Здесь мы имеем цельный опыт или, как замечал Макаренко, имеем индукцию цельного опыта, где методика параллельного действия позволяет ускоренными темпами решать проблемы осуществления ближней, средней и дальней перспектив как личности, так и коллектива.
Прежде чем развернуть некоторые важные и даже несколько непривычные для нашего слуха ценности этого опыта, мне бы хотелось остановиться на чисто внешней организационно-бытовой стороне колонии. Что сразу бросается в глаза — это необыкновенная опрятность и чисто советская, я бы сказал, коммунистическая атрибутика, характеризующая направленность работы воспитательного процесса, его соревновательный принцип, трудовой накал. В центре колонии — знамя. Правда, знамя с траурной лентой, которая означает, что не все еще достигнуто колонистами, что многое агонизирует, находится при смерти. Черная лента — это наши всеобщие пороки, наши просчеты, наши беды. И колонисты честно об этом говорят. Справа от знамени — доска соревнований: каждое утро председатель Совета коллектива перед завтраком в присутствии актива колонии и всех желающих (гласность во всем и всегда!) вывешивает вымпелы и выставляет определенное количество баллов бригадам, отрядам, звеньям, а также отмечаются определенными знаками отдельные осужденные, отличившиеся за предыдущий день или неделю.
Слева от знамени — стенд работы общественных комиссий. У знамени всегда стоят с самодельными винтовками (макеты) двое осужденных. Они гордо отдают честь, когда к ним подходит руководство колонии или члены актива. Рядом со стендом выстроена небольшая виселица, на которой болтаются, как правило, пять-шесть осужденных. Это нарушители дисциплины, а также бросившие в неположенное место окурок или бумажку — это наиболее часто встречающееся нарушение. На груди у повешенных висят таблички, на которых указано, за что осужденный наказан. Человечки, разумеется, сделаны из папье-маше, но на лица наклеены настоящие фотографии. Эта виселичка имеет огромное воспитательное значение. Вокруг нее всегда толпы осужденных. Члены актива, однако, считают, что эту игрушечную виселицу надо заменить настоящей, тогда воспитательный эффект значительно повысится. Можно для эксперимента, скажем, подвешивать не за голову, а за руки: важен сам факт подвешивания и параллельное, по Макаренко, воздействие на других осужденных. Но руководство колонии на эту меру не идет. Члены актива обращались в Министерство внутренних дел с просьбой ввести экспериментальные виселицы, но оттуда ответили, что этот вопрос будет тщательно изучен, в частности, в милицейской академии, а затем сообщат о решении. Колонисты по этому поводу выражаются так: "Там, в министерстве, любое ценное начинание загубят, уж чего проще простого: два столба, перекладина, кусок веревки — никаких затрат, а воспитательный эффект будет потрясающим — в этом убеждены колонисты. А потом можно будет эту меру распространить и на всю страну. И это недорого, тем более можно дело так поставить, что сами осужденные будут рубить и пилить лес, закапывать столбы и даже можно будет впоследствии практиковать самоповешение".
— И вот что меня больше всего поразило, — рассказывал Никулин, — так это ориентация всей воспитательной системы на самоактуализацию личности, на самообеспечение и самореализацию, на самовоспитание и самонаказание. Это великое "само!" на каждом шагу, на каждом метре благородной колонийской земли. Дело ведь дошло до такого уровня сознательности, что отдельные осужденные сами добиваются посадить себя в шизо, сами лишают себя еды, тепла, пайков, посылок, дополнительных свиданий, выходных дней. И здесь я не мог не вспомнить высказывания замечательного русского писателя, к сожалению покинувшего нашу страну, который, нет, не в "Архипелаге ГУЛАГ", а в одной из своих статей говорил, что Россию может спасти только самоограничение, то есть добровольный отказ от различных форм привилегий, типа спецпайков, спецобслуживания и так далее. Опыт этой колонии — настоящий зародыш, да уже не зародыш, а древо новой жизни. Повсеместное внедрение этого опыта поможет ускоренно перестроить нашу жизнь, экономику, общественные отношения. Я должен сказать и еще об одном чрезвычайно важном обстоятельстве. Я в колонии поинтересовался составом заключенных, так сказать, по социальным и национальным признакам. Что я вам должен сказать. Восемьдесят шесть процентов осужденных — это рабочие. Таким образом, в строительстве новой жизни лидирует рабочий класс, гегемон и авангард. Примечательно и то, что свыше девяноста пяти процентов по национальному составу — русские. Да, товарищи, мы с гордостью можем ответить, что именно великий русский рабочий класс лидирует в обновлении общества, дает образец высоконравственных методов перестройки нашей жизни. Руководство сейчас правильно ставит проблему укрепления колонии интеллектуальными и высконрав-ственными кадрами из числа осужденных. Неправильной является практика разделения колоний по социальному составу. Прошло то время, когда создавались колонии отдельно для работников милиции, органов госбезопасности, партийных работников. Сейчас нужно бросить наши лучшие оступившиеся кадры в самое пекло, то есть в горнило нашего воспитания.
