"Если старый большевик свернул с пути революции, или опустился, или потускнел политически, пускай он мне будет хоть братом, хоть родным сыном, а я его собственноручно расстреляю!"
Сидящие улыбнулись. Таких слов не было в тексте сталинской речи: их придумал сам Ворошилов. Для большего эффекта гасился свет, и Ворошилов палил из двух пистолетов в сидящих напротив, разумеется холостыми патронами. Снопы огня летели в разные стороны. Играющие падали со стульев, что-то кричали, а кто-то исступленно хохотал.
Когда Раменский знакомил с текстом осужденных, Багамюк орал благим матом: "Я буду играть эту роль, и шоб дурка была настоящая!"
— Ты нас не пугай, Клим, — улыбнулся Сталин, когда зажгли свет. — У нас все-таки праздник. Давайте выпьем, товарищи, за всех, кто с нами, за настоящую дружбу, ты это хотел сказать, Климентий?
— Это, — вырвалось у маршала, и он осушил бокал.
Вторая матрешка — игра "Смертельная задача" — была проведена Ждановым. Эта игра требовала напряжения ума, изворотливости, любой мог подловиться и потом быстро сойти с арены. На экране показывали трофейный фильм "Заговор генералов": на крюках висели фашистские маршалы, адмиралы и полковники, играющие старались не глядеть на их паршивые лица, но все равно игрой был предусмотрен и этот эффект — для напряжения, для охотничьего азарта. И это место сильно понравилось Багамюку, и он предложил даже живьем подвесить кого-нибудь из обиженников: играть так играть, сучье вымя! А Жданов между тем задавал смертельную задачку:
— Когда я впервые познакомился с рукописью товарища Сталина, то подумал: "А надо ли снова вспоминать о ленинском так называемом письме-завещании? Надо ли так широко цитировать нашего матерого врага Троцкого?" Как вы считаете? С текстом все ознакомились?
Вот в этот момент игра несколько резко переходила в неигру: иллюзии отступали на задний план, точно матрешка оживала, выхватывала самую настоящую бритву и — по кадыкам сидящих, будто предупреждая: лесть нам тоже не нужна. Он не любит словоблудия. Дело надо предлагать. Первым ринулся в сражение Каганович:
— Не слишком ли мы расшаркиваемся здесь перед этой сволочью? У нас выработалась одна принципиальная линия, которую разделяют народ и партия. Это линия беспощадности к врагам. Может быть, есть смысл подумать о том, чтобы не цитировать Троцкого, который оскорбительно говорит о Ленине, называя его "профессиональным эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении"? Это не просто оскорбление Ленина. Это ходовой ярлык, который наши враги, в особенности сионисты, пытаются приклеить руководству нашей партии. Они, видите ли, носители культуры, а мы с отсталым рабочим классом и невежественным крестьянством — против культуры. И здесь следовало бы с особенной силой подчеркнуть, что мы действительно против буржуазной, продажной, вероломной культуры. Что касается письма Ленина, то по крайней мере надо исполнить и здесь его завет — не публиковать завещания. Мы все должны заботиться сейчас, как никогда, об авторитете нашей партии, об авторитете товарища Сталина.
— А что вы скажете по этому вопросу, Георгий Максимилианович?
