У тебя курить можно? — спросил, вытягивая пачку «Красной звездочки».
— Кури,, кури, вот пепельница на подоконнике. Только форточку открой.
Хорошо было в этой тесной комнатке, спокойно, уютно. Неужто закончились все мытарства и скитания? Хотелось верить в это и не верилось. Слишком уж резкая перемена. Ни побегов тебе, ни вагонных колес, ни случайных ночлежек. Надоело все, в печенки въелось, в горле стоит. Теперь главное — добыть документы и отдохнуть. Отдохнуть душою, никого и ничего не опасаясь. Надо сказать про документы, а как скажешь, прямо в лоб? Потом.
— У Натальи почти готово, сейчас накроет... Ну, попал в Германию,— напомнил Левенков, усаживаясь на прежнее место.
— Попал, значит. А там лагеря почище добрушского. Удалось выдать себя за «восточного рабочего», была у них такая категория. Там все по сортам, целая система. «Добыл» у мертвого штатскую одежку, затесался к «восточным рабочим» и угодил к бауэрше — вроде помещицы по-нашему.
Он затянулся дымком «звездочки», сощурился от удовольствия и принялся рассказывать о втором своем пленении, не с пятого на десятое, как только что, а обстоятельно, с подробностями, неторопко. О немецких лагерях, о бирже труда, о жизни в усадьбе Анны Блой.
— Ты же, Сергей Николаевич, знаешь, я психованный. Находит порой, потом сам каюсь. Ну, допек хозяйский управляющий, старикашка паршивый, в глазах потемнело — кинулся. Сморчок — соплей перешибешь, а с пистолетиком. В общем, загнали в подвал и, видно, крест на мне поставили.
Вошла Наталья, раскрасневшаяся от кухонных хлопот, с довольной улыбкой на губах. Вслед за ней из распахнутой двери хлынули щекочущие в носу запахи ужина. Левенков даже прищелкнул языком ж бодро потер ладонями. А пахло всего лишь жареным луком и салом — под яичницу.
— Готовьтесь к столу,—пропела она, хотя и так все было ясно.— Ополосните руки, пока я тут соберу. Сергей Николаевич, помоги стол — к дивану.
И опять ее мягкий голос привлек Демидово внимание, и недоумение — почему комбат здесь, а не в Москве — помалу притуплялось. Наталья начинала ему нравиться, но совсем не как женщина. Тут она Левенкову была не пара, как ни крути — слепому видно.
Спустя минут пять они сидели за столом. Наполнили стаканы, накололи на вилки соленые огурцы, но хозяйка что-то медлила, непонятно озиралась по сторонам,ерзала на табуретке. Наконец спросила неуверенно:
— Может, Ксюшу позвать?
— Да не пойдет она,— засомневался Левенков.
— Чего ж не пойдет! Праздник же у нас, никак?
— Праздник, верно. Приглашай, Наталья. Только начнем уж, раз подняли. Давай, Демид, за то, что в живых остался, за то, что непзабыл вот — приехал, за дружбу фронтовую!
— Будем,— кивнул Демид растроганно, удивляясь своему неожиданному волнению.— Будем, командир!
Выпив и закусив наскоро, уже собираясь уходить, Наталья пояснила все наперед:
— Это сродственница моя, Ксюша-то, Ксения Антипов-на, сестра двоюродная, бухгалтером у нас на заводе. Ме-телицкая тоже, как и я, недавно переехала. Мужик ее погиб, батька помер в начале лета, а в пустой хате, сами понимаете... Вот и переехала. Теперь соседкой у нас, за стенкой вот. Ну, вы ешьте, я мигом.—Она поправила в мелкий цветочек косынку, повязанную со лба к затылку, лепестком, и выплыла из комнаты.
- Информация исчерпывающая,— улыбнулся Левенков смущенно, будто извиняясь за Наталью.— Сейчас познакомишься.
— А я уже знаком.
— С Ксенией Антиповной? Да когда ж ты успел?
— Сынишка ее, Артемка, дорогу показывал. Потешный пацан... Ну, пока мы е ним балакали, подошла она. Инте-рес-ная мадамочка!
Левенков ощупал Демида испытующим взглядом, задумался на минуту, водя пустой вилкой по краю тарелки, я с легкой досадой, как бы вынужденно проговорил:
— Она прекрасная женщина и... несчастная. Муж ее,
Савелий, считай, на моих руках умер — война нас свела, уже в сорок четвертом. Любила его, крепко любила и до сих пор не забывает. Трудно ей, Демид, хоть и бодрится на людях. Отец вот умер, с братом нескладная история... Таких нельзя обижать, понимаешь? Да и не даст она себя в обиду, насчет «мадамочки» — строгая.
— Да я разве...
— Ладно, ладно.—Он заулыбался, похлопал Демида по лопаткам.— Вот какой богатырь-красавец! Девчат у нас тут хватает помимо...
— Понял, Сергей Николаевич, железно! Я свое отхоро-водил, теперь — на прикол.
