И сегодня, едва Лиза улеглась в постель и под мурлыканье кошки стала думать о случившемся, Екатерина Афанасьевна, неслышно войдя, присела на краешек стула у кровати, как к больной.
– Ну что, касатка моя, Лизонька, все тоскуешь, все плачешь? Уж мы с отцом извелись, на тебя глядючи… Уж открылась бы ты, родимая, поведала, что за беда приключилась… ведь все-таки я мать. Кто может быть ближе да родней? Кто, кроме меня, поймет тебя, пожалеет, поможет?
Лиза взяла руку матери, погладила, поцеловала:
– Спасибо, мамочка, спасибо. Ты хорошая, славная, родная. Я очень тебя люблю.
– Знаю, касатка моя, что любишь, только понять не могу, чего ты таишься. Ведь я для тебя жизни не пожалею. С кем же тебе и посоветоваться, как не с матерью. Ведь я не только мать, я же друг тебе, Лизонька. Друг до самой могилы.
Лиза глубоко вздохнула. «Маме бы можно сказать – она поймет, но боюсь, расскажет отцу. А тот, в горячке, может сделать непоправимое… Нет, коли я решилась стать верной подругой революционера, я должна учиться молчать. Я должна воспитывать в себе твердость духа. Может, придется столкнуться еще и не с такими испытаниями».
– Ну что ты, Лизонька? Что же ты молчишь?
– Ты все знаешь, мама… Да и очень хочу спать. Прямо глаза слипаются. – Лиза легла щекой на подушку и закрыла глаза.
– О-хо-хо! – вздохнула мать. – Видать, в деда пошла ты, Лизонька. Не будь плохим помянут, покойник каменный был человек… Только он один и был такой бессердечный в нашей семье.
Лиза ничего не ответила. Она спала. Мать постояла, прислушиваясь, перекрестила дочь и, убавив в лампе огонь, тихонько вышла…
3
В пятницу перед вечером, когда Кибальчич работал над статьей, получив строгую инструкцию никуда не выходить, пришел Михайлов.
Он осунулся, глаза светились лихорадочным блеском. Это испугало Кибальчича.
– Саша! Здравствуй, друг! Что-нибудь случилось?..
– К сожалению, да… – Михайлов присел. – У нас есть один верный человек, как и ты – агент Исполнительного комитета, который работает в Третьем отделении.
– Это Клеточников?
– Как? Ты знаешь?
– Да. Мне говорил Желябов.
– Тем лучше. Так вот, он два года охраняет партию от всяких бед. Я виделся с ним и он сообщил…
– Что же? – нетерпеливо прервал Кибальчич.
– Самое худшее – Гольденберг оказался предателем!.. В Одесской тюрьме к нему, под видом арестованного революционера, поместили шпиона Курицына, и Гольденберг разоткровенничался и рассказал про тебя. О вашей встрече в Елизаветграде и о твоей миссии.
– Какое легкомыслие, какая беспечность, – насупился Кибальчич.
– Если бы мы тогда не заменили тебе фамилию на Агаческулова, ты бы уже сидел в крепости.
– Он сообщил что-нибудь еще?
– В том-то и беда. Он размяк на следствии и выдал все, что знал. А знал он многое…
– Это ужасно и непоправимо! – вздохнул Кибальчич. – Но значит ли предательство Гольденберга, что мы должны сложить оружие?
– Нет, мой друг, напротив! Мы должны замаскироваться и выстоять! Выстоять и активизировать нашу борьбу. Партия должна не только уцелеть, но и собрать все силы в кулак. Необходимо железное упорство. Если в ближайшее время мы не покончим с тираном, он расправится с нами.
4
Оправившись от потрясения, члены Исполнительного комитета и его агенты опять стали выступать на студенческих сходках и в рабочих кружках, вести революционную пропаганду среди военных.
Только Кибальчич находился на особом положении. Ему категорически было запрещено выходить из дому…
Закрывшись в своем кабинете, он работал над статьями для «Слова», которые относила Людочка, писал для «Народной воли» и внимательно следил за научными и техническими заграничными изданиями, чтоб знать новейшие достижения в области вооружения и взрывчатых веществ. Он отвечал за арсенал «Народной воли» и заботился, чтоб он был оснащен самым грозным и безотказным оружием.
Как-то, устав от работы, Кибальчич прошелся по комнате и, подойдя к окну, стал смотреть во двор. Двор был грязный, и посредине его разлилась большая мутная лужа.
Из-за сарая высыпали ребятишки, таща доску. Доску спустили в лужу, и двое смельчаков прыгнули на нее, но она тотчас утонула.
– Кошку! Я кошку поймал! – закричал пронзительно самый маленький.
Ребятишки выбрались из лужи, взяли кошку и, бросив ее на доску, оттолкнули. Кошка, оказавшись на середине лужи, испуганно замяукала. Мальчишки начали кидать в нее комьями земли, пытаясь сбить в воду, но кошка не решалась прыгать. Ветром доску придуло к другому краю лужи. Кошка, сжавшись в комок, прыгнула на землю, оттолкнув доску задними лапами.
