А ведь шевалье постыдно изменял им обеим с Жюли, это уж точно!
Что стало с Луизой? Что сделали с ней? А с детьми? Разве ее мучители станут останавливаться перед чем-либо? Конечно, оберут ее, отнимут замок Монтань, творение Дюпарке! Отошлют ее детей в приют? Интересно, Луизу тоже арестовали?
Она ничего не знала. Ей казалось, что она похоронена заживо. Хорошо было бы умереть! Но у нее не хватало сил покончить с жизнью, размозжив голову о стены, да и воля ее по временам противилась этому: в душе просыпалась ненависть к палачам.
Неужели возможно, чтобы и Бог оставил ее?
* * *
Мари молилась, сложив руки на груди и опустившись коленями на гнилую солому сахарного тростника. Она услышала, как ключ поворачивается в замке огромной и крепкой кованой двери.
Бедняжка зажмурилась. Кто это? Время было неурочное и для факельщиков, приносивших еду, и для капитана де Мартеля.
Может, решилась ее судьба? Повесят ее или сожгут заживо?
Кто-то, верно, идет огласить приговор?
Она стала молиться еще горячее. Дверь отворилась, и в глаза Мари ударил яркий, слепящий свет, озаряя огромное помещение, пропахшее плесенью, плохо продубленной кожей, соломой и едким запахом индиго.
Мари не двинулась. Она услыхала голос:
– Дайте ключ, я запру сам. У двери охрана не понадобится.
Мари знала этот голос! Она с живостью обернулась и резко поднялась при виде Мерри Рулза.
Тот захлопнул дверь и тщательно задвинул засовы. Зачем, однако, ему было бояться изможденной, исхудавшей, обессилевшей женщины?
Он обернулся и медленно пошел к Мари, не сводя с нее глаз. Преодолев половину разделявшего их расстояния, майор с невыразимой нежностью печально произнес:
– Здравствуйте, мадам.
Мари не ответила. Она не могла оторвать глаз от элегантного майора, гораздо более элегантного, чем раньше. Золотая рукоять шпаги, висевшей у него на боку, поблескивала в неярком свете, падавшем через окна. На майоре были начищенные сапоги для верховой езды, высокие, из мягкой кожи, поскрипывавшие при ходьбе.
Мари вдруг представила, как она выглядит в эту минуту со стороны: встрепанные волосы, прилипшие ко лбу и одновременно торчащие во все стороны, подобно змеям на голове медузы Горгоны; порванное в клочья бунтовщиками платье, которое она пыталась связать неловкими пальцами, но тщетно: платье не прикрывало ни бедер, ни груди. Наверное, она напоминала попрошайку – она, жена генерала Дюпарке. Мари была готова плакать от ярости, но из врожденного благородства приняла величавый вид, так часто раньше производивший впечатление на мужчин.
Мерри Рулз подошел к ней вплотную.
– Боюсь, мадам, – все так же тихо и серьезно продолжал он, – что вам здесь многого недостает. Я пришел исправить положение, в котором вы очутились.
– Самое время, сударь!
Он чуть заметно пожал плечами:
– Не надо видеть во мне врага. Меня, как и вас, захлестнули события и предали некоторые люди. Я генерал-губернатор, а ничего не могу сделать без ведома синдика от населения. Всем заправляет Пленвиль…
Он вздохнул: ему было тяжело видеть лихорадочный блеск в ее глазах; Мари пристально его разглядывала, и в этом было для него что-то обидное.
– Слава Богу, – продолжал он, однако, – мне удалось убедить этого человека в том, что вас нельзя казнить без суда. Для вас, мадам, это выигранное время. А в политике выиграть время – значит очень многое, а иногда и все. Никогда не известно, что произойдет. Со временем вы, мадам, возможно, еще отыграетесь.
Она слушала его, не произнося ни слова. Майора смущало ее молчание, но он все же продолжал:
– Я в любом случае воспользуюсь своим правом помилования в вашу пользу, чего бы мне это ни стоило; в этом вы можете быть уверены, мадам.
– Мне не нужно ничьей милости, – наконец выговорила она. – Я невиновна. Вы сами, Рулз, знаете: все, в чем меня обвиняют, – низкая ложь. Я, может, допустила ошибку, назначив шевалье де Мобре советником, да и это еще неточно. Но когда от меня потребовали его отозвать, я подчинилась. Разве кто-нибудь когда-нибудь был сговорчивее меня?
Он опустил голову, пошарил в кармане своего камзола, извлек на свет небольшой сверток и протянул его Мари:
– Мне подумалось, что вам могут понадобиться эти вещицы…
Она приняла сверток и нащупала расческу, а также коробочку с румянами и флакон духов.
– Разве такое ничтожество, как я, имеет право пользоваться духами? – печально улыбнулась Мари, кивнув на свои лохмотья.
– Мадам! Я принесу вам одежду. Как можно быстрее я сделаю все необходимое.