Не могло нас не поразить и такое обстоятельство, дорогие товарищи, что колония уже сегодня имеет огромное влияние на общество, на развитие идей гармонических отношений в нашей стране. В наш адрес поступило уже сейчас восемь тысяч шестьсот девяносто девять заявок с просьбой принять на духовное и физическое оздоровление граждан разного возраста, пола и социальной принадлежности. Приведу несколько выдержек из этих писем наших трудящихся, а также живущих на нетрудовые доходы. Вот что пишет секретарь Рубского райкома Ковенской области: наворовался до такой степени, что уже это наворованное начинает обратно лезть, тем самым подводить мою репутацию и наносить ущерб моей честной партийной жизни. Так, восемь лет назад я отвел под землей трубы со слитками золота и кое-какими украшениями на участок моего соседа и слегка забыл про сам факт отвода. А сосед, разумеется, не согласовав ни с кем, стал рыть котлован под строительство домика для своего зятя. И, конечно же, обнаружил трубопровод, который я считал непоколебимым и надежным, как все наше марксистско-ленинское учение. Приехала, комиссия, составила акт. Хорошо, что в этом доме до революции жил священник, и я сразу сориентировался, повалил все на него, вот, мол, опиум до чего доводит, из пролетариата родного, можно сказать, из горла вырвал, попище проклятый. Пришлось сдать золотишко в казну. Знали бы вы, дорогие колонисты, какое сердечное расстройство со мной произошло, когда мои кровные сбережения в казну государственную уходили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Прежде чем развернуть некоторые важные и даже несколько непривычные для нашего слуха ценности этого опыта, мне бы хотелось остановиться на чисто внешней организационно-бытовой стороне колонии. Что сразу бросается в глаза — это необыкновенная опрятность и чисто советская, я бы сказал, коммунистическая атрибутика, характеризующая направленность работы воспитательного процесса, его соревновательный принцип, трудовой накал. В центре колонии — знамя. Правда, знамя с траурной лентой, которая означает, что не все еще достигнуто колонистами, что многое агонизирует, находится при смерти. Черная лента — это наши всеобщие пороки, наши просчеты, наши беды. И колонисты честно об этом говорят. Справа от знамени — доска соревнований: каждое утро председатель Совета коллектива перед завтраком в присутствии актива колонии и всех желающих (гласность во всем и всегда!) вывешивает вымпелы и выставляет определенное количество баллов бригадам, отрядам, звеньям, а также отмечаются определенными знаками отдельные осужденные, отличившиеся за предыдущий день или неделю.
Слева от знамени — стенд работы общественных комиссий. У знамени всегда стоят с самодельными винтовками (макеты) двое осужденных. Они гордо отдают честь, когда к ним подходит руководство колонии или члены актива. Рядом со стендом выстроена небольшая виселица, на которой болтаются, как правило, пять-шесть осужденных. Это нарушители дисциплины, а также бросившие в неположенное место окурок или бумажку — это наиболее часто встречающееся нарушение. На груди у повешенных висят таблички, на которых указано, за что осужденный наказан. Человечки, разумеется, сделаны из папье-маше, но на лица наклеены настоящие фотографии. Эта виселичка имеет огромное воспитательное значение. Вокруг нее всегда толпы осужденных. Члены актива, однако, считают, что эту игрушечную виселицу надо заменить настоящей, тогда воспитательный эффект значительно повысится. Можно для эксперимента, скажем, подвешивать не за голову, а за руки: важен сам факт подвешивания и параллельное, по Макаренко, воздействие на других осужденных. Но руководство колонии на эту меру не идет. Члены актива обращались в Министерство внутренних дел с просьбой ввести экспериментальные виселицы, но оттуда ответили, что этот вопрос будет тщательно изучен, в частности, в милицейской академии, а затем сообщат о решении. Колонисты по этому поводу выражаются так: "Там, в министерстве, любое ценное начинание загубят, уж чего проще простого: два столба, перекладина, кусок веревки — никаких затрат, а воспитательный эффект будет потрясающим — в этом убеждены колонисты. А потом можно будет эту меру распространить и на всю страну. И это недорого, тем более можно дело так поставить, что сами осужденные будут рубить и пилить лес, закапывать столбы и даже можно будет впоследствии практиковать самоповешение".