Наталья задержалась, видно, пришлось уговаривать бухгалтершу или та прихорашивалась. Скорее всего — прихорашивалась: вошла в шерстяном платье с высокими плечиками по военной моде, гладко причесанная — волосок к волоску, в черных туфельках на каблуке. Поздоровалась, обвела комнату спокойным взглядом — Демид непроизвольно собрался весь, напружинился. Никогда он не робел при женщинах, наоборот, взбадривался, веселел, ощущая легкость и свободу, а тут вдруг почувствовал скованность, неловкость. Может, от предупреждения Левенкова, может, оттого, что хмель от первой чарки улетучился и он сидел в ожидании второй. Как бы то ни было, но он ругнулся про себя, покосился на Левенкова и прокашлялся, дескать, наливай.
За окнами потемнело, включился свет — яркий, резанувший глаза вспыхнувшей двухсотваткой, без абажура, свисающей прямо над столом. Черные, отливающие синевой волосы у бухгалтерши заблестели, четко выступили серпа-стые брови, от высоких надбровок на глаза легли тени, сделав их колодезно глубокими, влажными. Разговаривала она мало, больше слушала, отвечала мягкой улыбкой или коротким словом.
Несмотря на старания хозяев создать непринужденную, домашнюю обстановку, все же за столом сохранялась натянутость. Приглашение Ксюши походило на смотрины, хотя еще полчаса назад никто этого не предполагал и не хотел,— так уж вышло само собой. Все это чувствовали, усиленно пытались не замечать, но именно тщательные усилия и выдавали их.
В дверь властно постучали, и в дом шумно ввалилась Степанида Ивановна, жена Челышева, «начальничиха», как объяснила потом Наталья. Румяная, толстощекая, она сме-
шно скривилась от яркого света и, увидев праздничный стол, расплылась в улыбке.
— Ого, ну и нюх у меня! Приятного аппетита вам. По какому ж случаю? —И, заметив Демида, сбавила тон:— А, гость... Тогда извините, не ко времени. На минуту я, за фитилем. Поселок обошла —хоть бы у кого!.. А керогаз без фитиля — что питье без градусов — не горит, не греет.
— Проходьте, проходьте,—подхватилась Наталья.— Само ко времени.
— Просим к столу,— пригласил и Левенков.
— Найдется у меня фитиль, Степанида Ивановна, найдется. Присаживайтесь, повечеряем вместе.
— А то откажусь!.. Не таковская,— проговорила она хрипловато, по-мужски, и довольно хохотнула, подходя к ст-олу и оценивающе оглядывая Демида.
— Познакомьтесь, Степанида Ивановна, это мой однополчанин, Демид Рыков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
— Кури,, кури, вот пепельница на подоконнике. Только форточку открой.
Хорошо было в этой тесной комнатке, спокойно, уютно. Неужто закончились все мытарства и скитания? Хотелось верить в это и не верилось. Слишком уж резкая перемена. Ни побегов тебе, ни вагонных колес, ни случайных ночлежек. Надоело все, в печенки въелось, в горле стоит. Теперь главное — добыть документы и отдохнуть. Отдохнуть душою, никого и ничего не опасаясь. Надо сказать про документы, а как скажешь, прямо в лоб? Потом.
— У Натальи почти готово, сейчас накроет... Ну, попал в Германию,— напомнил Левенков, усаживаясь на прежнее место.
— Попал, значит. А там лагеря почище добрушского. Удалось выдать себя за «восточного рабочего», была у них такая категория. Там все по сортам, целая система. «Добыл» у мертвого штатскую одежку, затесался к «восточным рабочим» и угодил к бауэрше — вроде помещицы по-нашему.
Он затянулся дымком «звездочки», сощурился от удовольствия и принялся рассказывать о втором своем пленении, не с пятого на десятое, как только что, а обстоятельно, с подробностями, неторопко. О немецких лагерях, о бирже труда, о жизни в усадьбе Анны Блой.
— Ты же, Сергей Николаевич, знаешь, я психованный. Находит порой, потом сам каюсь. Ну, допек хозяйский управляющий, старикашка паршивый, в глазах потемнело — кинулся. Сморчок — соплей перешибешь, а с пистолетиком. В общем, загнали в подвал и, видно, крест на мне поставили.
Вошла Наталья, раскрасневшаяся от кухонных хлопот, с довольной улыбкой на губах. Вслед за ней из распахнутой двери хлынули щекочущие в носу запахи ужина. Левенков даже прищелкнул языком ж бодро потер ладонями. А пахло всего лишь жареным луком и салом — под яичницу.
— Готовьтесь к столу,—пропела она, хотя и так все было ясно.— Ополосните руки, пока я тут соберу. Сергей Николаевич, помоги стол — к дивану.
И опять ее мягкий голос привлек Демидово внимание, и недоумение — почему комбат здесь, а не в Москве — помалу притуплялось. Наталья начинала ему нравиться, но совсем не как женщина. Тут она Левенкову была не пара, как ни крути — слепому видно.
Спустя минут пять они сидели за столом. Наполнили стаканы, накололи на вилки соленые огурцы, но хозяйка что-то медлила, непонятно озиралась по сторонам,ерзала на табуретке. Наконец спросила неуверенно:
— Может, Ксюшу позвать?
