.. Ты не понимаешь этого Послушай... Я
чувствую, как шевелится наш ребенок... твой ребенок... Какое это
счастье!.. Погоди, дай руку... чувствуешь?
Она не понимала, что этот человек был из породы любовников, но совсем
не из породы отцов. Лишь только он узнал, что она беременна, он стал от-
даляться от нее, чувствуя к ней невольную брезгливость. Когда-то он не
раз говорил, что женщина, хотя бы однажды выполнившая назначение воспро-
изводительницы рода, уже недостойна любви. В любви он искал восторгов
какой-то воздушной, крылатой страсти, уносящей два сердца к недостижимо-
му идеалу, бесплотного слияния двух душ - словом, того надуманного, нео-
существимого чувства, какое создают мечты поэтов. В живой, реальной жен-
щине он обожал Венеру, священное лоно которой всегда должно сохранять
чистые линии бесплодной красоты. Мысль о том маленьком существе, которое
зачала от него эта женщина, о том человеческом зародыше, что шевелится в
ее теле, оскверняет его и уже обезобразил его, вызывала у Поля Бретиньи
непреодолимое отвращение. Для него материнство превратило эту женщину в
животное. Она уже не была теперь редкостным, обожаемым, дивным создани-
ем, волшебной грезой, а самкой, производительницей. И к этому эстетичес-
кому отвращению примешивалась даже чисто физическая брезгливость.
Но разве могла она почувствовать, угадать все это, она, которую каж-
дое движение желанного ребенка все сильнее привязывало к любовнику? Тот,
кого она обожает, кого с мгновения первого поцелуя любила каждый день
все больше, не только жил в ее сердце, он зародил в ее теле новую жизнь,
и то существо, которое она вынашивала в себе, толчки которого отдавались
в ее ладонях, прижатых к животу, то существо, которое как будто уже рва-
лось на свободу, - ведь это тоже был он. Да, это был он сам, ее добрый,
родной, ее ласковый, единственный ее друг, возродившийся в ней таинством
природы. И теперь она любила его вдвойне - того большого Поля, который
принадлежал ей, и того крошечного, еще неведомого, который тоже принад-
лежал ей; любила того, которого она видела, слышала, касалась, обнимала,
и того, кого лишь чувствовала в себе, когда он шевелился у нее под серд-
цем.
Она остановилась на дороге.
- Вот здесь ты ждал меня в тот вечер, - сказала она.
И она потянулась к нему, ожидая поцелуя. Он, не отвечая ни слова, хо-
лодно поцеловал ее.
А она еще раз спросила:
- Помнишь, как ты целовал мою тень? Я вот там тогда стояла.
И в надежде, что та минута повторится, она побежала по дороге, оста-
новилась и ждала, тяжело дыша от бега Но в лунном свете на дороге широко
распластался неуклюжий силуэт беременной женщины Поль смотрел на эту бе-
зобразную тень, протянувшуюся к его ногам, и стоял неподвижно, оскорб-
ленный в своей поэтической чувствительности, негодуя на то, что она не
сознает что-то, не угадывает его мыслей; что ей недостает кокетства,
такта, женского чутья, чтобы понять все оттенки поведения, которого тре-
буют от нее изменившиеся обстоятельства, и он сказал с нескрываемым
раздражением:
- Перестань, Христиана. Что за ребячество! Это смешно.
Она подошла к нему, взволнованная, опечаленная, протягивая к нему ру-
ки. И припала к его груди.
- Ты теперь меньше меня любишь. Я чувствую это! Уверена в этом!
Ему стало жаль ее. Он взял обеими руками ее голову и долгим поцелуем
поцеловал ее в глаза.
И они молча двинулись в обратный путь. Поль не знал, о чем теперь го-
ворить с ней, а оттого, что она, изнемогая от усталости, опиралась на
него, он ускорял шаг, - ему неприятно было чувствовать прикосновение ее
отяжелевшего стана.
Возле отеля они расстались, и она поднялась к себе в спальню.
Из казино неслась танцевальная музыка, и Поль зашел туда посмотреть
на бал. Оркестр играл вальс, все вальсировали: доктор Латон с г-жой
Пай-младшей, Андермат с Луизой Ориоль, красавец доктор Мадзелли с герцо-
гиней де Рамас, а Гонтран с Шарлоттой Ориоль. Он что-то нашептывал де-
вушке с тем нежным видом, который свидетельствует о начавшемся ухажива-
нии. А она, прикрываясь веером, улыбалась, краснела и, казалось, была в
восторге.
Поль услышал за своей спиной:
- Вот тебе на! Господин де Равенель волочится за моей пациенткой!
Это сказал доктор Онора, стоявший у дверей и с удовольствием наблю-
давший за танцорами.
