- Ну, не надо, не плачьте, умоляю вас! Они сейчас вернутся. Успокой-
тесь, не нужно плакать при них.
Она вскочила, испугавшись мысли, что сестра застанет ее в слезах. Но
рыдания все подступали к горлу, и оттого, что она их сдерживала и глота-
ла слезы, на сердце у нее было еще тяжелее. Она лепетала, всхлипывая:
- Да... да... не надо... Я больше не буду плакать. Все уже прошло...
Ничего... Все прошло... Посмотрите, ничего уже не заметно... Правда?
Ведь не заметно?..
Христиана вытерла ее мокрые от слез щеки, потом провела платком по
своему лицу и сказала Полю:
- Пойдите посмотрите, что они там делают. Куда они девались? Их сов-
сем не видно за этими глыбами. А я побуду с девочкой и постараюсь уте-
шить ее.
Бретиньи поднялся и дрожащим от негодования голосом ответил:
- Хорошо... Я пойду... Я их приведу. Но ваш братец будет иметь дело
со мной... Сегодня же. Пусть объяснит свое поведение... Это просто гнус-
но, после того что он нам недавно сказал!
И он стал бегом спускаться на дно кратера.
Гонтран стремглав бежал по крутому скату и тянул за собой Луизу, что-
бы ее подхватывать, поддерживать, ошеломить, испугать, чтобы у нее заня-
лось дыхание. Он увлекал ее насильно, она пыталась остановиться, расте-
рянно вскрикивала:
- Ах, тише! Тише, ради бога! Я упаду! Да вы с ума сошли! Я упаду!
Наконец они добежали до темных глыб и остановились, еле переводя ды-
хание. Потом обошли вокруг них, заглянули в широкую расселину, похожую
на сквозную пещеру.
Когда вулкан, в котором уже иссякала жизнь, извергнул последнюю струю
лавы, у него не хватило сил метнуть ее в небо, как прежде, он только
чуть подбросил ее своим угасающим дыханием, загустевшую, почти холодную,
и она окаменела на его мертвых устах.
- Посмотрим, что там делается, - сказал Гонтран.
И, подталкивая впереди себя Луизу, он вошел под темный свод. Как
только они очутились в пещере, Гонтран воскликнул:
- Ну вот, мадемуазель, минута самая подходящая!
Сейчас вам придется выслушать признание.
Она изумилась.
- Признание?.. Мне?..
- Именно вам. И всего в двух словах: вы очаровательны!
- Скажите это моей сестре.
- Ах, вы прекрасно знаете, что вашей сестре я этого не стал бы гово-
рить!
- Неужели?
- Послушайте, значит, вы не настоящая женщина, если не поняли, что я
ухаживал за вашей сестрой только для того, чтобы посмотреть, какое впе-
чатление это произведет на вас, какими глазами вы будете смотреть на ме-
ня. А глазки ваши стали ужасно сердитыми! Ах, как я был доволен! Тогда я
постарался дать вам понять, со всею должною почтительностью, что я на
самом деле думаю о вас.
С Луизой никогда еще никто так не говорил. Она была преисполнена ра-
достного смущения, восторга и гордости.
Гонтран продолжал:
- Я знаю, что очень дурно поступил с вашей сестрой. Но что поделаешь!
Впрочем, она нисколько не обманывалась в моих чувствах. Право, право! Вы
же видите, - она осталась с Христианой, не захотела пойти с нами. О, она
все поняла, прекрасно поняла!.. - Он схватил руку Луизы и, тихонько, де-
ликатно целуя ей кончики пальцев, шептал: - Какая вы прелестная! Какая
прелестная!
Луиза стояла, прижавшись к каменной стене, и слушала его молча, с за-
миранием сердца Одна-единственная мысль выплывала в ее затуманенной го-
лове она победила сестру, восторжествовала над ней.
Вдруг у входа выросла большая тень. На них смотрел Поль Бретиньи.
Гонтран непринужденно отпустил маленькую девичью ручку, которую держал у
своих губ, и сказал:
- Ах, это ты! Ты один?
- Да. Дамы удивляются, что вы исчезли.
- Мы сейчас вернемся, дорогой. Мы осматривали этот грот. Довольно лю-
бопытный, не правда ли?
Луиза, красная от смущения, вышла первой и стала подниматься в гору,
а Поль и Гонтран шли вслед за нею, разговаривая между собою вполголоса.
Христиана и Шарлотта, держась за руки, смотрели на них сверху.
Потом все направились к коляске, где их поджидал маркиз, и Ноев ков-
чег покатил обратно, в Анваль.
И вдруг, когда въехали в сосновый лесок, лошади остановились, а кучер
принялся ругаться: дорогу перегородил труп старого осла.
Все вышли из коляски, чтобы посмотреть Осел лежал в темной, почти
черной пыли, сам такой же темный и такой худой, что, казалось, его кос-
ти, обтянутые истертой шкурой, прорвали бы ее, если бы он не успел из-
дохнуть; все ребра четко вырисовывались под облезлой шерстью, а голова
казалась огромной, но у этой жалкой головы с закрытыми глазами было ка-
кое-то умиротворенное, довольное выражение, - она тихо, спокойно лежала
на ложе из острого битого щебня и как будто удивлялась новому для нее,
блаженному отдыху.
Длинные, вялые теперь уши повисли, как тряпки. На коленках алели две
свежие раны, говорившие о том, что он не однажды падал в этот день, пока
не рухнул в последний раз. Еще одна рана была в боку - в том месте, куда
хозяин долгие годы колол его железным острием, насаженным на палку, под-
гоняя его отяжелевший шаг.
Ухватив мертвое животное за задние ноги, кучер потащил его в придо-
рожную канаву; длинная шея осла вытянулась, словно он хотел в последний
раз испустить свой жалобный крик. Сбросив его в высокую траву, кучер
сердито заворчал:
- Вот скоты! Оставили падаль посреди дороги!
Никто не отозвался на эти слова; все сели снова в коляску.
Христиана, удрученная, расстроенная, представила себе всю жалкую
жизнь несчастного осла, закончившуюся на краю дороги. Веселый, большего-
ловый и глазастый ослик, смешной и славный ослик с жесткой шерсткой и
торчащими ушами, прыгал на воле, бежал около матери, путаясь у нее под
ногами; потом первая упряжка, первая телега, первый подъем в гору, пер-
вые побои, а потом... потом... непрестанные мучительные переходы по бес-
конечным дорогам. И побои!.. побои!.. Непосильный груз, палящее солнце,
вся пища - клочок соломы или сена, иногда несколько веточек, сорванных с
куста, а кругом, по обеим сторонам каменистой дороги, манящие зеленые
луга.
А потом пришла старость; гибкий прут заменили палкой с острым желез-
ным наконечником, началась жестокая пытка изнуренного животного; надры-
ваясь, осел тащил в гору тяжелую поклажу, чувствуя мучительную боль в
каждой косточке, во всем своем старом теле, изношенном, как рубище нище-
го. А потом смерть, благодетельная смерть в трех шагах от зеленой, соч-
ной травы, в которую, ругаясь, сбросил его проезжий человек, чтобы осво-
бодить дорогу.
И в первый раз Христиана поняла страдания живых существ, обреченных
рабству, поняла, что смерть порой бывает блаженным избавлением.
Но вот они проехала мимо тележки, которую, выбиваясь из сил, тащили
полуголый мужчина, женщина в отрепьях и тощая собака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73