"Решения майского Пленума — в жизнь!", "Решения апрельского Пленума выполним досрочно!" — этих лозунгов накопилось столько, что и уже все месяцы перечислены по двадцать раз, и уже красное полотно, на котором они были написаны, выцвело давным-давно, изорвалось на ветру, и краска сошла с них, так что были лишь видны белые меловые пятна. И вместо губ тоже было по транспаранту, губы без натуги вышлепывали лозунги, слова выскакивали в строгой очередности. Сначала "товарищи" с восклицательным знаком, а затем все эти "выполним" и "перевыполним". И на каждый зуб было нанизано по лозунгу, так что, когда Квакин злился, он рычал, и с зубов соскакивали лозунги, и какое-нибудь "Дадим отпор не нашим взглядам! Раздавим гидру империализма в зародыше!" врезалось в окружающих, и каждый после речей Квакина будто уходил с вонзившимся жалом и долго ощущал в себе подаренную занозу и всякий раз, видя Квакина, сжимался от неприязни, точно действительно сталкивался с гидрой или чуждыми, опасными взглядами. Впрочем, Квакин умел не просто произносить лозунги. Он умел накалять атмосферу, создавать почву, чтобы сказанное им входило в самое нутро человеческих душ, поэтому, нарнехзя обстановку, нередко пользовался недозволенными приемами, запугивал, что уже не входило в его функции, а скорее в функции, скажем, третьего секретаря по идеологии товарища Полушубкина, человека весьма крайних взглядов, непосредственного начальника Квакина, по чьему повелению, говорили злые языки, он и оказался в этих проклятых местах. Собственно, насколько была правдива та версия, которая докатилась до нашей колонии, никто толком не знает, но мы с Лапшиным откровенно смеялись, когда узнали о том, как Квакин женился на очень тихой деревенской красавице, дочке председателя колхоза "Вперед и дальше" Гале Севастьяновой, девушке с таким удивительно ярким лицом, что, когда она шла, скажем, по улице, все становилось розовым и дышало жаром. Квакину кое-кто советовал тогда: "Тихая она. А в тихом болоте черти определенно водятся. Гляди". А Квакин не мог устоять перед таким румянцем и такой августовской переспелостью. Он привез молодую жену в новый дом, только что выстроенный для райкомовских работников, и ему дали квартиру как раз напротив квартиры Полушубкина, то есть на самом престижном, втором этаже добротного кирпичного дома, который строители с удивительной заботливостью вписали в череду причудливых каштанов, которые до поры до времени так любила Галя Севастьянова, ставшая, разумеется, Квакиной. Почему до поры до времени, потому что именно каштанам, которые были как раз напротив окон квартиры Квакиных, и суждено было сыграть роковую роль в жизни заведующего отделом пропаганды и агитации райкома партии. Поздним летним вечером, когда его юная жена Галя Квакина и вовсе не ждала его домой, поскольку Квакин уехал в дальний колхоз района и должен был возвратиться оттуда не иначе как поздней ночью, — так вот именно в тот гнусный теплый августовский вечер, когда Квакин возвратился домой нежданный, его потрясающее чувство действительности и знание жизни подтолкнуло не открыть дверь собственным ключом, который, кстати, он почему-то не обнаружил в своем пиджаке, а с легкостью школьника забраться на дерево и заглянуть в окно своей квартиры, за которым была его собственная красавица жена Галя Квакина, которая, чему невероятно удивился Квакин, сидела у зеркала и прихорашивалась. По тому, как она торопилась причесаться, поправить блузку, еще раз увидеть себя в профиль и в фас, Квакин понял, что он не зря забрался на дерево. Через секунду Галя вздрогнула, а дверь квартиры распахнулась, и в нее впорхнул почти раздетый Полушубкин. Та поспешность, с которой была совершена любовная операция, свидетельствовала о том, что Полушубкин не в первый раз путает свою дверь с квакинской. Квакина поразила не столько спешка, сколько обыденность всего того, что произошло на его глазах, а та быстрота, с которой Полушубкин оделся и стал застегивать штаны, едва ли не оскорбила Квакина, он слетел с дерева в надежде все же застукать подлую жену на месте преступления.
Он ринулся что есть мочи к своему подъезду, рванул на себя дверь и едва не сшиб с ног Полушубкина.
— А я вышел воздухом подышать, — сказал Полушубкин. — Кстати, только что о тебе подумал. Там путевка пришла на одно место в партийную школу, почему бы тебе не поехать…
— Да я выученный уже всему, — будто бы ответил Квакин.
И здесь мнения расходятся: одни говорили, что Квакин ухватился за эту путевку, стал благодарить Полушубкина. А другие настаивали на том, что между Квакиным и Полушубкиным случился такой любопытный разговорчик:-
— Кто в качестве уполномоченного сбивается с ног, заботится о выполнении плана, а кто по чужим квартирам шастает!
— О чем вы, товарищ Квакин? Вы в своем уме?! Я давно замечал за вами что-то неладное!
— А я давно замечал, что вы на мою Гальку засматриваетесь своими цыганскими бельмами!
— У вас жар, Квакин! Завтра зайдите ко мне, поговорим.
— А мне незачем к вам заходить, подлец! — и будто бы Квакин отвесил Полушубкину добрую оплеуху. Полушубкин вскрикнул, выскочила его жена, схватила Квакина своей сильной рукой за шиворот и так втолкнула Квакина в его собственные двери, что он их и вьиомал. А уже потом Квакин напился и проломил череп Гале Квакиной чугунной сковородой, которую она купила совсем недавно в райторге.
Была и другая версия, более правдоподобная, будто бы, встретившись с Квакиным, Полушубкин обнял сослуживца и сказал, что завтра к нему зайдет очень важный человек и что этот важный человек сделает ему лестное предложение, которое может доставить ему, Квакину, немало радости; собственно, он, Полушубкин, сейчас же и скажет ему, Квакину, какую радость он испытает завтра: речь идет о долгожданной даче, которую намеревался приобрести Квакин на берегу речки Бызь; будто бы этот загадочный человек явился, пришел он с "дипломатом" в руке, попросил Квакина принять участие в судьбе его оболтуса сына, который собирается поступить в институт, открыто попросил Квакина сделать его сына целевиком от колхоза "Вперед и дальше", а за это загадочный человек постарается помочь ему приобрести дачу и дачное строение, а чтобы не было никаких сомнений, он оставляет желтенький кожаный "дипломатию", в котором хранится нечто такое, что имеет прямое отношение к искомой Квакиным даче. Человек оставил свои координаты и ушел, и будто не успел он скрыться за воротами райкома, как из определенных органов нагрянула комиссия, ворвались незнакомые люди в кабинет, где сидел Квакин, раскрыли "дипломат", оставленный незнакомцем, и вытащили оттуда бог весть какое количество денег. Квакин отказывался, но улики были налицо, и будто бы, великой радости Полушубкина и Гали Квакиной, самого Квакина судили и вскоре отправили в места, достаточно отдаленные и от районного центра, и от того места, где у речки Бызь красовалось дачное строение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169