- Да, да, - добавил он, - вот уже полчаса, как ведется атака. Все за-
метили. И девчурке как будто это нравится.
И, помолчав, он сказал:
- А какая она милая - просто сокровище! Добра-т, веселая, простая,
заботливая, искренняя. Вот уж, право, славная девушка. Во сто раз лучше
старшей сестры. Я их обеих с малых лет знаю. Но, представьте, отец
больше любит старшую, потому что... потому что она вся в него, та же му-
жицкая складка. Нет той прямоты, как в младшей, эта расчетливее, хитрее
и завистливее. Конечно, я ничего дурного не хочу о ней сказать, она тоже
хорошая девушка, а все-таки невольно сравниваешь, а как сравнишь, так и
оценишь их по-разному.
Вальс уже заканчивался. Гонтран подошел к своему другу и, заметив
доктора Онора, сказал:
- Доктор, поздравляю! Медицинская корпорация Анваля, кажется, приоб-
рела весьма ценных новых членов. У нас появился доктор Мадзелли, который
бесподобно танцует вальс, и старичок Блек - тот, по-видимому, в большой
дружбе с небесами.
Но доктор Онора ответил очень сдержанно. Он не любил высказывать суж-
дения о своих коллегах.
II
Вопрос о докторах был теперь самым животрепещущим в Анвале. Доктора
вдруг завладели всем краем, всем вниманием и всеми страстями его обита-
телей. Когда-то источники текли под строгим надзором одного только док-
тора Бонфиля, среди безобидной вражды между ним, шумливым доктором Лато-
ном и благодушным доктором Онора.
Теперь все пошло по-другому.
Как только ясно обозначился успех, подготовленный зимою Андерматом и
получивший могучую поддержку профессоров Клоша, Ма-Русселя и Ремюзо,
причем каждый из них привлек на воды Монт-Ориоля не меньше чем по двести
- триста больных, доктор Латон, главный врач нового курорта, стал важной
особой, тем более что пользовался высоким покровительством профессора
Ма-Русселя, учеником которого он был и которому подражал в осанке и в
манерах.
О докторе Бонфиле уже и речи не было. Исполненный ярости и отчаяния,
понося Монт-Ориоль на чем свет стоит, старый врач не высовывал носа из
старой водолечебницы, где осталось лишь несколько старых пациентов. По
мнению этих немногих, только он один знал по-настоящему все свойства ис-
точников и, так сказать, владел их тайной, поскольку официальное ведал
ими со дня основания курорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
чувствую, как шевелится наш ребенок... твой ребенок... Какое это
счастье!.. Погоди, дай руку... чувствуешь?
Она не понимала, что этот человек был из породы любовников, но совсем
не из породы отцов. Лишь только он узнал, что она беременна, он стал от-
даляться от нее, чувствуя к ней невольную брезгливость. Когда-то он не
раз говорил, что женщина, хотя бы однажды выполнившая назначение воспро-
изводительницы рода, уже недостойна любви. В любви он искал восторгов
какой-то воздушной, крылатой страсти, уносящей два сердца к недостижимо-
му идеалу, бесплотного слияния двух душ - словом, того надуманного, нео-
существимого чувства, какое создают мечты поэтов. В живой, реальной жен-
щине он обожал Венеру, священное лоно которой всегда должно сохранять
чистые линии бесплодной красоты. Мысль о том маленьком существе, которое
зачала от него эта женщина, о том человеческом зародыше, что шевелится в
ее теле, оскверняет его и уже обезобразил его, вызывала у Поля Бретиньи
непреодолимое отвращение. Для него материнство превратило эту женщину в
животное. Она уже не была теперь редкостным, обожаемым, дивным создани-
ем, волшебной грезой, а самкой, производительницей. И к этому эстетичес-
кому отвращению примешивалась даже чисто физическая брезгливость.
Но разве могла она почувствовать, угадать все это, она, которую каж-
дое движение желанного ребенка все сильнее привязывало к любовнику? Тот,
кого она обожает, кого с мгновения первого поцелуя любила каждый день
все больше, не только жил в ее сердце, он зародил в ее теле новую жизнь,
и то существо, которое она вынашивала в себе, толчки которого отдавались
в ее ладонях, прижатых к животу, то существо, которое как будто уже рва-
лось на свободу, - ведь это тоже был он. Да, это был он сам, ее добрый,
родной, ее ласковый, единственный ее друг, возродившийся в ней таинством
природы. И теперь она любила его вдвойне - того большого Поля, который
принадлежал ей, и того крошечного, еще неведомого, который тоже принад-
лежал ей; любила того, которого она видела, слышала, касалась, обнимала,
и того, кого лишь чувствовала в себе, когда он шевелился у нее под серд-
цем.
Она остановилась на дороге.
- Вот здесь ты ждал меня в тот вечер, - сказала она.