«Браво! Браво, кошка! – прошептал Кибальчич. – Браво! Браво! Как славно… Кошка прыгнула вперед, а плот от ее толчка пошел назад… Ведь так и в снаряде. От сгорания спрессованного пороха газы будут вырываться в одну сторону, а снаряд толкать в другую. Кошка наглядно подтвердила мои догадки о реактивной силе. Браво! Браво кошке!.. Я верю, реактивные силы можно заставить служить человеку. Да еще с какой выгодой! Если реактивный снаряд поместить в конце поезда, он может двигать весь состав вдвое быстрее. Почему же об этом до сих пор никто не задумывался?»
Кибальчич, прохаживаясь, продолжал думать:
«Да, применение реактивных сил могло бы вызвать настоящий переворот в технике. Ведь если снаряд установить на пароход, то пароход может развить невиданную скорость…»
Кибальчич наступил на что-то мягкое, упругое и еле устоял. «Что такое?» Он поднял серый небольшой мячик.
«Странно… Может, мальчишки играли в лапту и случайно попали в открытую форточку?»
Он стал мять в руках твердую упругую массу.
«Безусловно внутри воздух. Но какая крепость!.. А если каучуковые шары сделать диаметром в аршин, накачать их воздухом и насадить на оси – получатся колеса, на которых можно будет ездить по любым дорогам. Правда, можно… А если телегу на таких колесах снабдить реактивным снарядом, – она обгонит самого быстрого рысака…»
Кибальчич взмахнул руками и сделал глубокий вздох:
«Эх, на улицу бы теперь… в библиотеку. Так много мне нужно прочесть и узнать. Необходимо сделать подсчеты… Но, увы! Пока я должен сидеть дома и ждать… Что, кажется, звонят?» Кибальчич насторожился, прислушался. Дверь открыли. В передней послышался голос Михайлова; и тотчас он вошел, поздоровался, сел на диван:
– Ну, дружище, настало и нам время менять квартиру. Сегодня Клеточников сообщил, что в Третьем отделении получен донос вашего старшего дворника.
– Как, он сообщил, что здесь тайная типография?
– Ну, если б он знал о типографии, все были бы уже арестованы, – усмехнулся Михайлов. – Он донес лишь о том, что сосед, отставной генерал, жалуется на подозрительный шум по ночам. Будто бы капает вода…
– Да, да, дворник приходил к нам, спрашивал, не протекает ли умывальник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
– Ну что, касатка моя, Лизонька, все тоскуешь, все плачешь? Уж мы с отцом извелись, на тебя глядючи… Уж открылась бы ты, родимая, поведала, что за беда приключилась… ведь все-таки я мать. Кто может быть ближе да родней? Кто, кроме меня, поймет тебя, пожалеет, поможет?
Лиза взяла руку матери, погладила, поцеловала:
– Спасибо, мамочка, спасибо. Ты хорошая, славная, родная. Я очень тебя люблю.
– Знаю, касатка моя, что любишь, только понять не могу, чего ты таишься. Ведь я для тебя жизни не пожалею. С кем же тебе и посоветоваться, как не с матерью. Ведь я не только мать, я же друг тебе, Лизонька. Друг до самой могилы.
Лиза глубоко вздохнула. «Маме бы можно сказать – она поймет, но боюсь, расскажет отцу. А тот, в горячке, может сделать непоправимое… Нет, коли я решилась стать верной подругой революционера, я должна учиться молчать. Я должна воспитывать в себе твердость духа. Может, придется столкнуться еще и не с такими испытаниями».
– Ну что ты, Лизонька? Что же ты молчишь?
– Ты все знаешь, мама… Да и очень хочу спать. Прямо глаза слипаются. – Лиза легла щекой на подушку и закрыла глаза.
– О-хо-хо! – вздохнула мать. – Видать, в деда пошла ты, Лизонька. Не будь плохим помянут, покойник каменный был человек… Только он один и был такой бессердечный в нашей семье.
Лиза ничего не ответила. Она спала. Мать постояла, прислушиваясь, перекрестила дочь и, убавив в лампе огонь, тихонько вышла…
3
В пятницу перед вечером, когда Кибальчич работал над статьей, получив строгую инструкцию никуда не выходить, пришел Михайлов.
Он осунулся, глаза светились лихорадочным блеском. Это испугало Кибальчича.
– Саша! Здравствуй, друг! Что-нибудь случилось?..
– К сожалению, да… – Михайлов присел. – У нас есть один верный человек, как и ты – агент Исполнительного комитета, который работает в Третьем отделении.
– Это Клеточников?
– Как? Ты знаешь?
– Да. Мне говорил Желябов.
– Тем лучше. Так вот, он два года охраняет партию от всяких бед. Я виделся с ним и он сообщил…
– Что же? – нетерпеливо прервал Кибальчич.
