Ножки, по
его совету, откололи и остатки поставили в зимнице на чурбаках.
Сторожевую поставили там, где луг вдавался клином в лес. Потому, что
не нашлось охотников селиться в одиночку, отдали сторожевую Насте.
- Мы тебя, Гурей, навещать будем! - хлопал Настю по спине Юда и дру-
жественно подмигивал.
...............
...............
VII. Осень.
Укорневавшись в лесном привольи, как бы в затвор ушли от мира барсу-
ки. Дальше терялась нить жизни их от чужого любопытного взгляда.
В Ворах безвластно стало, бабьим криком вершились дела. Оставшиеся
мужики затихли. В молчаньи возили ржаные кресты с полей, в молчаньи же
складывали их по ригам. Уверенности в завтрашнем дне не было, работы ле-
ниво шли. Во отогнание духа смятенья и тревоги - посемейно и вскладчину
варили самогон, но пили не напиваясь. Хмель еще больше бередил мужиковс-
кую рану. С нетерпеньем и жаждой ждали какого б то ни было конца.
Все же однажды утром, когда надоело ждать, застучали гудливые цепы по
звонким гумнам, но недружен был их стук. Хороший умолот не радовал. Дни
укорачивались, поздняя осень вступала в права. Среднее поле щетинилось
пегим омертвелым жнивьем. В несжатых полосах Пантелея Чмелева с шур-
шаньем рыскали галки. И неслышно точила их полевая мышь. На Курье зачер-
нели созрелые головы речного тростника. Их клонил вечерний ветер, шумел
ими, ломал их, сводя ни к чему работу летнего солнца.
Полыни сереют, а собаки злеют, ожесточаются людские сердца. Гарасим,
отпросившийся на жнитво домой, стал бить жену. Так бывало у него каждую
осень, и крики Гарасимовой жены уже не будоражили соседей.
- ... третью в гроб вколачиваешь?.. - закричал через всю улицу старый
Фрол Попов Гарасиму, вышедшему поотдохнуть на крыльцо.
- Мышей не ловит... - сказал Гарасим. - Наше! Мы и бьем, мы и милуем.
- Опосля кнута - завсегда милость, - отвечал Фрол Попов, и еле улови-
мое одобрение сквозило в его голосе. Ему, одряхлевшему Фролу, познавшему
за долгий век свой истинную цену смехам и огорчениям, - ему, ставшему
теперь только безмолвным наблюдателем чужих жизней, служили развлечением
старости чужие беды. - Что ж! хоронить будешь, выпьем с тобой, вот весе-
ло!..
- А ты, старый хрен, помалкивай! - ругнулся Гарасим, и Фрол Попов не
обиделся.
... Дергали коноплю у Свинулинской межи и копали картофель за Маври-
ным овином. Больше руготни было, чем работы. Все обильней наползало туч
со всех сторон. От приходящих холодов уползало обессилевшее солнце в
Скорпионов знак. Потом стало поливать все это дождем.
Опустели поля от черных и серых птиц. Глина на дорогах стала злее и
прилипчивей. Некуда ехать. Воображенье создавало в каждом углу враждеб-
ные заставы. Да и незачем ехать: Сусаковские ярманки, где и конь бывало,
и пряник, и серп, и рукомойник, и ситец, и дуга, - приурачивались к Пок-
рову. А в этот Покров выйти за околицу - один ветер мечется, обжигаясь о
крапивы, не в меру расщетинившиеся по осени.
Опять настала пустословная пора. Тот же репей - слух, цепок к любому
разуму. Обронил мимоезжий мужик, будто Гусаки всем миром записались в
солдаты, Воров искоренять. Да еще говорили, будто принес весть Фрол По-
пов, ходивший наниматься на лето в Сускию - а сам Фрол Попов отрекался -
предлагали уездные власти выгоду Бедрягинским мужикам:
- Предоставьте нам самого главного, Семена Барсука. А мы вам земли
прирежем.
Бедрягинцы в таких случаях единогласны:
- Дак он вас однех зудит, вы и чешитесь! А нас он не трогает!..
А пастухов подпасок и не такое принес. Месяц назад объявился неиз-
вестного дела человек, в штиблетках. Пришел в Каламаево, что тоже и Ро-
гозино, потому что рогожи ткут, и заказал бабам лапти плесть, длиной в
один аршин, да еще с прибавком на обертку. На вопрос одной бабы, кому ж
такие надобны, было, якобы, отвечено, что де для собственных его братьев
во Христе.
- Да уж что, батко, больно ногасты твои-те... уж не черти ли, грехом?
- не доверилась баба.
- Нет, - отвечал в штиблетках, давая каждой бабе по серебряной Нико-
лаевской полтине. - Через два месяца вернусь, выплачу всем вам золотом
пятьдесят шестой пробы. Все заберу, что наплетете. Жарьте, одним словом!
Потом сокрылся из вида. А бабы горы лаптей наплели. Уж четвертый ме-
сяц шел, не являлся заказчик. А трудно было отстать от начатого дела.
