни пришел ко мне. Клад, гово-
рит, нашел: баба средь нас. Хочешь, спрашивает, приведу? Бери, а то
расхватают!
- Юда? - поднял голову Мишка.
- Юда.
Печка трещала во всю. Мишка сел в ногах у Семена.
- Семен... - странно было слышать пьяного, говорящего в таком тоне. -
Отымешь ты у меня Настюшку?.. Говори прямо, я не боюсь.
Семен не ответил, потому что дверь раскрылась, ударенная снаружи, мо-
жет быть, тремя сапогами враз, и несколько барсуков проскочило в зимни-
цу. Сильные руки втолкнули во внутрь что-то людское, подобие человека,
кучу. Озлобленный и глухой галдеж сопровождал происшествие.
- Входи, входи... - крикнул Семен, отстраняясь от Мишки, и голос его
был деланно тверд. Сам он подошел к столу и стал зажигать светильник.
Фитиль отсырел. Спичка уже жгла пальцы, а огонь все не зажигался. Он по-
ложил остаток спички на фитиль, и тот затеплился чадно, скудно и желто.
- Дверь-то закройте, все тепло упустите!
- Ты что?.. - подошел Мишка со стороны. - Случилось, что ль, что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
выход был найден.
Сильными ударами винтовочного приклада он выбивал рамы из окна. Рамы
были старые, дубовые - затея домовитого Савелья, когда еще не отпробова-
ны были царские розги. Летели осколки, и уже всходил бодрящий холод в
разбитые стекла, - блестела звездами морозная ночь. Под окнами различил
Семен людские тени и тихие переговоры их. "Живьем взять хотят..." - по-
нял Семен и последним ударом, зло усмехаясь, выбил расщепленные остатки
рамы.
- Сенюшка... так ведь под окном они! - различил он прерывистый шопот
матери из-за двери. И вот Семену стеснило в груди, едва вспомнил ее све-
денные, сухие пальцы.
- Прощай, мамаша! - отчаянно крикнул он и выбросил за окно все
тряпье, какое нашлось на койке, завернутое в шинель.
Под окном, среди людей, разом раздались восклицания, и все скрывавше-
еся за окном с неистовой поспешностью навалилось на Семенову приманку. В
средину той живой кучи метнул Семен гранату и разрядил наган. Почти тот-
час же он выскочил из окна и побежал. Его спасли глубокие сугробы, моло-
дые ноги и ночь. Два выстрела не достигли его, а погоню было некому уст-
раивать. - Лишь за пределом опасности, когда от бега зашлось сердце, он
сел прямо на снег и так сидел, трудно дыша и обводя глазами ночное поле.
Мягко мерцали звездным светом снега. Где-то за Дуплею - волчий лай. Се-
мен все сидел, прислушиваясь к себе самому, к совершавшемуся внутри его
перерожденью. Все прежние помыслы о крестовой войне с городом были отри-
нуты. Здесь родился другой Семен, - именно тот Семен Барсук, о котором
впоследствии сами собой сложились песни и распевались на ярмарках, на
пьяных гулянках, всюду, где поется мужику.
XVII. Егор Иваныч Брыкин выдает свой секрет.
В том и состояло перерождение Семена, что уже не сдерживала его преж-
няя осторожность. Как волки, заметались по уезду барсуки. Описывали кру-
ги, имея целью и центром советское село Гусаки. Четыре раза суживались
круги, и четыре раза загорались Гусаковские овины, - отстаивали. И уже
не обходилось без кроволития каждый раз.
Передавались изустно слова, якобы сказанные старшим барсуком: "мы
председателей в уезде повыведем". Может, и неправда, но три раза до вес-
ны безлюдели в округе исполкомы. Выявлялся новый председатель, не больше
дней сидел он в нетопленом, запустевшем исполкоме, - срок, в который до-
тянуться до него невидимой руке Семена Барсука. Под конец унылей, чем на
мирскую повинность, смотрели Гусаки на возможность править каким-нибудь
из сел той незамиренной округи. Даже выдумал новую угрозу Половинкин не-
послушным: "вот я тебя председателем в Сускию посажу!".