– Спасибо. Не могу отказаться от того, чтобы выглядеть прилично.
– Могу ли я быть вам еще чем-либо полезен?
– Да, – не удержалась она. – Мне бы хотелось знать, что с моими детьми. Надеюсь, их невиновность не вызывает сомнений? А что сталось с моей кузиной Луизой?
– Ваши дети, мадам, находятся в замке Монтань в полной безопасности и в добром здравии. За ними присматривает мадемуазель де Франсийон. В этом отношении вам опасаться нечего. Ей только запрещено покидать замок.
– Благодарю вас, – улыбнулась она. – Только это и терзало мне душу: судьба моих детей! Теперь мне ничто не страшно!
Майор приблизился к Мари, взял ее за руку и настойчиво подтолкнул к стулу.
– Сядьте, – мягко проговорил он.
Она повиновалась. Он сам оперся рукой о стол, покачнувшийся было, если бы майор не успел поддержать его в равновесии.
– Мари! – заявил Рулз. – Необходимо все же подумать о том, как вытащить вас отсюда.
– Как, Мерри Рулз?! – вскричала она. – Это говорите мне вы, вы?! Да разве не вы сами сделали все, чтобы упечь меня сюда?
Он с покаянным видом покачал головой:
– Возможно, на моей совести великие прегрешения. Бог свидетель, Мари, меня ослепляла страсть. Но позвольте мне по возможности исправить прежние ошибки.
– Я ничего у вас не прошу и хочу только покоя. Если мои враги желают моей смерти, пусть приходят. Я не стану сопротивляться. У меня больше нет сил сражаться с тенями, предателями, подлецами. Довольно!
– Мари! – дрогнувшим от волнения голосом изрек он. – Я люблю вас, как прежде, даже больше, чем всегда. Каковы бы ни были ваши чувства ко мне, я вас не оставлю и буду защищать даже против вашей воли. Я хочу вызволить вас отсюда!
– А это возможно?
– Как я уже сказал, всем заправляет Пленвиль. Он принимает решения и уверяет, что за все в ответе народ. Я же вынужден повиноваться. Вполне вероятно, что скоро он наложит арест на замок Монтань. Он хочет стереть вас с лица земли… Но есть над ним высшая власть: власть короля. Я мог бы отправить к его величеству гонца; вы напишете послание, я отошлю его ко двору, и мы чего-нибудь да добьемся!
– Нет, сударь, я ничего не хочу просить у короля. Меня обесчестили колонисты – пусть они и признают свою ошибку. Если они это сделают, я, кстати, охотно их прощу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Что стало с Луизой? Что сделали с ней? А с детьми? Разве ее мучители станут останавливаться перед чем-либо? Конечно, оберут ее, отнимут замок Монтань, творение Дюпарке! Отошлют ее детей в приют? Интересно, Луизу тоже арестовали?
Она ничего не знала. Ей казалось, что она похоронена заживо. Хорошо было бы умереть! Но у нее не хватало сил покончить с жизнью, размозжив голову о стены, да и воля ее по временам противилась этому: в душе просыпалась ненависть к палачам.
Неужели возможно, чтобы и Бог оставил ее?
* * *
Мари молилась, сложив руки на груди и опустившись коленями на гнилую солому сахарного тростника. Она услышала, как ключ поворачивается в замке огромной и крепкой кованой двери.
Бедняжка зажмурилась. Кто это? Время было неурочное и для факельщиков, приносивших еду, и для капитана де Мартеля.
Может, решилась ее судьба? Повесят ее или сожгут заживо?
Кто-то, верно, идет огласить приговор?
Она стала молиться еще горячее. Дверь отворилась, и в глаза Мари ударил яркий, слепящий свет, озаряя огромное помещение, пропахшее плесенью, плохо продубленной кожей, соломой и едким запахом индиго.
Мари не двинулась. Она услыхала голос:
– Дайте ключ, я запру сам. У двери охрана не понадобится.
Мари знала этот голос! Она с живостью обернулась и резко поднялась при виде Мерри Рулза.
Тот захлопнул дверь и тщательно задвинул засовы. Зачем, однако, ему было бояться изможденной, исхудавшей, обессилевшей женщины?
Он обернулся и медленно пошел к Мари, не сводя с нее глаз. Преодолев половину разделявшего их расстояния, майор с невыразимой нежностью печально произнес:
– Здравствуйте, мадам.
Мари не ответила. Она не могла оторвать глаз от элегантного майора, гораздо более элегантного, чем раньше. Золотая рукоять шпаги, висевшей у него на боку, поблескивала в неярком свете, падавшем через окна. На майоре были начищенные сапоги для верховой езды, высокие, из мягкой кожи, поскрипывавшие при ходьбе.