Все липы в округе извели. И хоть издевалась над Каламаевками вся волост-
ная округа, все плели Каламаевки, как безумные, свои несосветимые лапти.
Из этого слуха целый выводок слушонков повелся. Егоровна доподлинно
узнала, что лапотную выдумку нарочно подстроила советская власть, чтоб
не постились, не молились мужики, а жили бы девки с мужиками по адамову
правилу, нагишом. Другие прибавляли, что это сам барин Свинулин ходит
под видом бездельного человека в штиблетках и высматривает, кто из мужи-
ков отстроился из господского леса.
Даже спор был по этому поводу, как быть. Собрать ли выкуп барину по
пуду с души, чтоб ушел подалее, не морочил бы мужиковских душ, или же
решить дело по-иному: поручить подходящему удальцу прикончить этого Сви-
нулина, буде явится за лаптями, а в уплату за службу выдать удальцу вы-
шеуказанные штиблетки; деньги же, если найдутся, отдать на благолепие
храма, что во имя Пресвятой Троицы в селе Воры.
Такие слухи ходили по всему уезду, не миновали и Гусаков. Захожий в
Гусаки нищий солдат, кривой и молодой, но знающий, пояснил, поедая ми-
лостынную похлебку в доме у Василья Щербы, что лапти заказаны для войс-
ка, отправленного откуда-то в подкрепленье Барсукам.
- Етот лапоть одевается прямо из валенец, заместо лыжи... - размерен-
но говорил он, усердно работая ложкой. - В лыже-то по снегам ускользать
невпример способней. Зверь, ему разума не дадено, потому и гибнет, что
без лыж. Он в сугроб тонет! Экось, Шебякин те Василий, может слыхивал?
Четырех лис этак вот зафрахтовал...
Томленые, вкусные щи, а вслед за ними и каша, быстро исчезали в нищем
солдате, а рассказу его все еще не предвиделось конца. Щерба, отец ны-
нешнего Гусаковского председателя, уже отужинав, сидел прямой, как кол,
презрительно угадывая наперед все закоулки, по которым обтечет христа-
радная нищенская выдумка. Впрочем, были у Щербы тяжкие думы. Утром того
дня нашли наклеенную на исполкоме записку: "Никто не работай. Нынче
ночью придем. Барсуки". Записке этой не особенно поверил Щерба, но все
же не мог выгнать тревогу из сердца.
- Вот ты везде ходишь. Вопрос тебе: барсука-те главного не встречал
ли? - спросил Щерба нищего, как бы ненароком.
А нищему было только до каши:
- Да как... Сам видишь, левый-то мой глаз какой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
его совету, откололи и остатки поставили в зимнице на чурбаках.
Сторожевую поставили там, где луг вдавался клином в лес. Потому, что
не нашлось охотников селиться в одиночку, отдали сторожевую Насте.
- Мы тебя, Гурей, навещать будем! - хлопал Настю по спине Юда и дру-
жественно подмигивал.
...............
...............
VII. Осень.
Укорневавшись в лесном привольи, как бы в затвор ушли от мира барсу-
ки. Дальше терялась нить жизни их от чужого любопытного взгляда.
В Ворах безвластно стало, бабьим криком вершились дела. Оставшиеся
мужики затихли. В молчаньи возили ржаные кресты с полей, в молчаньи же
складывали их по ригам. Уверенности в завтрашнем дне не было, работы ле-
ниво шли. Во отогнание духа смятенья и тревоги - посемейно и вскладчину
варили самогон, но пили не напиваясь. Хмель еще больше бередил мужиковс-
кую рану. С нетерпеньем и жаждой ждали какого б то ни было конца.
Все же однажды утром, когда надоело ждать, застучали гудливые цепы по
звонким гумнам, но недружен был их стук. Хороший умолот не радовал. Дни
укорачивались, поздняя осень вступала в права. Среднее поле щетинилось
пегим омертвелым жнивьем. В несжатых полосах Пантелея Чмелева с шур-
шаньем рыскали галки. И неслышно точила их полевая мышь. На Курье зачер-
нели созрелые головы речного тростника. Их клонил вечерний ветер, шумел
ими, ломал их, сводя ни к чему работу летнего солнца.
Полыни сереют, а собаки злеют, ожесточаются людские сердца. Гарасим,
отпросившийся на жнитво домой, стал бить жену. Так бывало у него каждую
осень, и крики Гарасимовой жены уже не будоражили соседей.
- ... третью в гроб вколачиваешь?.. - закричал через всю улицу старый
Фрол Попов Гарасиму, вышедшему поотдохнуть на крыльцо.
- Мышей не ловит... - сказал Гарасим. - Наше! Мы и бьем, мы и милуем.
- Опосля кнута - завсегда милость, - отвечал Фрол Попов, и еле улови-
мое одобрение сквозило в его голосе. Ему, одряхлевшему Фролу, познавшему
за долгий век свой истинную цену смехам и огорчениям, - ему, ставшему
теперь только безмолвным наблюдателем чужих жизней, служили развлечением
старости чужие беды. - Что ж! хоронить будешь, выпьем с тобой, вот весе-
ло!..
