— Тю ты, прости господи! Хлопцы, придержите их!
Савелий с Маковским отползли к воротам, нырнули во двор. Штубе под дулом Валиного автомата стоял у крыльца и с показным спокойствием курил сигару.
— Сколько солдат в деревне? — спросил Маковский.— Солдаты — по всей деревне. Откуда?
— Не ожидаль? — ответил Штубе вопросом на вопрос.
— Ну, ты! Некогда мне тут... — И Маковский поднял автомат.
— Корошо. Гартман...
— Ка-ра-тели?! — перебил его Маковский ошеломленно.— Вот это влипли!
— Такую птицу могли сцапать! — пожалел Савелий.— Опоздали мы, Григорий, па выпивку.
— Ви — западня,— сказал Штубе с таким видом, будто был хозяином положения, а не пленником.
До Маковского слова Штубе не дошли, или он не обратил на них внимания. Торопливо заговорил:
— Валя, смени хлопцев, их — сюда! — Валя кинулся на улицу.— Савелий, на тебя — этот,— кивнул в сторону Штубе.— Мишка, ты тут? Любыми путями — к группе Кондрата, ты, Леонид,— к Филимону. Всем отходить к лесу, понятно? Сбор на развилке.
— Ви — западня,— твердил Штубе.
— Да ты чего, белены объелся? —удивился Маковский.— Савелий, давай, я с Валей прикрою!
Штубе уперся было, не желая идти со двора и пытаясь говорить о бесполезности сопротивления, о благоразумии, путая немецкие слова с русскими, и Савелий, зло толкнув его, погнал в сад. Комендант трусил рысцой, пригибаясь, вобрав голову в плечи, и поминутно оглядывался.
— Но-но, покрутись у меня! — приговаривал Савелий, поторапливая пленного.
Хромовые сапоги коменданта часто проламывали снежную корку и увязали, отчего он выбрасывал ноги высоко, как цапля, размахивая полами шинели. В темноте он казался большим и грузным. Савелий не спускал глаз с ко-' меидаита и прислушивался к стрельбе. Шум стычки из центра деревни, где находилась основная группа Филимона, откатывался куда-то за огороды. Было ясно — они отступают. Савелий нервничал и досадовал на неудачу. Винить было некого — никто не рассчитывал напороться на отряд карателей, их ожидали в Липовке весной, когда в лесу стает снег и откроются дороги. Насчет западни, о которой твердил Штубе, и мысли не было. Хлопцы сумеют уйти от преследования, заодно потрепав добренько карателей. И все же это провал.
Они пересекли сад, подошли к плетню. Штубе неловко оступился, качнулся назад, и в тот же момент, почувствовав сильный удар в живот, Савелий очутился на снегу. Штубе занес ногу над плетнем, готовый скрыться в темноте. Заскрипев зубами от злости и боли, Савелий успел нажать на спусковой крючок. Полоснула автом-атная очередь, и Штубе, взмахнув по-куриному руками, с глухим стоном рухнул всем своим тяжелым телом на рогатины плетня.
— Ловкий, гад! — выдохнул Савелий облегченно. Такой прыти от коменданта он не ожидал.
Храпя в предсмертных судорогах, Штубе свесился головой вниз, полы шинели закатились за спину, одна рука застряла в острых рогатинах плетня из сухой лозы, другая
уткнулась в снег. В тусклом свете месяца, торча подметками вверх, поблескивали хромовые сапоги.
Савелию стало омерзительно от такого клокочущего храпа, от большого, еще вздрагивающего тела, и он прикончил Штубе короткой очередью.
Отстреливаясь от наседающих немцев, Маковский и Валя приближались к плетню. Савелий хотел было перемахнуть через плетень, но тут заметил, что Маковский перестал стрелять и тихо сползает на снег, цепляясь руками за ствол яблони.
— Григорий! — Савелий кинулся в сад.— Григорий, что с тобой?
— Угодила,—простонал Маковский.—Ох, черт, это ж надо!
— Валя, держи их! Командир ранен!—крикнул Савелий, подхватил Маковского под руки и потянул к плетню.
За плетнем, прикрываясь свесившимся телом Штубе и затыкая ватой и бинтами рану на груди Маковского, Савелий вдруг подумал: «Вот таким манером, господин комендант, ты еще можешь спасти нам жизнь».
— Где Штубе? — выжал из себя Маковский.
— Вот он. Пришлось прикончить,—ответил Савелий, торопясь.
— Жалко, не я... —Маковский заскрипел зубами, с трудом повернулся к телу коменданта и вдруг лихорадочно, почти бессознательно зашептал:—Живой еще! Чуешь, Савелий! Душегу-уб!.. —Он дернулся всем телом и из последних сил крепко вцепился пальцами в Штубе.— Помнишь яму, душегу-уб?!
— Григорий, опамятуйся!—напугался Савелий безумного шепота Маковского и начал отрывать его руки.— Готов он.
Руки Маковского вцепились мертвой хваткой, и Савелий с трудом разжал дрожащие как в ознобе пальцы.
