– Чарли!
Дом был погружен в темноту. Она щелкнула парой выключателей на стене у входа. За ее спиной зажглась лампочка на крыльце и торшер в прихожей, обычно стоявший справа у стены. Но когда он зажегся, женщина вздрогнула, потому что лампа валялась на полу.
Ее свет скользил по ковру, отбрасывая призрачные тени на стены и потолок, причем поначалу Камилла обратила внимание только на чудовищный беспорядок, царивший в доме. Она осторожно переступала через обломки вещей и переломанную мебель.
– Чарли!
Потом – за диваном – она увидела его тело. Оно лежало на животе, в руке все еще была зажата телефонная трубка, лицо было повернуто в противоположную от нее сторону. Она подошла поближе, чуть не споткнувшись обо что-то.
Камилла сделала еще несколько маленьких шажков, как будто пол мог внезапно уйти из-под ног. Подойдя поближе, она увидела темную лужу крови вокруг головы и поломанные, разбитые и разбросанные по комнате вещи. Она убрала с дороги перевернутый кофейный столик, склонилась над телом и убедилась, что это был Чарли.
Камилла отступила немного назад и футах в пяти от него застыла в оцепенении, пытаясь взять себя в руки и решить, что ей теперь делать.
Внезапно она быстро прошла на кухню, включила свет, оглядела помещение, потом вышла и по коридору направилась к спальням. Там она тоже зажгла свет, а когда вернулась, включила в гостиной настенную лампу. Женщина была в доме одна. Тот или те, кто это сделал, уже ушли. Камилла решила, что Чарли мертв.
Она подошла к нему поближе и опустилась рядом с его головой на колени. До нее донесся странный булькающий звук. Кровь скопилась у него в горле, но он еще дышал. Камилла вдруг будто впала в транс. Она встала и, повернувшись, оглядела комнату. Ее переполняла дикая злоба на тех, кто это сделал. «Мне не надо было, чтобы его избили! – ударом крови отдалась в мозгу мысль. – Мне было надо, чтоб его убили!»
Она заплакала. Этого она уже не могла перенести. Камилла рассчитывала, что с Чарли раз и навсегда покончат, и надеялась, что об этом позаботится Жак. Она же сказала ему, что Чарли убил Энди – разве этого было недостаточно, чтобы Чарли убили? А как ей быть теперь? Что он им наговорил? Сказал ему Жак, что это она их на него натравила? Теперь положение существенно осложнилось. Она-то рассчитывала, что его прикончат, а его страшно избили, но оставили в живых, а потому это ставило ее в очень неприятное положение, при котором главная опасность исходила от Чарли. Что ему было известно? Что он успел рассказать Санк-Марсу? Что теперь знал Санк-Марс? Черт! Черт! Черт!
Камилла заметила лежавший на диване пистолет. У ее ног валялся ремень с надетой на него кобурой, о который она чуть не споткнулась раньше.
Камилла подошла к окну. Она увидела, что Кэролл как обычно со злой детской одержимостью крутит руль «мазды», изображая шофера.
– Чарли, – твердо и громко сказала она, так что голос ее наполнил комнату. – Чарли, ты жалок. – Она вернулась в комнату и села на стоявшее неподалеку от него кресло, распрямив плечи и подняв голову. – Неужели ты и вправду думаешь, что я тебя любила? Неужели ты такой дурак? Или ты действительно считаешь, что мне есть до тебя дело? Ты ведь полицейский, Чарли, всего-навсего полицейский. Давай-ка я тебе расскажу кое-что о полицейских. Ты меня слушаешь, Чарли? Может быть, ты хочешь меня о чем-нибудь спросить?
Камилла откинулась на спинку кресла, широко расставив ноги и расслабившись в небрежной позе. Помахивая одной рукой за подлокотником кресла, она прикрыла глаза, а указательным пальцем другой коснулась губ.
– Ох, Чарли, – произнесла она, – ох, Чарли, – как будто просила его о чем-то, молила, стонала, как стонет женщина в порыве страсти. – Энди ведь знал, – сказала она ему. – Энди знал что-то, но всего-то он знать не мог. Никто не знает всего, кроме меня. – Она закинула руки за голову, как будто хотела помассировать шею, чтобы снять напряжение. – Папа сказал мне, что я должна поцеловать братишку в губы. И смотрел, как я это делаю. Братик лежал в гробике, я наклонилась над ним и увидела, что губы его сшиты. И когда я целовала его, чувствовала губами нитки. Глотка у него тоже вся была заштопана. Я сама видела. Мне тогда это не понравилось. А когда все ушли и к телу больше никого не допускали, папаша попросил хозяина похоронного бюро, чтобы он дал нам еще время спокойно побыть наедине с Полом. И отвел меня туда. Папа это сделал. Он сказал мне шепотом, папа мне прошептал, сказал так тихо, Чарли, что я еле расслышала, понимаешь? Он сказал: «Ты его убила, ты его и поцелуй, ведь это ты его убила».
У Камиллы стала дергаться голова, а руки, казалось, сами собой начали выделывать какие-то замысловатые жесты.
– Так вот, – снова заговорила она, – послушай, Чарли, что было дальше. – Она встала, несколько раз повернулась, размахивая обеими руками, будто хотела отогнать налетевший на нее пчелиный рой. – Меня это очень огорчило! Я знала, конечно, что послала братца своего за дурью, но ведь не я же спустила курок! Чарли! Это был дурацкий случай! Не убивала я своего брата Пола. Я брата своего Пола любила. И папу любила, но он снова мне это повторил. Он опять мне сказал: «Ты его убила, ты его и поцелуй, ведь это ты его убила». И папочка мой, мой папочка подтащил меня снова к гробику, приговаривая: «Целуй его, еще раз его поцелуй», – а я криком кричала, Чарли, упрашивала его, Чарли, все молила его: «Нет, нет, нет, папочка, не надо!» А он тянул меня к гробу, тащил туда за волосы и повторял: «Целуй его, целуй, еще раз его поцелуй. Ты его убила, ты его и целуй». Не знаю, зачем он это сделал, Чарли, но он снова заставил меня его поцеловать. Я поцеловала Пола, а папочка мой – он мне наклонил голову вниз и держал ее так, прижав к голове Пола, и я вдыхала запах этого жуткого грима на его лице и видела под рубашкой, под воротничком его зашитую-перештопанную шею, а губы мои были прижаты к его губам, и эти губы его тоже были сшиты вместе. Ох, Чарли! Знаешь, как мне было тогда страшно? Ты даже представить себе этого не можешь! Ох, Чарли!
Камилла какое-то время смотрела в потолок, потом сняла зимнее пальто и положила его на маленький угловой столик, стоявший на своем обычном месте в этом невообразимом беспорядке. Потом стянула через голову платье до колена в цветочек. На ней остались только телесного цвета лифчик, трусы, черные зимние ботинки и гольфы.
– Ох, Чарли, – сказала она, – я ведь никогда тебя не любила. Я как-то просто глаз на тебя положила, понимаешь? Подумала, что было бы хорошо, если б кто-то мог иногда посидеть с Кэролл. Какой-нибудь приличный парень. Вот ты мне в своей форме таким и показался. Я просто подумала, что хорошо бы мне для разнообразия хоть раз сойтись с приличным парнем. Понимаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129