Маленков встал, раскрыл два сталинских тома, поправил закладки в одном из них и сказал:
— Мне кажется, надо в диалектическом единстве рассматривать две речи товарища Сталина — "Троцкистская оппозиция прежде и теперь" от 23 октября 1927 года и "О правом уклоне в ВКП(б)", произнесенная на апрельском Пленуме 1929 года. Обе речи начинаются с выяснения "мелких" вопросов, касающихся личных моментов внутрипартийной борьбы. Товарищ Сталин нашел удивительно точные слова для того, чтобы раскрыть всю гнусность вождизма оппозиционеров. Поэтому в речи 1927 года напомнил, что оппозиционеры сконцентрировали все свои силы для борьбы против Сталина, прямого продолжателя дела Ленина. Я процитирую: "Да что Сталин, Сталин человек маленький. Возьмите Ленина. Кому не известно, что оппозиция во главе с Троцким вела хулиганскую травлю Ленина. Можно ли удивляться тому, что Троцкий, так бесцеремонно третирующий великого Ленина, сапога которого он не стоит, ругает теперь почем зря одного из многих учеников Ленина — тов. Сталина" (том десятый, страница сто семьдесят третья)… Мне кажется, здесь сразу проведен водораздел: с одной стороны, партия, Ленин и Сталин, а с другой стороны — взбесившиеся "культурные личности", с непомерно раздутым буржуазным самолюбием, чванством, самовосхвалением. А теперь о завещании Ленина. Я считаю, правильно поднят этот вопрос. Напомню, что и по сей день изданная бывшим американским коммунистом Истменом книга под заглавием "После смерти Ленина", где он очернил партию и ее Центральный Комитет, рассказывает о том, что ЦК нашей партии все еще скрывает завещание Ленина. Товарищ Сталин в десятом томе рассказал о том, как члены Политбюро обратились к Троцкому с предложением отмежеваться от Истмена, что Троцкий и сделал на страницах журнала "Большевик", в шестнадцатом номере в сентябре двадцать пятого года. Считаю, что товарищ Сталин слишком широко процитировал Троцкого, который писал: "В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК "скрыл" от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого "завещания" и пр.); это нельзя назвать иначе как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутри организационных советов, для печати. На самом деле это совершенно не верно… Никакого "завещания" Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключал возможность такого "завещания". Под видом "завещания" в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму как ко всем другим и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом или нарушенном "завещании" представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии".
— Не много ли чести этой вшивой проститутке? — перебил Маленкова Берия.
Сталин медленно поднял руку и тихо сказал:
— Продолжайте, товарищ Маленков. Это принципиально важно для решения сегодняшних смертельных задач.
— И вот здесь-то, могу признаться, меня охватили те же чувства сомнения, о которых нам рассказал Андрей Андреевич. Я не решаюсь зачитывать абзац из речи товарища Сталина, который смутил некоторых членов Политбюро…
— А вы решайтесь, товарищ Маленков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
Сидящие улыбнулись. Таких слов не было в тексте сталинской речи: их придумал сам Ворошилов. Для большего эффекта гасился свет, и Ворошилов палил из двух пистолетов в сидящих напротив, разумеется холостыми патронами. Снопы огня летели в разные стороны. Играющие падали со стульев, что-то кричали, а кто-то исступленно хохотал.
Когда Раменский знакомил с текстом осужденных, Багамюк орал благим матом: "Я буду играть эту роль, и шоб дурка была настоящая!"
— Ты нас не пугай, Клим, — улыбнулся Сталин, когда зажгли свет. — У нас все-таки праздник. Давайте выпьем, товарищи, за всех, кто с нами, за настоящую дружбу, ты это хотел сказать, Климентий?
— Это, — вырвалось у маршала, и он осушил бокал.
Вторая матрешка — игра "Смертельная задача" — была проведена Ждановым. Эта игра требовала напряжения ума, изворотливости, любой мог подловиться и потом быстро сойти с арены. На экране показывали трофейный фильм "Заговор генералов": на крюках висели фашистские маршалы, адмиралы и полковники, играющие старались не глядеть на их паршивые лица, но все равно игрой был предусмотрен и этот эффект — для напряжения, для охотничьего азарта. И это место сильно понравилось Багамюку, и он предложил даже живьем подвесить кого-нибудь из обиженников: играть так играть, сучье вымя! А Жданов между тем задавал смертельную задачку:
— Когда я впервые познакомился с рукописью товарища Сталина, то подумал: "А надо ли снова вспоминать о ленинском так называемом письме-завещании? Надо ли так широко цитировать нашего матерого врага Троцкого?" Как вы считаете? С текстом все ознакомились?