— Улизнул от меня, Савелий! Улизну-ул... — простонал Маковский и потерял сознание.
Савелий взвалил Маковского на плечи и заторопился к близкому лесу.
Каратели преследовали партизан до леса, дальше идти не решились. Три группы собрались на развилке, Недосчивались шестерых. Погиб Мишка Ермоленко, уже отбиваясь от немцев с группой Кондрата, так ничего и не доказав Любе, не искупив вины перед ней, не было и Вали Климовича, который остался прикрыть отход Савелия с раненым командиром.
В Липовке, когда события менялись с каждой минутой, Савелию некогда было раздумывать и давать волю чувствам. Теперь же, немного остыв, он начал осмысливать происшедшее, и тоска охватила его. Погиб Валя, лучший подрывник, весельчак и силач, лихой хлопец, любимец отряда, однополчанин Савелия с начала войны. Погибло еще пятеро, тяжело ранен командир... И это не все. Над отрядом нависла опасность. Завтра поутру каратели прочистят лес, по следам найдут лагерь. Уходить.
Маковский то впадал в беспамятство, стонал, то приходил в себя и торопливо, отрывисто, пересиливая боль, говорил. Из двух жердин, ремней и полушубка сделали носилки, четверо партизан попеременно несли своего командира. Рядом с носилками шли Савелий и Филимон, вслушиваясь в каждое слово.
— Савелий, Филимон, много погибло? — хрипел Маковский.
— Шестеро,—басил хмурый, всегда молчаливый Филимон.
— Оо-ххх, черт... Каратели...
— Молчи, Григорий, тебе нельзя,— успокаивал его Савелий.
— Уходить... Чуете, к Добрушу. Пошлите хлопцев вперед...
— Добре, Григорий. Понятно.
Маковский терял сознание и умолкал. Филимон отправил вперед почти весь отряд, наказав им сниматься с лагеря, с командиром осталось восемь человек. В версте от Липовки встретились с посыльными Якова. Как ни спешили хлопцы, но было поздно.
Весть о приходе деда Антипа в отряд поначалу обрадовала Савелия — повидаются, весточку передаст Ксюше перед уходом из своих лесов,— а потом в груди заскребло: опоздал дед!
Маковский переставал стонать и открывал глаза.
— Савелий, Филимон... Каратели... К утру уйти... Хлопцев пошлите...
— Послали, успокойся. Отряд будет целым.
— Не успел я... Хотел... соединиться с Кравченко. Мало нас... Якова слухайте, ему теперь...
— Ты что, Григорий!—У Савелия перехватило в горле.—Ты о чем это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Савелий с Маковским отползли к воротам, нырнули во двор. Штубе под дулом Валиного автомата стоял у крыльца и с показным спокойствием курил сигару.
— Сколько солдат в деревне? — спросил Маковский.— Солдаты — по всей деревне. Откуда?
— Не ожидаль? — ответил Штубе вопросом на вопрос.
— Ну, ты! Некогда мне тут... — И Маковский поднял автомат.
— Корошо. Гартман...
— Ка-ра-тели?! — перебил его Маковский ошеломленно.— Вот это влипли!
— Такую птицу могли сцапать! — пожалел Савелий.— Опоздали мы, Григорий, па выпивку.
— Ви — западня,— сказал Штубе с таким видом, будто был хозяином положения, а не пленником.
До Маковского слова Штубе не дошли, или он не обратил на них внимания. Торопливо заговорил:
— Валя, смени хлопцев, их — сюда! — Валя кинулся на улицу.— Савелий, на тебя — этот,— кивнул в сторону Штубе.— Мишка, ты тут? Любыми путями — к группе Кондрата, ты, Леонид,— к Филимону. Всем отходить к лесу, понятно? Сбор на развилке.
— Ви — западня,— твердил Штубе.
— Да ты чего, белены объелся? —удивился Маковский.— Савелий, давай, я с Валей прикрою!
Штубе уперся было, не желая идти со двора и пытаясь говорить о бесполезности сопротивления, о благоразумии, путая немецкие слова с русскими, и Савелий, зло толкнув его, погнал в сад. Комендант трусил рысцой, пригибаясь, вобрав голову в плечи, и поминутно оглядывался.
— Но-но, покрутись у меня! — приговаривал Савелий, поторапливая пленного.
Хромовые сапоги коменданта часто проламывали снежную корку и увязали, отчего он выбрасывал ноги высоко, как цапля, размахивая полами шинели. В темноте он казался большим и грузным. Савелий не спускал глаз с ко-' меидаита и прислушивался к стрельбе. Шум стычки из центра деревни, где находилась основная группа Филимона, откатывался куда-то за огороды. Было ясно — они отступают. Савелий нервничал и досадовал на неудачу. Винить было некого — никто не рассчитывал напороться на отряд карателей, их ожидали в Липовке весной, когда в лесу стает снег и откроются дороги. Насчет западни, о которой твердил Штубе, и мысли не было. Хлопцы сумеют уйти от преследования, заодно потрепав добренько карателей. И все же это провал.
