В деревне ж укрепились.
Денис почесался и решил:
— И войне передышка требуется.
Лагерь беженцев начинал просыпаться. Первыми повылазили из шалашей и землянок старики, за ними —бабы, а потом уже мужики помоложе. Запахло дымом костров, забренчали ведра, зашуршала под ногами листва. Таял сырой туман в лощине, светлело небо, углублялись синие колодцы между белеющими сугробами облаков. Лес как будто замер в ожидании ветра, топорща ветки деревьев, готовых в любую минуту закачаться, зашуметь разноголосым хором.
Лапицкие с Левенковыми завтракали у шалаша на разостланной клеенке. Антип Никанорович ел не торопясь, сосредоточенно, старательно пережевывая каждый кусочек. Бульба в мундире, сухари, соленые огурцы да несколько ломтиков желтого от соли и времени прошлогоднего сала—и то слава богу. Другие и этого не имели. Заскорузлыми пальцами он сдирал кожуру с бульбииы, макал в соль и, радуясь вкусному запаху, отправлял в рот. Потом медленно хрумтел огурцом. Сала как будто и не замечал, зная, что остатков как раз хватит на заправку обеденного супа.
Тимофей с Левенковым отвалили от «стола» и тихо переговаривались.
— Странная тишина,—рассуждал Левенков.— Неужели Добруш взяли?
— Тогда мы должны были слышать продвижение к Метелице. Вчера еще засветло канонада утихла.
— Вот именно. В Метелице должен быть бой. Если предположить, что вечером взяли Добруш, то по лесной дороге немцы должны были отходить ночью.
— Тихо было,— вмешался Антип Никанорович, доев огурец,—Я раза три просыпался.
— Значит, готовятся. И все-таки странно. Разведать бы надо.
— А чего ж, пошли разомнем ноги,— вызвался Антип Никанорович.
— Сколько до лесной дороги-то?
— До шляху? А версты четыре без малого. Так што, ежели готов, можно и прогуляться.— Он бодро кашлянул и по-молодому расправил плечи.
Через полчаса они уже шагали по едва приметной лесной стежке. День выдался ядреным и погожим. С восходом солнца подул ветер, разогнал облака, утверждая по всему небу бесконечную синеву. То там, то здесь «кровя-нились» осины, березы стояли желтые, умиротворенные тишиной, клены неохотно роняли широкие лопатины своих листьев, только дубы-ленивцы зеленели по-весеннему. И не хотелось думать о грохоте боев, о войне, о смерти. Но не думать было нельзя. Война не давала себя забывать.
Левенков вдруг остановился, приложил к уху ладонь. Тяжело и плавно раскалывая воздух гулом моторов, над лесом пролетели самолеты и умолкли где-то вдалеке.
— К Гомелю подались,—заметил Антип Никанорович.
— По звуку — наши, Прощупывают фрица.
— Дай-то бог.
Прошли еще с полверсты и услышали рев моторов, лязг гусениц на шляху.
— Танки, Антип Никанорович. Танки!
— Эк ты, лязгают как — земля ходуном. А што, коли танки?
— Значит, Добруш взяли! Понимаете, передняя линия отходит. Ждите сегодня боя в Метелице! — Он умолк, сдерживая волнение и что-то соображая, потом пожал плечами, добавил уже спокойно:—А вообще-то странно. Со вчерашнего вечера боя не было, а отходят только сегодня. Что бы это значило?
— Хм...
Пока пробирались к шляху, колонна машин и танков прошла. Опять наступила тишина. Они облюбовали место за кустом и решили подождать. Просидели около часа. Наконец «слухастый» Левенков насторожился.
Первым из-за поворота показался крытый грузовик. Чем ближе он подходил, тем удивительней и непонятней становилось Антипу Никаноровичу. Он таращил глаза на шофера, на сидящего рядом офицера, и какая-то дрожащая
волна подкатывала к груди, становилась поперек горла. Глотнув воздуха, тихо прохрипел:
— На-аши...
— Наши,— так же тихо, сдавленным голосом отозвался Левенков.—Наши! Да наши же, Антип Никанорович! — Он выскочил на шлях, размахивая руками: — Стой! Остановись!
Головная машина остановилась, из кабины выскочил лейтенант, свежевыбритый, но с красными от бессонницы глазами.
— Что такое? В чем дело?