— И вот что меня больше всего поразило, — рассказывал Никулин, — так это ориентация всей воспитательной системы на самоактуализацию личности, на самообеспечение и самореализацию, на самовоспитание и самонаказание. Это великое "само!" на каждом шагу, на каждом метре благородной колонийской земли. Дело ведь дошло до такого уровня сознательности, что отдельные осужденные сами добиваются посадить себя в шизо, сами лишают себя еды, тепла, пайков, посылок, дополнительных свиданий, выходных дней. И здесь я не мог не вспомнить высказывания замечательного русского писателя, к сожалению покинувшего нашу страну, который, нет, не в "Архипелаге ГУЛАГ", а в одной из своих статей говорил, что Россию может спасти только самоограничение, то есть добровольный отказ от различных форм привилегий, типа спецпайков, спецобслуживания и так далее. Опыт этой колонии — настоящий зародыш, да уже не зародыш, а древо новой жизни. Повсеместное внедрение этого опыта поможет ускоренно перестроить нашу жизнь, экономику, общественные отношения. Я должен сказать и еще об одном чрезвычайно важном обстоятельстве. Я в колонии поинтересовался составом заключенных, так сказать, по социальным и национальным признакам. Что я вам должен сказать. Восемьдесят шесть процентов осужденных — это рабочие. Таким образом, в строительстве новой жизни лидирует рабочий класс, гегемон и авангард. Примечательно и то, что свыше девяноста пяти процентов по национальному составу — русские. Да, товарищи, мы с гордостью можем ответить, что именно великий русский рабочий класс лидирует в обновлении общества, дает образец высоконравственных методов перестройки нашей жизни. Руководство сейчас правильно ставит проблему укрепления колонии интеллектуальными и высконрав-ственными кадрами из числа осужденных. Неправильной является практика разделения колоний по социальному составу. Прошло то время, когда создавались колонии отдельно для работников милиции, органов госбезопасности, партийных работников. Сейчас нужно бросить наши лучшие оступившиеся кадры в самое пекло, то есть в горнило нашего воспитания.
Не могло нас не поразить и такое обстоятельство, дорогие товарищи, что колония уже сегодня имеет огромное влияние на общество, на развитие идей гармонических отношений в нашей стране. В наш адрес поступило уже сейчас восемь тысяч шестьсот девяносто девять заявок с просьбой принять на духовное и физическое оздоровление граждан разного возраста, пола и социальной принадлежности. Приведу несколько выдержек из этих писем наших трудящихся, а также живущих на нетрудовые доходы. Вот что пишет секретарь Рубского райкома Ковенской области: наворовался до такой степени, что уже это наворованное начинает обратно лезть, тем самым подводить мою репутацию и наносить ущерб моей честной партийной жизни. Так, восемь лет назад я отвел под землей трубы со слитками золота и кое-какими украшениями на участок моего соседа и слегка забыл про сам факт отвода. А сосед, разумеется, не согласовав ни с кем, стал рыть котлован под строительство домика для своего зятя. И, конечно же, обнаружил трубопровод, который я считал непоколебимым и надежным, как все наше марксистско-ленинское учение. Приехала, комиссия, составила акт. Хорошо, что в этом доме до революции жил священник, и я сразу сориентировался, повалил все на него, вот, мол, опиум до чего доводит, из пролетариата родного, можно сказать, из горла вырвал, попище проклятый. Пришлось сдать золотишко в казну. Знали бы вы, дорогие колонисты, какое сердечное расстройство со мной произошло, когда мои кровные сбережения в казну государственную уходили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169