Они пересекли сад, подошли к плетню. Штубе неловко оступился, качнулся назад, и в тот же момент, почувствовав сильный удар в живот, Савелий очутился на снегу. Штубе занес ногу над плетнем, готовый скрыться в темноте. Заскрипев зубами от злости и боли, Савелий успел нажать на спусковой крючок. Полоснула автом-атная очередь, и Штубе, взмахнув по-куриному руками, с глухим стоном рухнул всем своим тяжелым телом на рогатины плетня.
— Ловкий, гад! — выдохнул Савелий облегченно. Такой прыти от коменданта он не ожидал.
Храпя в предсмертных судорогах, Штубе свесился головой вниз, полы шинели закатились за спину, одна рука застряла в острых рогатинах плетня из сухой лозы, другая
уткнулась в снег. В тусклом свете месяца, торча подметками вверх, поблескивали хромовые сапоги.
Савелию стало омерзительно от такого клокочущего храпа, от большого, еще вздрагивающего тела, и он прикончил Штубе короткой очередью.
Отстреливаясь от наседающих немцев, Маковский и Валя приближались к плетню. Савелий хотел было перемахнуть через плетень, но тут заметил, что Маковский перестал стрелять и тихо сползает на снег, цепляясь руками за ствол яблони.
— Григорий! — Савелий кинулся в сад.— Григорий, что с тобой?
— Угодила,—простонал Маковский.—Ох, черт, это ж надо!
— Валя, держи их! Командир ранен!—крикнул Савелий, подхватил Маковского под руки и потянул к плетню.
За плетнем, прикрываясь свесившимся телом Штубе и затыкая ватой и бинтами рану на груди Маковского, Савелий вдруг подумал: «Вот таким манером, господин комендант, ты еще можешь спасти нам жизнь».
— Где Штубе? — выжал из себя Маковский.
— Вот он. Пришлось прикончить,—ответил Савелий, торопясь.
— Жалко, не я... —Маковский заскрипел зубами, с трудом повернулся к телу коменданта и вдруг лихорадочно, почти бессознательно зашептал:—Живой еще! Чуешь, Савелий! Душегу-уб!.. —Он дернулся всем телом и из последних сил крепко вцепился пальцами в Штубе.— Помнишь яму, душегу-уб?!
— Григорий, опамятуйся!—напугался Савелий безумного шепота Маковского и начал отрывать его руки.— Готов он.
Руки Маковского вцепились мертвой хваткой, и Савелий с трудом разжал дрожащие как в ознобе пальцы.
— Улизнул от меня, Савелий! Улизну-ул... — простонал Маковский и потерял сознание.
Савелий взвалил Маковского на плечи и заторопился к близкому лесу.
Каратели преследовали партизан до леса, дальше идти не решились. Три группы собрались на развилке, Недосчивались шестерых. Погиб Мишка Ермоленко, уже отбиваясь от немцев с группой Кондрата, так ничего и не доказав Любе, не искупив вины перед ней, не было и Вали Климовича, который остался прикрыть отход Савелия с раненым командиром.
В Липовке, когда события менялись с каждой минутой, Савелию некогда было раздумывать и давать волю чувствам. Теперь же, немного остыв, он начал осмысливать происшедшее, и тоска охватила его. Погиб Валя, лучший подрывник, весельчак и силач, лихой хлопец, любимец отряда, однополчанин Савелия с начала войны. Погибло еще пятеро, тяжело ранен командир... И это не все. Над отрядом нависла опасность. Завтра поутру каратели прочистят лес, по следам найдут лагерь. Уходить.
Маковский то впадал в беспамятство, стонал, то приходил в себя и торопливо, отрывисто, пересиливая боль, говорил. Из двух жердин, ремней и полушубка сделали носилки, четверо партизан попеременно несли своего командира. Рядом с носилками шли Савелий и Филимон, вслушиваясь в каждое слово.
— Савелий, Филимон, много погибло? — хрипел Маковский.
— Шестеро,—басил хмурый, всегда молчаливый Филимон.
— Оо-ххх, черт... Каратели...
— Молчи, Григорий, тебе нельзя,— успокаивал его Савелий.
— Уходить... Чуете, к Добрушу. Пошлите хлопцев вперед...
— Добре, Григорий. Понятно.
Маковский терял сознание и умолкал. Филимон отправил вперед почти весь отряд, наказав им сниматься с лагеря, с командиром осталось восемь человек. В версте от Липовки встретились с посыльными Якова. Как ни спешили хлопцы, но было поздно.
Весть о приходе деда Антипа в отряд поначалу обрадовала Савелия — повидаются, весточку передаст Ксюше перед уходом из своих лесов,— а потом в груди заскребло: опоздал дед!
Маковский переставал стонать и открывал глаза.
— Савелий, Филимон... Каратели... К утру уйти... Хлопцев пошлите...
— Послали, успокойся. Отряд будет целым.
— Не успел я... Хотел... соединиться с Кравченко. Мало нас... Якова слухайте, ему теперь...
— Ты что, Григорий!—У Савелия перехватило в горле.—Ты о чем это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148