– Самое худшее – Гольденберг оказался предателем!.. В Одесской тюрьме к нему, под видом арестованного революционера, поместили шпиона Курицына, и Гольденберг разоткровенничался и рассказал про тебя. О вашей встрече в Елизаветграде и о твоей миссии.
– Какое легкомыслие, какая беспечность, – насупился Кибальчич.
– Если бы мы тогда не заменили тебе фамилию на Агаческулова, ты бы уже сидел в крепости.
– Он сообщил что-нибудь еще?
– В том-то и беда. Он размяк на следствии и выдал все, что знал. А знал он многое…
– Это ужасно и непоправимо! – вздохнул Кибальчич. – Но значит ли предательство Гольденберга, что мы должны сложить оружие?
– Нет, мой друг, напротив! Мы должны замаскироваться и выстоять! Выстоять и активизировать нашу борьбу. Партия должна не только уцелеть, но и собрать все силы в кулак. Необходимо железное упорство. Если в ближайшее время мы не покончим с тираном, он расправится с нами.
4
Оправившись от потрясения, члены Исполнительного комитета и его агенты опять стали выступать на студенческих сходках и в рабочих кружках, вести революционную пропаганду среди военных.
Только Кибальчич находился на особом положении. Ему категорически было запрещено выходить из дому…
Закрывшись в своем кабинете, он работал над статьями для «Слова», которые относила Людочка, писал для «Народной воли» и внимательно следил за научными и техническими заграничными изданиями, чтоб знать новейшие достижения в области вооружения и взрывчатых веществ. Он отвечал за арсенал «Народной воли» и заботился, чтоб он был оснащен самым грозным и безотказным оружием.
Как-то, устав от работы, Кибальчич прошелся по комнате и, подойдя к окну, стал смотреть во двор. Двор был грязный, и посредине его разлилась большая мутная лужа.
Из-за сарая высыпали ребятишки, таща доску. Доску спустили в лужу, и двое смельчаков прыгнули на нее, но она тотчас утонула.
– Кошку! Я кошку поймал! – закричал пронзительно самый маленький.
Ребятишки выбрались из лужи, взяли кошку и, бросив ее на доску, оттолкнули. Кошка, оказавшись на середине лужи, испуганно замяукала. Мальчишки начали кидать в нее комьями земли, пытаясь сбить в воду, но кошка не решалась прыгать. Ветром доску придуло к другому краю лужи. Кошка, сжавшись в комок, прыгнула на землю, оттолкнув доску задними лапами.
«Браво! Браво, кошка! – прошептал Кибальчич. – Браво! Браво! Как славно… Кошка прыгнула вперед, а плот от ее толчка пошел назад… Ведь так и в снаряде. От сгорания спрессованного пороха газы будут вырываться в одну сторону, а снаряд толкать в другую. Кошка наглядно подтвердила мои догадки о реактивной силе. Браво! Браво кошке!.. Я верю, реактивные силы можно заставить служить человеку. Да еще с какой выгодой! Если реактивный снаряд поместить в конце поезда, он может двигать весь состав вдвое быстрее. Почему же об этом до сих пор никто не задумывался?»
Кибальчич, прохаживаясь, продолжал думать:
«Да, применение реактивных сил могло бы вызвать настоящий переворот в технике. Ведь если снаряд установить на пароход, то пароход может развить невиданную скорость…»
Кибальчич наступил на что-то мягкое, упругое и еле устоял. «Что такое?» Он поднял серый небольшой мячик.
«Странно… Может, мальчишки играли в лапту и случайно попали в открытую форточку?»
Он стал мять в руках твердую упругую массу.
«Безусловно внутри воздух. Но какая крепость!.. А если каучуковые шары сделать диаметром в аршин, накачать их воздухом и насадить на оси – получатся колеса, на которых можно будет ездить по любым дорогам. Правда, можно… А если телегу на таких колесах снабдить реактивным снарядом, – она обгонит самого быстрого рысака…»
Кибальчич взмахнул руками и сделал глубокий вздох:
«Эх, на улицу бы теперь… в библиотеку. Так много мне нужно прочесть и узнать. Необходимо сделать подсчеты… Но, увы! Пока я должен сидеть дома и ждать… Что, кажется, звонят?» Кибальчич насторожился, прислушался. Дверь открыли. В передней послышался голос Михайлова; и тотчас он вошел, поздоровался, сел на диван:
– Ну, дружище, настало и нам время менять квартиру. Сегодня Клеточников сообщил, что в Третьем отделении получен донос вашего старшего дворника.
– Как, он сообщил, что здесь тайная типография?
– Ну, если б он знал о типографии, все были бы уже арестованы, – усмехнулся Михайлов. – Он донес лишь о том, что сосед, отставной генерал, жалуется на подозрительный шум по ночам. Будто бы капает вода…
– Да, да, дворник приходил к нам, спрашивал, не протекает ли умывальник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166