Мари вдруг представила, как она выглядит в эту минуту со стороны: встрепанные волосы, прилипшие ко лбу и одновременно торчащие во все стороны, подобно змеям на голове медузы Горгоны; порванное в клочья бунтовщиками платье, которое она пыталась связать неловкими пальцами, но тщетно: платье не прикрывало ни бедер, ни груди. Наверное, она напоминала попрошайку – она, жена генерала Дюпарке. Мари была готова плакать от ярости, но из врожденного благородства приняла величавый вид, так часто раньше производивший впечатление на мужчин.
Мерри Рулз подошел к ней вплотную.
– Боюсь, мадам, – все так же тихо и серьезно продолжал он, – что вам здесь многого недостает. Я пришел исправить положение, в котором вы очутились.
– Самое время, сударь!
Он чуть заметно пожал плечами:
– Не надо видеть во мне врага. Меня, как и вас, захлестнули события и предали некоторые люди. Я генерал-губернатор, а ничего не могу сделать без ведома синдика от населения. Всем заправляет Пленвиль…
Он вздохнул: ему было тяжело видеть лихорадочный блеск в ее глазах; Мари пристально его разглядывала, и в этом было для него что-то обидное.
– Слава Богу, – продолжал он, однако, – мне удалось убедить этого человека в том, что вас нельзя казнить без суда. Для вас, мадам, это выигранное время. А в политике выиграть время – значит очень многое, а иногда и все. Никогда не известно, что произойдет. Со временем вы, мадам, возможно, еще отыграетесь.
Она слушала его, не произнося ни слова. Майора смущало ее молчание, но он все же продолжал:
– Я в любом случае воспользуюсь своим правом помилования в вашу пользу, чего бы мне это ни стоило; в этом вы можете быть уверены, мадам.
– Мне не нужно ничьей милости, – наконец выговорила она. – Я невиновна. Вы сами, Рулз, знаете: все, в чем меня обвиняют, – низкая ложь. Я, может, допустила ошибку, назначив шевалье де Мобре советником, да и это еще неточно. Но когда от меня потребовали его отозвать, я подчинилась. Разве кто-нибудь когда-нибудь был сговорчивее меня?
Он опустил голову, пошарил в кармане своего камзола, извлек на свет небольшой сверток и протянул его Мари:
– Мне подумалось, что вам могут понадобиться эти вещицы…
Она приняла сверток и нащупала расческу, а также коробочку с румянами и флакон духов.
– Разве такое ничтожество, как я, имеет право пользоваться духами? – печально улыбнулась Мари, кивнув на свои лохмотья.
– Мадам! Я принесу вам одежду. Как можно быстрее я сделаю все необходимое.
– Спасибо. Не могу отказаться от того, чтобы выглядеть прилично.
– Могу ли я быть вам еще чем-либо полезен?
– Да, – не удержалась она. – Мне бы хотелось знать, что с моими детьми. Надеюсь, их невиновность не вызывает сомнений? А что сталось с моей кузиной Луизой?
– Ваши дети, мадам, находятся в замке Монтань в полной безопасности и в добром здравии. За ними присматривает мадемуазель де Франсийон. В этом отношении вам опасаться нечего. Ей только запрещено покидать замок.
– Благодарю вас, – улыбнулась она. – Только это и терзало мне душу: судьба моих детей! Теперь мне ничто не страшно!
Майор приблизился к Мари, взял ее за руку и настойчиво подтолкнул к стулу.
– Сядьте, – мягко проговорил он.
Она повиновалась. Он сам оперся рукой о стол, покачнувшийся было, если бы майор не успел поддержать его в равновесии.
– Мари! – заявил Рулз. – Необходимо все же подумать о том, как вытащить вас отсюда.
– Как, Мерри Рулз?! – вскричала она. – Это говорите мне вы, вы?! Да разве не вы сами сделали все, чтобы упечь меня сюда?
Он с покаянным видом покачал головой:
– Возможно, на моей совести великие прегрешения. Бог свидетель, Мари, меня ослепляла страсть. Но позвольте мне по возможности исправить прежние ошибки.
– Я ничего у вас не прошу и хочу только покоя. Если мои враги желают моей смерти, пусть приходят. Я не стану сопротивляться. У меня больше нет сил сражаться с тенями, предателями, подлецами. Довольно!
– Мари! – дрогнувшим от волнения голосом изрек он. – Я люблю вас, как прежде, даже больше, чем всегда. Каковы бы ни были ваши чувства ко мне, я вас не оставлю и буду защищать даже против вашей воли. Я хочу вызволить вас отсюда!
– А это возможно?
– Как я уже сказал, всем заправляет Пленвиль. Он принимает решения и уверяет, что за все в ответе народ. Я же вынужден повиноваться. Вполне вероятно, что скоро он наложит арест на замок Монтань. Он хочет стереть вас с лица земли… Но есть над ним высшая власть: власть короля. Я мог бы отправить к его величеству гонца; вы напишете послание, я отошлю его ко двору, и мы чего-нибудь да добьемся!
– Нет, сударь, я ничего не хочу просить у короля. Меня обесчестили колонисты – пусть они и признают свою ошибку. Если они это сделают, я, кстати, охотно их прощу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109