Сгорим, построимся и еще ближе к
речке подойдем. Покойника Григорья-т Бабинцова дед сказывал: Архан-
дел-село в четырех верстах от Курьи отстояло, а мы, эвон, в версте лег-
ли. Зажгу-ут!..
И опять хныкали ребята, скрипели тележные оси, гудели овода, отстуки-
вали устрашенные мужиковские сердца медленные минуты пройденного пути.
Третью версту проехали уже в молчаньи: верста как верста, радоваться не-
чему - лужок, по лужку цветочки, в сторонке древяной крестик по челове-
ке, погибшем невзначай, воробьи на кресту... Четвертая верста выдалась
какая-то овражистая, стал накрапывать дождь. Упадали начальные крупные
брызги наступающего проливня и в дорожную пылищу и на колесный обод бес-
семейной вдовы Пуфлы, и на казанскую укладку бабки Моти. Упала капля и
на кровянистый нос дяде Лаврену. И вдруг увидели мужики: из гуська вые-
хав в сторону, вспять повернул дядя Лаврен и со чрезмерным усердием зас-
тегал конька. Конек брыкнулся и шустро побежал. Возмутились мужики на
хромого Лаврена.
- А я, - обернулся с подводы Лаврен, - понимаете, мужучки... огонька
в лампадке не задул. Неровен час!.. уж пускай лучше...
За Лавреном поворотил вдруг и Евграф Подпрятов, косясь на дождящее
небо.
- Эй, ты, доможила... - со злобой захохотали вослед ему остающиеся, -
аль тоже лампадку оставил?!.
Подпрятов только рукой на небо махнул, - затараторила его подвода по
иссохшимся комьям пара, как говорливая молодка у чужого крыльца. Ос-
тальные продолжали ехать, уже с понурыми головами, уже совсем небыстро:
в моросящей неверной дали мало виделось утешенья мужиковским глазам.
Дождь усиливался, поднимался ветер. Воздух напрягся как струна, толстая
и густого звука. Кусты пригнулись как перед скачком. Деревья зашумели о
буре. Весь поезд остановился как-то сам собой.
Вдруг на подводе своей, поверх сундуков, вскочил Сигнибедов. Он стоял
во весь рост, беспоясый, и ветер задирал ему синюю рубаху, казал людям
плотный и волосатый его живот. Ветер же заметал наотмашь ему бороду и
обострял еще более жуткий его взгляд.
- Мужички, а мужички... - закричал Сигнибедов отчаянным голосом, си-
лясь перекричать бурю. - Мужички... а ведь ехать-те нам некуда!!.
Он оборвался, словно дух ему перехватило ветром. И вдруг все сразу
поняли, всем нутром, каждой кровинкой истощенного тоскою тела, что впе-
реди нет ничего, что мужик без своей земли и телега без колес - одно и
то же, а позади теплый дом, на нем крыша, а под крышей печь. - Сигнибе-
дов, соскочив на землю, ужасными глазами уставился в дугу своей подводы.
И ветру пронзительно подтявкивал привязавшийся откуда-то щенок, - такой
смешной, с человеческими бровями.
- Гроза идет, - строго сказал Супонев и резко повернул лошадь назад.
Это было знаком к тому, чтобы весь поезд повернул вспять и через миг
загрохотала вся дорога бешеными колесами. Неслись с бурей наперегонки,
ссутуленные и прямые, покорные и затаившиеся в тайниках сердца. Иные -
грызя конец кнутовища, иные - держа распущенные вожжи в раскинутых нак-
рест руках, иные - окаменело сидя, иные - окаменело стоя, иные с глаза-
ми, красными от ужаса, иные и вовсе с закрытыми глазами. Все гнали без-
жалостно пузатых и беспузых, равно задыхающихся и храпящих кляч. Бабы
сидели сжавшись крепко прижимая к себе ребят, и уже заострились носы у
них, и уже побледнели бабьи губы, закушенные зубами изнутри, - беда
приблизилась на взмах руки.
...И, когда прискакали Воры на ту самую землю, с которой навечно свя-
заны были веками и кровью сотен предыдущих лет случилось последнее со-
бытье того суматошного дня. Откуда-то из-за угла выскочила навстречу им
босоногая Марфушка. С непокрытой головой, полной репья и разной колючей
пакости, в юбке, сбившейся от бега к ногам, потому что оборвалась ка-
кая-то единственная застежка, она бежала с горы, прискакивая, навстречу
несущимся мужикам, с поднятыми руками, срамная, мокрая и жуткая жутью
глубокого безумия. Но нежность, неуказанная дуре, - самая радость удов-
летворенной нежности, отражена была в ее лице и бровями, жалобно вскину-
тыми вверх, и изломом рта, потерявшего вдруг всю свою обычную грубость.
- ... женитка натла... Женитка натла! - верещала она и бежала прямо
на храпящих лошадей. - Ноготками отрыла, ноготками!.. - захлебывалась
Марфушка и показывала свои огромные руки, исцарапанные в кровь, скрючен-
ные так, словно и впрямь держала в них красную птицу дурьей радости, по-
рывающуюся улететь. - Мой, мой... хоротый... ненаглядный, ангелотек
мой!..
Впереди всего поезда мчался в парной подводе черный Гарасим. Кони Га-
расимовы - Гарасиму братья по нраву. Был зол на Марфушку Гарасим-шорник
за отпущенного Серегу Половинкина. Он цикнул на лошадей, даже не двинув
лицом, и те черным вихрем проскочили через Марфушку, проставив только
три копытных знака: на ноге, на груди и лбу. И уже не удержать было
расскакавшихся Воров, хоть и в гору. На расправу мчались, и требовали
последней удали растерявшиеся сердца.
...После ливня вспомнили о потоптанной конями Марфушке и пошли уб-
рать. Она лежала в водоотводном рву, куда сползла перед смертью, уже вся
переломанная. Кто-то догадался зайти и на Бараний Лоб, где под березой
зарыт был Петя Грохотов. Босоногая кричала правду. Петя Грохотов был вы-
нут из могильной неглубокой ямы и сидел, прислоненный к березе.
А перед ним, на мокрой траве, расставлены были в любовном порядке все
Марфушкины игрушки: цветные черепки с Свинулинской усадьбы, облохматив-
шийся кубарик, убогий пучечек васильков и курослепа, обрывок пестрой
ленты и та ржаная лепешка, которую подал ей утром богомольный Евграф.
Видно забавляла, как умела, Марфушка молчащего своего жениха. Значит
было суждено и Пете Грохотову стать Марфушкиным женихом. Положили их
вместе. И Сигнибедов, почему-то хлопотавший больше всех, поскидал туда
же, в яму, сапогом все ведьмины игрушки. - С той поры и звалось высокое
место под березой уж не Бараньим Лбом, а Марфушкиной Свадьбой.
II. Рождение Гурея.

В утро Настина прихода они долго сидели наедине. Уже были съедены две
миски - вчерашних щей и творога, размятого в молоке. Уже были рассказаны
Настей подробности всех событий, нагрянувших на Зарядье и изменивших пу-
ти его раз и навсегда.
- ... Дудин-то выбежал из ворот, крича. Я не слышала, зимние рамы уже
были вставлены у нас...
- ... зеркала из "Венеции" увозили. Папенька и говорит: "кто ж так
зеркала грузит! На первой яме потрескаются!". А тот обернулся, да и ска-
зал: "не ваше дело, товарищ"...
- ... голодали. Шубы ночью украли...
- ... папеньке сказали, что дом наш на Калужской будут на дрова раз-
бирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99