Ничего не говоря, Левенков кинулся его обнимать. Из кузова попрыгали бойцы, обступили Антипа Никаноровича и Левенкова. Антип Никанорович улыбался, обводил всех оторопелым взглядом и повторял растерянно:
— Сынки, наконец-то... Дождались... Сынки... Родные мои...
После объятий и поцелуев Левенков торопливо заговорил:
— Дальше нельзя, лейтенант, в деревне немцы. Хорошо устроенная оборона, пушки, пулеметы...
— Немцы?—удивился лейтенант.— Так вы из деревни?
— Да... То есть нет... Сейчас мы из леса, беженцы. Из деревни ушли десять дней назад.
— Правда, сынок, засели крепко,— подтвердил Антип Никанорович.— Ишо и нас заставили копать траншеи.
— Черт! Что-то здесь не так.— Лейтенант достал из планшета карту, развернул.— Неужели с дороги сбились? Не хватало... Как ваша деревня?
— Метелица.
— Правильно, Метелица. Там рота Соколова.
— Не может быть! Деревня рядом, и мы бы знали. Ни одного выстрела...
— Вот оно что,— заулыбался лейтенант.— Еще вчера немцы сдали вашу Метелицу без боя. Так что собирайтесь домой.
Ошарашенный такой вестью, поначалу Антип Никанорович не поверил лейтенанту. Он ждал, что вот-вот, со дня на день Метелицу освободят, был почти уверен, что от деревни ничего не останется, потому как там укрепилась немецкая оборона. И вдруг — свободна и цела, если немцы ушли без боя. Весть была настолько радостной, что сразу и не воспринималась. Более двух лет под пятой чу-
жеземца, двадцать шесть месяцев терпел Антип Никанорович завоевателя на земле своей, семьсот шестьдесят дней и ночей неволи! И вот теперь, через два-три часа, он будет в своей родной хате, в своем дворе, в своей деревне—свободной, перенесшей все тяготы оккупации и уцелевшей.
Не находя слов от волнения, Антип Никанорович подскочил к лейтенанту, ухватил его за рукав и, заглядывая в веселые, прищуренные в усмешке глаза, выпалил срывающимся хриплым голосом:
— Не брешешь, сынок?
— Ну что вы, дедуня. Свободна ваша Метелица!
— Уцелела-таки... Уцелела... — повторял Антип Никанорович и часто моргал, не в силах сдержать радостных слез.
В третьем часу после полудня Антип Никанорович стоял у подъема на Лысый холм, держался за ребрину воза и не мог выдавить ни слова. Молчали все мужики, молчали дети, даже бабы не причитали, по деревенскому обычаю. Видать, и у них спазмой сдавило горло.
Метелица лежала в пепле. По бокам недавней улицы в два ряда из черных груд пожарищ торчали печные трубы, чернели деревья садов, чернели стволы верб, ровной шеренгой стояли закопченные столбы незаконченной электролинии, только где-то в середине деревни виднелось несколько чудом уцелевших хат. Местами еще курились остатки бревен, сизый дым поднимался над одинокими трубами, рваной пеленой полз над скелетами верб и рас», творялся в чистом, на удивление высоком небе,
От Метелицы осталось шесть хат, правление колхоза да усадьба детдомовская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Денис почесался и решил:
— И войне передышка требуется.
Лагерь беженцев начинал просыпаться. Первыми повылазили из шалашей и землянок старики, за ними —бабы, а потом уже мужики помоложе. Запахло дымом костров, забренчали ведра, зашуршала под ногами листва. Таял сырой туман в лощине, светлело небо, углублялись синие колодцы между белеющими сугробами облаков. Лес как будто замер в ожидании ветра, топорща ветки деревьев, готовых в любую минуту закачаться, зашуметь разноголосым хором.
Лапицкие с Левенковыми завтракали у шалаша на разостланной клеенке. Антип Никанорович ел не торопясь, сосредоточенно, старательно пережевывая каждый кусочек. Бульба в мундире, сухари, соленые огурцы да несколько ломтиков желтого от соли и времени прошлогоднего сала—и то слава богу. Другие и этого не имели. Заскорузлыми пальцами он сдирал кожуру с бульбииы, макал в соль и, радуясь вкусному запаху, отправлял в рот. Потом медленно хрумтел огурцом. Сала как будто и не замечал, зная, что остатков как раз хватит на заправку обеденного супа.