И она потянулась к нему, ожидая поцелуя. Он, не отвечая ни слова, хо-
лодно поцеловал ее.
А она еще раз спросила:
- Помнишь, как ты целовал мою тень? Я вот там тогда стояла.
И в надежде, что та минута повторится, она побежала по дороге, оста-
новилась и ждала, тяжело дыша от бега Но в лунном свете на дороге широко
распластался неуклюжий силуэт беременной женщины Поль смотрел на эту бе-
зобразную тень, протянувшуюся к его ногам, и стоял неподвижно, оскорб-
ленный в своей поэтической чувствительности, негодуя на то, что она не
сознает что-то, не угадывает его мыслей; что ей недостает кокетства,
такта, женского чутья, чтобы понять все оттенки поведения, которого тре-
буют от нее изменившиеся обстоятельства, и он сказал с нескрываемым
раздражением:
- Перестань, Христиана. Что за ребячество! Это смешно.
Она подошла к нему, взволнованная, опечаленная, протягивая к нему ру-
ки. И припала к его груди.
- Ты теперь меньше меня любишь. Я чувствую это! Уверена в этом!
Ему стало жаль ее. Он взял обеими руками ее голову и долгим поцелуем
поцеловал ее в глаза.
И они молча двинулись в обратный путь. Поль не знал, о чем теперь го-
ворить с ней, а оттого, что она, изнемогая от усталости, опиралась на
него, он ускорял шаг, - ему неприятно было чувствовать прикосновение ее
отяжелевшего стана.
Возле отеля они расстались, и она поднялась к себе в спальню.
Из казино неслась танцевальная музыка, и Поль зашел туда посмотреть
на бал. Оркестр играл вальс, все вальсировали: доктор Латон с г-жой
Пай-младшей, Андермат с Луизой Ориоль, красавец доктор Мадзелли с герцо-
гиней де Рамас, а Гонтран с Шарлоттой Ориоль. Он что-то нашептывал де-
вушке с тем нежным видом, который свидетельствует о начавшемся ухажива-
нии. А она, прикрываясь веером, улыбалась, краснела и, казалось, была в
восторге.
Поль услышал за своей спиной:
- Вот тебе на! Господин де Равенель волочится за моей пациенткой!
Это сказал доктор Онора, стоявший у дверей и с удовольствием наблю-
давший за танцорами.
- Да, да, - добавил он, - вот уже полчаса, как ведется атака. Все за-
метили. И девчурке как будто это нравится.
И, помолчав, он сказал:
- А какая она милая - просто сокровище! Добра-т, веселая, простая,
заботливая, искренняя. Вот уж, право, славная девушка. Во сто раз лучше
старшей сестры. Я их обеих с малых лет знаю. Но, представьте, отец
больше любит старшую, потому что... потому что она вся в него, та же му-
жицкая складка. Нет той прямоты, как в младшей, эта расчетливее, хитрее
и завистливее. Конечно, я ничего дурного не хочу о ней сказать, она тоже
хорошая девушка, а все-таки невольно сравниваешь, а как сравнишь, так и
оценишь их по-разному.
Вальс уже заканчивался. Гонтран подошел к своему другу и, заметив
доктора Онора, сказал:
- Доктор, поздравляю! Медицинская корпорация Анваля, кажется, приоб-
рела весьма ценных новых членов. У нас появился доктор Мадзелли, который
бесподобно танцует вальс, и старичок Блек - тот, по-видимому, в большой
дружбе с небесами.
Но доктор Онора ответил очень сдержанно. Он не любил высказывать суж-
дения о своих коллегах.
II
Вопрос о докторах был теперь самым животрепещущим в Анвале. Доктора
вдруг завладели всем краем, всем вниманием и всеми страстями его обита-
телей. Когда-то источники текли под строгим надзором одного только док-
тора Бонфиля, среди безобидной вражды между ним, шумливым доктором Лато-
ном и благодушным доктором Онора.
Теперь все пошло по-другому.
Как только ясно обозначился успех, подготовленный зимою Андерматом и
получивший могучую поддержку профессоров Клоша, Ма-Русселя и Ремюзо,
причем каждый из них привлек на воды Монт-Ориоля не меньше чем по двести
- триста больных, доктор Латон, главный врач нового курорта, стал важной
особой, тем более что пользовался высоким покровительством профессора
Ма-Русселя, учеником которого он был и которому подражал в осанке и в
манерах.
О докторе Бонфиле уже и речи не было. Исполненный ярости и отчаяния,
понося Монт-Ориоль на чем свет стоит, старый врач не высовывал носа из
старой водолечебницы, где осталось лишь несколько старых пациентов. По
мнению этих немногих, только он один знал по-настоящему все свойства ис-
точников и, так сказать, владел их тайной, поскольку официальное ведал
ими со дня основания курорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73