Совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом. Коллективная совесть есть метафорическое выражение. Человеческое сознание перерождается, когда им овладевает идолопоклонство. Коммунизм как религия — а он хочет быть религией — есть образование идола коллектива. Идол коллектива столь же отвратителен, как идол государства, нации, расы, класса. Это все не означает, что в коллективе, как и в коммунизме, не может быть правды, в частности правды, направленной против лжи капитализма или лжи социальных привилегий. Ложь коммунизма есть ложь всякого тоталитаризма. Тоталитарный коммунизм есть лжерелигия и именно как лжерелигия коммунизм преследует все религии, преследует как конкурент.
8
— Ну это уж откровенная антисоветчина, милостивый государь, — сказал мне Чаинов, порываясь прекратить мистический сеанс. — За это минимум червонец можно схлопотать, это я вам как компетентное лицо говорю.
— Это же история, а она не имеет той разоблачительной силы, которая еще была в тридцатые или в пятидесятые сталинские годы, когда действовала инерция злодеяний. Вот если бы он про вашу кормушку говорил, про коррупцию и грабежи сегодняших партийных бонз, тогда это бы имело силу.
— Не понимаю, на что вы рассчитываете, товарищ, Степнов?!
— На возрождение, — ответил я. — Настанет день, когда ваш дом будет, подобно Бастилии, разрушен. Придет время, когда волна истинно народной демократии сметет нечисть с лица своей родной земли. Бердяев был прав, называя русский народ мессианским. Может быть, ему и необходимо было пройти через столько казней и испытаний, чтобы избавиться от своей глупой доверчивости, от узколобой и узкозадой псевдопатриотичности, чтобы набраться той истинной тоски по великим свершениям, которые и привели к революции, к жажде правды и справедливости!
…Бердяев почувствовал: здесь, в кабинете Великого Инквизитора, присутствует его единомышленник, и он заговорил с воодушевлением:
— Русскому человеку всегда была присуща вселенская тоска по совершенству, по чуду, по трансцендентному. Это и тоска по целомудрию, и тоска по человеческой целостности, к которой ведет лишь подлинная любовь. Вы не станете отрицать, что эта тоска по идеалу, как эмоциональное состояние людей, была двигателем всех революционных событий, по крайней мере в России. Я твердо убежден в том, что в человеческой жизни есть трансцендентное начало, суть которого есть творчество. И русский крестьянин, и русский рабочий, и русский интеллигент творили единую культуру, в основе которой были любовь, утоление жажды свободы, идеал. Творчество не есть жизнь, оно есть прорыв в новую жизнь, взлет в новым идеалам, оно возвышается над жизнью и устремляется за ее пределы, к трансцендентному. В мире творчества все интереснее, значительнее, оригинальнее, глубже, чем в действительной жизни, чем в истории или в мире рефлексий и отражения. Революция должна была бы питаться творчеством отдельных личностей, составляющих душу народа. Государство или режим, которые расстреливают своих поэтов, литераторов, духовно творческих людей, обречены на перерождение.
— А если поэты и литераторы участвуют в контрреволюционном заговоре, что же — прикажете их за это по головке гладить? — спросил Менжинский.
— Я излагаю вам свою точку зрения, а вы уж решайте сами, что вам делать — стрелять в духовную культуру или оберегать ее для грядущего.
— У меня складывается такое впечатление, — сказал Дзержинский, — что вы всем недовольны.
— Кто-то из философов сказал: "Лучше быть недовольным Сократом, чем довольной свиньей". Перерождение, а точнее, вырождение как раз и таится в самодовольстве, в бездумном принятии всего дурного, что вынесла на поверхность наша революция.
— Относительно Сократа тут не совсем все сходится, — сказал Каменев. — Ваше недовольство иного порядка. Я понимаю ваше изначальное отрицание Чернышевского и Плеханова, но отрицать родственные вам души — это как-то не вяжется со всеми вашими установками, Николай Александрович.