Отряд Половинкина вырос неузнаваемо, но возрос в неодолимую ораву и
Барсуковский отряд, путеводимый теперь самим Семеном. Даже и крутые мо-
розы - лопался лед на Мочиловке - не могли остановить враждующих в их
безумных круженьях по снегам. Но встречи их редко оканчивались боем: как
будто слишком мал был для их обоюдной ненависти разбег. - Почти вся Бар-
сучья держава жила теперь на походе. В землянках оставалось лишь ста-
ричье да болящая команда, возглавляемые Прохором Стафеевым. Кашеварами
называла их летучая часть, и те не обижались. Жибанда имел свой от-
дельный отряд, встречались они с Семеном только дома. То была неправда,
к слову сказать, будто председателей убивали. Председателей копили, как
деньги, на последний расчет.
А уже февраля бежали резвые дни, запорошенные мокрым снегом. - Все
реже смягчала улыбка обострившиеся Семеновы черты, все чаще ходил на
опушку сидеть на облюбованном пеньке и угадывать дыханье недалекой вес-
ны. Весна означала последнюю ставку, весна сулила исход и оценку всех
его предположений и расчетов. - В том же феврале и сообщил Жибанда ему,
вернувшемуся из похода, новость, повергнувшую Семена в ярость, тревогу и
гнев.
- А Брыкин-то хорош твой! - сказал Жибанда, отворачивая лицо в сторо-
ну и подымая бровь. Мишка был чуть только пьян, но лицо его, непокорное
ему, беспорядочней и бурней отражало Мишкины настроения и, среди них,
неутолимое хотенье какого-то последнего разгула.
Дул мокрый ветер, прояснялось небо, - обещал месяц быть в ту ночь.
- Опять в шапку стрелял? - посмеялся Семен. - Гниль завелась?
- Гниль-то гниль, зубоскаль пожалуй! Копилка сбежала! - "Копилкой" и
называли ту землянку, где содержались плененные председатели.
- А дозорным кто у дороги стоял? - и кровь прихлынула к Семенову ли-
цу.
- Васька Пекин стоял... Только ведь они не по дороге пошли. Прямо
снегом!
- Лыжи-то откуда же взяли?.. - недоверчиво косился Семен, ускоряя шаг
к землянкам.
- У Митьки Барыкова Брыкин брал, будто я велел. А я не велел. Тут еще
из Сускии наезжал один, много на Брыкина сказывал.
- Ты куда ж посадил-то его?.. я к нему схожу, - решил Семен.
- Кого это?
- Да Брыкина.
- Вот не понятливый! Да Брыкин и ушел вместе с ними. Только один и
остался... ну, вот с отмороженной ногой который!
Они входили в зимницу, захолодавшую и засыревшую за время Семенова
отсутствия.
- Затопи, друг, печурку, а? - попросил Семен, проходя к диванчику и
валясь на него пластом.
- Можно, - отвечал Мишка и завозился на коленях у печки. Скоро затре-
щало в ней, усердно раздуваемое Мишкой, и озарились красным светом наду-
тые Мишкины щеки. - Друзьишки, нечего сказать, - говорил Мишка подкиды-
вая в печку дровяной горючий сор, - прямо на голову гадят! Заочно при-
дется Брыкина твоего судить, в острастку; не иначе, как по Половинкинс-
кому приказу гадил. Гниль парень!
- Что Брыкин! Вот и приятель твой намедни пришел ко мне. Клад, гово-
рит, нашел: баба средь нас. Хочешь, спрашивает, приведу? Бери, а то
расхватают!
- Юда? - поднял голову Мишка.
- Юда.
Печка трещала во всю. Мишка сел в ногах у Семена.
- Семен... - странно было слышать пьяного, говорящего в таком тоне. -
Отымешь ты у меня Настюшку?.. Говори прямо, я не боюсь.
Семен не ответил, потому что дверь раскрылась, ударенная снаружи, мо-
жет быть, тремя сапогами враз, и несколько барсуков проскочило в зимни-
цу. Сильные руки втолкнули во внутрь что-то людское, подобие человека,
кучу. Озлобленный и глухой галдеж сопровождал происшествие.
- Входи, входи... - крикнул Семен, отстраняясь от Мишки, и голос его
был деланно тверд. Сам он подошел к столу и стал зажигать светильник.
Фитиль отсырел. Спичка уже жгла пальцы, а огонь все не зажигался. Он по-
ложил остаток спички на фитиль, и тот затеплился чадно, скудно и желто.
- Дверь-то закройте, все тепло упустите!
- Ты что?.. - подошел Мишка со стороны. - Случилось, что ль, что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99