Но чего же она хотела? Ничего. Чего ждала от этой игры? Ничего. Она
тешилась этой игрой просто потому, что была женщиной, что совсем не соз-
навала опасности, ничего не предчувствовала и только хотела посмотреть,
что же он будет делать.
В ней вдруг вспыхнул огонек врожденного кокетства, тлеющий в крови
всех женщин. Вчера еще наивная девочка, погруженная в дремоту, вдруг
пробудилась и стала гибким и зорким противником в поединке с этим мужчи-
ной, постоянно говорившим ей о любви. Она угадывала все возраставшее его
смятение, когда он был возле нее, видела зарождавшуюся страсть в его
взгляде, понимала все интонации его голоса с той особой чуткостью, кото-
рая развивается у женщины, когда она чувствует, что мужчина ищет ее люб-
ви.
За ней не раз ухаживали в светских гостиных, но ничего не могли до-
биться от нее, кроме насмешек шаловливой школьницы. Пошлые комплименты
поклонников забавляли ее, унылые мины отвергнутых вздыхателей казались
уморительными, на все проявления нежных чувств она отвечала задорными
шутками.
Но теперь она вдруг почувствовала, что перед ней опасный, обольсти-
тельный противник, и превратилась в искусную кокетку, вооруженную при-
родной прозорливостью, смелостью, хладнокровием; в соблазнительницу, ко-
торая, пока в ней не заговорило сердце, подстерегает, захватывает врасп-
лох и накидывает невидимые сети любви.
В первое время она казалась ему глупенькой. Привыкнув к женщинам-хищ-
ницам, искушенным в любовных делах, как старый вояка искушен в боевых
маневрах, женщинам, опытным во всех приемах кокетства и тонкостях страс-
тей, он счел слишком пресной эту сердечную простоту и даже относился к
Христиане с легким презрением.
Но мало-помалу сама эта нетронутость, эта чистота заинтересовали его,
потом пленили, и, следуя своей увлекающейся натуре, он начал окружать
молодую женщину нежным вниманием.
Он знал, что лучшее средство взволновать чистую душу - это беспрес-
танно говорить ей о любви, делая вид, что думаешь при этом о других жен-
щинах; и, ловко пользуясь ее разгоревшимся любопытством, которое сам же
и пробудил в ней, он под предлогом доверчивых излияний души принялся чи-
тать ей в тени лесов настоящий курс любовной страсти.
Для него, так же как и для нее, это была увлекательная забава; все-
возможными маленькими знаками внимания, которые мужчины умеют изобре-
тать, он показывал, что она все больше нравится ему, и разыгрывал роль
влюбленного, еще не подозревая, что скоро влюбится не на шутку.
Для них обоих вести эту игру во время долгих, медлительных прогулок
было также естественно, как естественно для человека, оказавшегося в
знойный день на берегу реки, искупаться в прохладной воде.
Но с того дня, когда в Христиане пробудилось настоящее кокетство,
когда ей вдруг открылись все женские хитрости обольщения и вздумалось
повергнуть к своим стопам этого человека бурных страстей, как захотелось
бы выиграть партию в крокет, наивный искуситель по палея в сети этой
простушки и полюбил ее.
И тогда он стал неловким, беспокойным, нервным; она же играла с ним,
как кошка с мышью.
С другой он не подумал бы стесняться, дал бы волю смелым признаниям,
покорил бы ее захватывающей пылкостью своего темперамента; с нею он не
решался на это: она была так непохожа на других женщин, которых он знал
раньше.
Всех этих женщин уже обожгла жизнь, им можно было все сказать, с ними
он мог осмелиться на самые дерзкие призывы страсти, дрожа, шептать,
склоняясь к их губам, слова, от которых огонь бежит в крови. Он знал се-
бя, знал, что бывает неотразимым, когда может открыться свободно в томя-
щем его бурном желании и взволновать душу, сердце, чувственность той,
которую любит.
Но возле Христианы он робел, словно она была девушка, - такую неопыт-
ность он угадывал в ней, и это сковывало все его искусство обольстителя.
Да и любил он ее по новому, как ребенка и как невесту Он желал ее и бо-
ялся коснуться ее, чтобы не загрязнить, не осквернить ее чистоты. У него
не возникало желания до боли сжать ее в своих объятиях, как других жен-
щин, ему хотелось стать перед ней на колени, коснуться губами края ее
платья, с тихой, бесконечной нежностью целовать завитки волос на ее вис-
ках, уголки губ и глаза, закрывшиеся в неге голубые глаза, чувствовать
под сомкнутыми веками трепетный взгляд Ему хотелось взять ее под свою
защиту, оберегать от всех и от всего на свете, не допускать, чтобы она
соприкасалась с грубыми, пошлыми людьми, видела уродливые лица, проходи-
ла близ неопрятных людей. Ему хотелось убрать всю грязь с улиц, по кото-
рым она проходит, все камешки с дорог, все колючки в лесу, сделать так,
чтобы вокруг нее все было красивым и радостным, носить ее на руках, что-
бы ножки ее никогда, никогда не ступали по земле Его возмущало, что ей
надо разговаривать с соседями в отеле, есть дрянную стряпню за табльдо-
том, переносить всякие неприятные и неизбежные житейские мелочи.
Близ нее он не находил слов, - так он был полон мыслями о ней; и от-
того, что он был бессилен излить свое сердце, не мог осуществить ни од-
ного своего желания и хоть чем-нибудь выразить сжигавшую его властную
потребность всего себя отдать ей, он смотрел на нее взглядом дикого зве-
ря, скованного цепями, и вместе с тем ему почему-то хотелось плакать,
рыдать.
Она все это видела, хотя и не совсем понимала, и потешалась над ним
со злорадством победительницы.
Если они оказывались одни, отстав от других, и она чувствовала, что
вот-вот в нем прорвется что-то опасное для нее, она вдруг пускалась бе-
гом догонять отца и, подбежав к нему, весело кричала:
- Давайте сыграем в четыре угла!
Впрочем, все их путешествия обычно заканчивались игрой в четыре угла
Отыскивали полянку или широкую полосу дороги и играли, как школьники на
загородной прогулке.
Обеим сестрам Ориоль и даже Гонтрану большое удовольствие доставляла
эта забава, удовлетворявшая желанию побегать, свойственному всем молодым
существам. Только Поль Бретиньи хмурился и ворчал, одержимый совсем ины-
ми мыслями, но мало-помалу и его увлекала игра, он принимался догонять и
ловить с еще большим пылом, чем другие, стремясь поймать Христиану, кос-
нуться ее, внезапно положить ей руку на плечо, дотронуться до ее стана.
Маркиз, человек беспечный и равнодушный по природе, покладистый во
всем, лишь бы не нарушали его безмятежного душевного покоя, усаживался
под деревом и смотрел, "как резвится его пансионат". Он находил, что эта
мирная сельская жизнь очень приятна и все на свете превосходно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73