— Очень даже вяжется, — ответил Бердяев резко. — Чернышевский велик, потому что нравственно чист. Его "Что делать?" — художественно бездарное произведение, потому что в его основе лежит скудная и беспомощная философия. Но эмоционально и этически я совершенно согласен с Чернышевским и очень почитаю его. Чернышевский свято прав и человечен в своей проповеди свободы человеческих чувств и в своей борьбе против авторитаризма. В книге его, столь оклеветанной правыми кругами, есть сильный аскетический момент и большая чистота. Чернышевский — один из самых лучших русских людей, он преподал нам урок высоких идеалов, высокого служения отечеству. Он благороден и тверд в своем благородстве. Я убежден в том, что русский народ, подобно еврейскому народу, народ мессианский. Русская революция, как и русская народность, стала под знак нигилистического отрицания, под знак материализма, нигилизма, атеизма. Русская революция, социально передовая, была культурно реакционна, ее идеология на стадии претворения в жизнь умственно отстала.
— Значит, по-вашему, тупик?! — не выдержал Каменев. — Отсталые массы не могут быть творцами новой жизни, поскольку умственная отсталость всегда реакционна? Не вы ли двадцать лет назад доказывали, что народ и только народ является творцом истории? Не вы ли так презирали мелкобуржуазные настроения в среде революционеров-интеллигентов? Не вы ли пропагандировали коммунистические идеи как единственно приемлемые для России! А теперь, когда вы увидели кровь и голод, разруху и человеческие страдания, вы испугались и ударились в поповское краснобайство! Вы нам пытаетесь открыть истины, которые мы знаем с пеленок! Свобода, любовь, братство, личность — все эти ваши вшивые лозунги не стоят и выеденного яйца. Они взяты на вооружение контрреволюцией — Каледиными Корниловым, Красновым и Деникиным. — Каменев с презрением посмотрел на Бердяева. И тут же отвернулся.
— Я уже не первый раз слышу нечто подобное, — сказал Менжинский. — Наши враги настойчиво твердят на всех перекрестках, что всякая революция заканчивается непременно контрреволюцией. Заканчивается реставрацией старых порядков в еще более жестком и неприглядном виде. Эта идея применима лишь к буржуазным революциям. Вы пророчите нам бонапартизм со всеми его хитросплетениями, убийствами, репрессиями и предательствами. Этого не будет, господин Бердяев! Запомните, именно пролетариат призван спасти и духовную культуру, и культурные ценности, и личность, и истинную свободу.
— А вы знаете, сколько убийств было совершено нелегальными контрреволюционными организациями "Национальный центр" и "Правый центр"? Сколько жертв на совести ваших друзей-интеллигентов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
8
— Ну это уж откровенная антисоветчина, милостивый государь, — сказал мне Чаинов, порываясь прекратить мистический сеанс. — За это минимум червонец можно схлопотать, это я вам как компетентное лицо говорю.
— Это же история, а она не имеет той разоблачительной силы, которая еще была в тридцатые или в пятидесятые сталинские годы, когда действовала инерция злодеяний. Вот если бы он про вашу кормушку говорил, про коррупцию и грабежи сегодняших партийных бонз, тогда это бы имело силу.
— Не понимаю, на что вы рассчитываете, товарищ, Степнов?!
— На возрождение, — ответил я. — Настанет день, когда ваш дом будет, подобно Бастилии, разрушен. Придет время, когда волна истинно народной демократии сметет нечисть с лица своей родной земли. Бердяев был прав, называя русский народ мессианским. Может быть, ему и необходимо было пройти через столько казней и испытаний, чтобы избавиться от своей глупой доверчивости, от узколобой и узкозадой псевдопатриотичности, чтобы набраться той истинной тоски по великим свершениям, которые и привели к революции, к жажде правды и справедливости!
…Бердяев почувствовал: здесь, в кабинете Великого Инквизитора, присутствует его единомышленник, и он заговорил с воодушевлением:
— Русскому человеку всегда была присуща вселенская тоска по совершенству, по чуду, по трансцендентному. Это и тоска по целомудрию, и тоска по человеческой целостности, к которой ведет лишь подлинная любовь. Вы не станете отрицать, что эта тоска по идеалу, как эмоциональное состояние людей, была двигателем всех революционных событий, по крайней мере в России. Я твердо убежден в том, что в человеческой жизни есть трансцендентное начало, суть которого есть творчество. И русский крестьянин, и русский рабочий, и русский интеллигент творили единую культуру, в основе которой были любовь, утоление жажды свободы, идеал. Творчество не есть жизнь, оно есть прорыв в новую жизнь, взлет в новым идеалам, оно возвышается над жизнью и устремляется за ее пределы, к трансцендентному. В мире творчества все интереснее, значительнее, оригинальнее, глубже, чем в действительной жизни, чем в истории или в мире рефлексий и отражения. Революция должна была бы питаться творчеством отдельных личностей, составляющих душу народа. Государство или режим, которые расстреливают своих поэтов, литераторов, духовно творческих людей, обречены на перерождение.