- А ты, старый хрен, помалкивай! - ругнулся Гарасим, и Фрол Попов не
обиделся.
... Дергали коноплю у Свинулинской межи и копали картофель за Маври-
ным овином. Больше руготни было, чем работы. Все обильней наползало туч
со всех сторон. От приходящих холодов уползало обессилевшее солнце в
Скорпионов знак. Потом стало поливать все это дождем.
Опустели поля от черных и серых птиц. Глина на дорогах стала злее и
прилипчивей. Некуда ехать. Воображенье создавало в каждом углу враждеб-
ные заставы. Да и незачем ехать: Сусаковские ярманки, где и конь бывало,
и пряник, и серп, и рукомойник, и ситец, и дуга, - приурачивались к Пок-
рову. А в этот Покров выйти за околицу - один ветер мечется, обжигаясь о
крапивы, не в меру расщетинившиеся по осени.
Опять настала пустословная пора. Тот же репей - слух, цепок к любому
разуму. Обронил мимоезжий мужик, будто Гусаки всем миром записались в
солдаты, Воров искоренять. Да еще говорили, будто принес весть Фрол По-
пов, ходивший наниматься на лето в Сускию - а сам Фрол Попов отрекался -
предлагали уездные власти выгоду Бедрягинским мужикам:
- Предоставьте нам самого главного, Семена Барсука. А мы вам земли
прирежем.
Бедрягинцы в таких случаях единогласны:
- Дак он вас однех зудит, вы и чешитесь! А нас он не трогает!..
А пастухов подпасок и не такое принес. Месяц назад объявился неиз-
вестного дела человек, в штиблетках. Пришел в Каламаево, что тоже и Ро-
гозино, потому что рогожи ткут, и заказал бабам лапти плесть, длиной в
один аршин, да еще с прибавком на обертку. На вопрос одной бабы, кому ж
такие надобны, было, якобы, отвечено, что де для собственных его братьев
во Христе.
- Да уж что, батко, больно ногасты твои-те... уж не черти ли, грехом?
- не доверилась баба.
- Нет, - отвечал в штиблетках, давая каждой бабе по серебряной Нико-
лаевской полтине. - Через два месяца вернусь, выплачу всем вам золотом
пятьдесят шестой пробы. Все заберу, что наплетете. Жарьте, одним словом!
Потом сокрылся из вида. А бабы горы лаптей наплели. Уж четвертый ме-
сяц шел, не являлся заказчик. А трудно было отстать от начатого дела.
Все липы в округе извели. И хоть издевалась над Каламаевками вся волост-
ная округа, все плели Каламаевки, как безумные, свои несосветимые лапти.
Из этого слуха целый выводок слушонков повелся. Егоровна доподлинно
узнала, что лапотную выдумку нарочно подстроила советская власть, чтоб
не постились, не молились мужики, а жили бы девки с мужиками по адамову
правилу, нагишом. Другие прибавляли, что это сам барин Свинулин ходит
под видом бездельного человека в штиблетках и высматривает, кто из мужи-
ков отстроился из господского леса.
Даже спор был по этому поводу, как быть. Собрать ли выкуп барину по
пуду с души, чтоб ушел подалее, не морочил бы мужиковских душ, или же
решить дело по-иному: поручить подходящему удальцу прикончить этого Сви-
нулина, буде явится за лаптями, а в уплату за службу выдать удальцу вы-
шеуказанные штиблетки; деньги же, если найдутся, отдать на благолепие
храма, что во имя Пресвятой Троицы в селе Воры.
Такие слухи ходили по всему уезду, не миновали и Гусаков. Захожий в
Гусаки нищий солдат, кривой и молодой, но знающий, пояснил, поедая ми-
лостынную похлебку в доме у Василья Щербы, что лапти заказаны для войс-
ка, отправленного откуда-то в подкрепленье Барсукам.
- Етот лапоть одевается прямо из валенец, заместо лыжи... - размерен-
но говорил он, усердно работая ложкой. - В лыже-то по снегам ускользать
невпример способней. Зверь, ему разума не дадено, потому и гибнет, что
без лыж. Он в сугроб тонет! Экось, Шебякин те Василий, может слыхивал?
Четырех лис этак вот зафрахтовал...
Томленые, вкусные щи, а вслед за ними и каша, быстро исчезали в нищем
солдате, а рассказу его все еще не предвиделось конца. Щерба, отец ны-
нешнего Гусаковского председателя, уже отужинав, сидел прямой, как кол,
презрительно угадывая наперед все закоулки, по которым обтечет христа-
радная нищенская выдумка. Впрочем, были у Щербы тяжкие думы. Утром того
дня нашли наклеенную на исполкоме записку: "Никто не работай. Нынче
ночью придем. Барсуки". Записке этой не особенно поверил Щерба, но все
же не мог выгнать тревогу из сердца.
- Вот ты везде ходишь. Вопрос тебе: барсука-те главного не встречал
ли? - спросил Щерба нищего, как бы ненароком.
А нищему было только до каши:
- Да как... Сам видишь, левый-то мой глаз какой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99