Вот в этот момент игра несколько резко переходила в неигру: иллюзии отступали на задний план, точно матрешка оживала, выхватывала самую настоящую бритву и — по кадыкам сидящих, будто предупреждая: лесть нам тоже не нужна. Он не любит словоблудия. Дело надо предлагать. Первым ринулся в сражение Каганович:
— Не слишком ли мы расшаркиваемся здесь перед этой сволочью? У нас выработалась одна принципиальная линия, которую разделяют народ и партия. Это линия беспощадности к врагам. Может быть, есть смысл подумать о том, чтобы не цитировать Троцкого, который оскорбительно говорит о Ленине, называя его "профессиональным эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении"? Это не просто оскорбление Ленина. Это ходовой ярлык, который наши враги, в особенности сионисты, пытаются приклеить руководству нашей партии. Они, видите ли, носители культуры, а мы с отсталым рабочим классом и невежественным крестьянством — против культуры. И здесь следовало бы с особенной силой подчеркнуть, что мы действительно против буржуазной, продажной, вероломной культуры. Что касается письма Ленина, то по крайней мере надо исполнить и здесь его завет — не публиковать завещания. Мы все должны заботиться сейчас, как никогда, об авторитете нашей партии, об авторитете товарища Сталина.
— А что вы скажете по этому вопросу, Георгий Максимилианович?
Маленков встал, раскрыл два сталинских тома, поправил закладки в одном из них и сказал:
— Мне кажется, надо в диалектическом единстве рассматривать две речи товарища Сталина — "Троцкистская оппозиция прежде и теперь" от 23 октября 1927 года и "О правом уклоне в ВКП(б)", произнесенная на апрельском Пленуме 1929 года. Обе речи начинаются с выяснения "мелких" вопросов, касающихся личных моментов внутрипартийной борьбы. Товарищ Сталин нашел удивительно точные слова для того, чтобы раскрыть всю гнусность вождизма оппозиционеров. Поэтому в речи 1927 года напомнил, что оппозиционеры сконцентрировали все свои силы для борьбы против Сталина, прямого продолжателя дела Ленина. Я процитирую: "Да что Сталин, Сталин человек маленький. Возьмите Ленина. Кому не известно, что оппозиция во главе с Троцким вела хулиганскую травлю Ленина. Можно ли удивляться тому, что Троцкий, так бесцеремонно третирующий великого Ленина, сапога которого он не стоит, ругает теперь почем зря одного из многих учеников Ленина — тов. Сталина" (том десятый, страница сто семьдесят третья)… Мне кажется, здесь сразу проведен водораздел: с одной стороны, партия, Ленин и Сталин, а с другой стороны — взбесившиеся "культурные личности", с непомерно раздутым буржуазным самолюбием, чванством, самовосхвалением. А теперь о завещании Ленина. Я считаю, правильно поднят этот вопрос. Напомню, что и по сей день изданная бывшим американским коммунистом Истменом книга под заглавием "После смерти Ленина", где он очернил партию и ее Центральный Комитет, рассказывает о том, что ЦК нашей партии все еще скрывает завещание Ленина. Товарищ Сталин в десятом томе рассказал о том, как члены Политбюро обратились к Троцкому с предложением отмежеваться от Истмена, что Троцкий и сделал на страницах журнала "Большевик", в шестнадцатом номере в сентябре двадцать пятого года. Считаю, что товарищ Сталин слишком широко процитировал Троцкого, который писал: "В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК "скрыл" от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого "завещания" и пр.); это нельзя назвать иначе как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутри организационных советов, для печати. На самом деле это совершенно не верно… Никакого "завещания" Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключал возможность такого "завещания". Под видом "завещания" в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму как ко всем другим и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом или нарушенном "завещании" представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии".
— Не много ли чести этой вшивой проститутке? — перебил Маленкова Берия.
Сталин медленно поднял руку и тихо сказал:
— Продолжайте, товарищ Маленков. Это принципиально важно для решения сегодняшних смертельных задач.
— И вот здесь-то, могу признаться, меня охватили те же чувства сомнения, о которых нам рассказал Андрей Андреевич. Я не решаюсь зачитывать абзац из речи товарища Сталина, который смутил некоторых членов Политбюро…
— А вы решайтесь, товарищ Маленков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169