— А если поэты и литераторы участвуют в контрреволюционном заговоре, что же — прикажете их за это по головке гладить? — спросил Менжинский.
— Я излагаю вам свою точку зрения, а вы уж решайте сами, что вам делать — стрелять в духовную культуру или оберегать ее для грядущего.
— У меня складывается такое впечатление, — сказал Дзержинский, — что вы всем недовольны.
— Кто-то из философов сказал: "Лучше быть недовольным Сократом, чем довольной свиньей". Перерождение, а точнее, вырождение как раз и таится в самодовольстве, в бездумном принятии всего дурного, что вынесла на поверхность наша революция.
— Относительно Сократа тут не совсем все сходится, — сказал Каменев. — Ваше недовольство иного порядка. Я понимаю ваше изначальное отрицание Чернышевского и Плеханова, но отрицать родственные вам души — это как-то не вяжется со всеми вашими установками, Николай Александрович.
— Очень даже вяжется, — ответил Бердяев резко. — Чернышевский велик, потому что нравственно чист. Его "Что делать?" — художественно бездарное произведение, потому что в его основе лежит скудная и беспомощная философия. Но эмоционально и этически я совершенно согласен с Чернышевским и очень почитаю его. Чернышевский свято прав и человечен в своей проповеди свободы человеческих чувств и в своей борьбе против авторитаризма. В книге его, столь оклеветанной правыми кругами, есть сильный аскетический момент и большая чистота. Чернышевский — один из самых лучших русских людей, он преподал нам урок высоких идеалов, высокого служения отечеству. Он благороден и тверд в своем благородстве. Я убежден в том, что русский народ, подобно еврейскому народу, народ мессианский. Русская революция, как и русская народность, стала под знак нигилистического отрицания, под знак материализма, нигилизма, атеизма. Русская революция, социально передовая, была культурно реакционна, ее идеология на стадии претворения в жизнь умственно отстала.
— Значит, по-вашему, тупик?! — не выдержал Каменев. — Отсталые массы не могут быть творцами новой жизни, поскольку умственная отсталость всегда реакционна? Не вы ли двадцать лет назад доказывали, что народ и только народ является творцом истории? Не вы ли так презирали мелкобуржуазные настроения в среде революционеров-интеллигентов? Не вы ли пропагандировали коммунистические идеи как единственно приемлемые для России! А теперь, когда вы увидели кровь и голод, разруху и человеческие страдания, вы испугались и ударились в поповское краснобайство! Вы нам пытаетесь открыть истины, которые мы знаем с пеленок! Свобода, любовь, братство, личность — все эти ваши вшивые лозунги не стоят и выеденного яйца. Они взяты на вооружение контрреволюцией — Каледиными Корниловым, Красновым и Деникиным. — Каменев с презрением посмотрел на Бердяева. И тут же отвернулся.
— Я уже не первый раз слышу нечто подобное, — сказал Менжинский. — Наши враги настойчиво твердят на всех перекрестках, что всякая революция заканчивается непременно контрреволюцией. Заканчивается реставрацией старых порядков в еще более жестком и неприглядном виде. Эта идея применима лишь к буржуазным революциям. Вы пророчите нам бонапартизм со всеми его хитросплетениями, убийствами, репрессиями и предательствами. Этого не будет, господин Бердяев! Запомните, именно пролетариат призван спасти и духовную культуру, и культурные ценности, и личность, и истинную свободу.
— А вы знаете, сколько убийств было совершено нелегальными контрреволюционными организациями "Национальный центр" и "Правый центр"? Сколько жертв на совести ваших друзей-интеллигентов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169