— Да не пойдет она,— засомневался Левенков.
— Чего ж не пойдет! Праздник же у нас, никак?
— Праздник, верно. Приглашай, Наталья. Только начнем уж, раз подняли. Давай, Демид, за то, что в живых остался, за то, что непзабыл вот — приехал, за дружбу фронтовую!
— Будем,— кивнул Демид растроганно, удивляясь своему неожиданному волнению.— Будем, командир!
Выпив и закусив наскоро, уже собираясь уходить, Наталья пояснила все наперед:
— Это сродственница моя, Ксюша-то, Ксения Антипов-на, сестра двоюродная, бухгалтером у нас на заводе. Ме-телицкая тоже, как и я, недавно переехала. Мужик ее погиб, батька помер в начале лета, а в пустой хате, сами понимаете... Вот и переехала. Теперь соседкой у нас, за стенкой вот. Ну, вы ешьте, я мигом.—Она поправила в мелкий цветочек косынку, повязанную со лба к затылку, лепестком, и выплыла из комнаты.
- Информация исчерпывающая,— улыбнулся Левенков смущенно, будто извиняясь за Наталью.— Сейчас познакомишься.
— А я уже знаком.
— С Ксенией Антиповной? Да когда ж ты успел?
— Сынишка ее, Артемка, дорогу показывал. Потешный пацан... Ну, пока мы е ним балакали, подошла она. Инте-рес-ная мадамочка!
Левенков ощупал Демида испытующим взглядом, задумался на минуту, водя пустой вилкой по краю тарелки, я с легкой досадой, как бы вынужденно проговорил:
— Она прекрасная женщина и... несчастная. Муж ее,
Савелий, считай, на моих руках умер — война нас свела, уже в сорок четвертом. Любила его, крепко любила и до сих пор не забывает. Трудно ей, Демид, хоть и бодрится на людях. Отец вот умер, с братом нескладная история... Таких нельзя обижать, понимаешь? Да и не даст она себя в обиду, насчет «мадамочки» — строгая.
— Да я разве...
— Ладно, ладно.—Он заулыбался, похлопал Демида по лопаткам.— Вот какой богатырь-красавец! Девчат у нас тут хватает помимо...
— Понял, Сергей Николаевич, железно! Я свое отхоро-водил, теперь — на прикол.
Наталья задержалась, видно, пришлось уговаривать бухгалтершу или та прихорашивалась. Скорее всего — прихорашивалась: вошла в шерстяном платье с высокими плечиками по военной моде, гладко причесанная — волосок к волоску, в черных туфельках на каблуке. Поздоровалась, обвела комнату спокойным взглядом — Демид непроизвольно собрался весь, напружинился. Никогда он не робел при женщинах, наоборот, взбадривался, веселел, ощущая легкость и свободу, а тут вдруг почувствовал скованность, неловкость. Может, от предупреждения Левенкова, может, оттого, что хмель от первой чарки улетучился и он сидел в ожидании второй. Как бы то ни было, но он ругнулся про себя, покосился на Левенкова и прокашлялся, дескать, наливай.
За окнами потемнело, включился свет — яркий, резанувший глаза вспыхнувшей двухсотваткой, без абажура, свисающей прямо над столом. Черные, отливающие синевой волосы у бухгалтерши заблестели, четко выступили серпа-стые брови, от высоких надбровок на глаза легли тени, сделав их колодезно глубокими, влажными. Разговаривала она мало, больше слушала, отвечала мягкой улыбкой или коротким словом.
Несмотря на старания хозяев создать непринужденную, домашнюю обстановку, все же за столом сохранялась натянутость. Приглашение Ксюши походило на смотрины, хотя еще полчаса назад никто этого не предполагал и не хотел,— так уж вышло само собой. Все это чувствовали, усиленно пытались не замечать, но именно тщательные усилия и выдавали их.
В дверь властно постучали, и в дом шумно ввалилась Степанида Ивановна, жена Челышева, «начальничиха», как объяснила потом Наталья. Румяная, толстощекая, она сме-
шно скривилась от яркого света и, увидев праздничный стол, расплылась в улыбке.
— Ого, ну и нюх у меня! Приятного аппетита вам. По какому ж случаю? —И, заметив Демида, сбавила тон:— А, гость... Тогда извините, не ко времени. На минуту я, за фитилем. Поселок обошла —хоть бы у кого!.. А керогаз без фитиля — что питье без градусов — не горит, не греет.
— Проходьте, проходьте,—подхватилась Наталья.— Само ко времени.
— Просим к столу,— пригласил и Левенков.
— Найдется у меня фитиль, Степанида Ивановна, найдется. Присаживайтесь, повечеряем вместе.
— А то откажусь!.. Не таковская,— проговорила она хрипловато, по-мужски, и довольно хохотнула, подходя к ст-олу и оценивающе оглядывая Демида.
— Познакомьтесь, Степанида Ивановна, это мой однополчанин, Демид Рыков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148