Тимофей с Левенковым отвалили от «стола» и тихо переговаривались.
— Странная тишина,—рассуждал Левенков.— Неужели Добруш взяли?
— Тогда мы должны были слышать продвижение к Метелице. Вчера еще засветло канонада утихла.
— Вот именно. В Метелице должен быть бой. Если предположить, что вечером взяли Добруш, то по лесной дороге немцы должны были отходить ночью.
— Тихо было,— вмешался Антип Никанорович, доев огурец,—Я раза три просыпался.
— Значит, готовятся. И все-таки странно. Разведать бы надо.
— А чего ж, пошли разомнем ноги,— вызвался Антип Никанорович.
— Сколько до лесной дороги-то?
— До шляху? А версты четыре без малого. Так што, ежели готов, можно и прогуляться.— Он бодро кашлянул и по-молодому расправил плечи.
Через полчаса они уже шагали по едва приметной лесной стежке. День выдался ядреным и погожим. С восходом солнца подул ветер, разогнал облака, утверждая по всему небу бесконечную синеву. То там, то здесь «кровя-нились» осины, березы стояли желтые, умиротворенные тишиной, клены неохотно роняли широкие лопатины своих листьев, только дубы-ленивцы зеленели по-весеннему. И не хотелось думать о грохоте боев, о войне, о смерти. Но не думать было нельзя. Война не давала себя забывать.
Левенков вдруг остановился, приложил к уху ладонь. Тяжело и плавно раскалывая воздух гулом моторов, над лесом пролетели самолеты и умолкли где-то вдалеке.
— К Гомелю подались,—заметил Антип Никанорович.
— По звуку — наши, Прощупывают фрица.
— Дай-то бог.
Прошли еще с полверсты и услышали рев моторов, лязг гусениц на шляху.
— Танки, Антип Никанорович. Танки!
— Эк ты, лязгают как — земля ходуном. А што, коли танки?
— Значит, Добруш взяли! Понимаете, передняя линия отходит. Ждите сегодня боя в Метелице! — Он умолк, сдерживая волнение и что-то соображая, потом пожал плечами, добавил уже спокойно:—А вообще-то странно. Со вчерашнего вечера боя не было, а отходят только сегодня. Что бы это значило?
— Хм...
Пока пробирались к шляху, колонна машин и танков прошла. Опять наступила тишина. Они облюбовали место за кустом и решили подождать. Просидели около часа. Наконец «слухастый» Левенков насторожился.
Первым из-за поворота показался крытый грузовик. Чем ближе он подходил, тем удивительней и непонятней становилось Антипу Никаноровичу. Он таращил глаза на шофера, на сидящего рядом офицера, и какая-то дрожащая
волна подкатывала к груди, становилась поперек горла. Глотнув воздуха, тихо прохрипел:
— На-аши...
— Наши,— так же тихо, сдавленным голосом отозвался Левенков.—Наши! Да наши же, Антип Никанорович! — Он выскочил на шлях, размахивая руками: — Стой! Остановись!
Головная машина остановилась, из кабины выскочил лейтенант, свежевыбритый, но с красными от бессонницы глазами.
— Что такое? В чем дело?
Ничего не говоря, Левенков кинулся его обнимать. Из кузова попрыгали бойцы, обступили Антипа Никаноровича и Левенкова. Антип Никанорович улыбался, обводил всех оторопелым взглядом и повторял растерянно:
— Сынки, наконец-то... Дождались... Сынки... Родные мои...
После объятий и поцелуев Левенков торопливо заговорил:
— Дальше нельзя, лейтенант, в деревне немцы. Хорошо устроенная оборона, пушки, пулеметы...
— Немцы?—удивился лейтенант.— Так вы из деревни?
— Да... То есть нет... Сейчас мы из леса, беженцы. Из деревни ушли десять дней назад.
— Правда, сынок, засели крепко,— подтвердил Антип Никанорович.— Ишо и нас заставили копать траншеи.
— Черт! Что-то здесь не так.— Лейтенант достал из планшета карту, развернул.— Неужели с дороги сбились? Не хватало... Как ваша деревня?
— Метелица.
— Правильно, Метелица. Там рота Соколова.
— Не может быть! Деревня рядом, и мы бы знали. Ни одного выстрела...
— Вот оно что,— заулыбался лейтенант.— Еще вчера немцы сдали вашу Метелицу без боя. Так что собирайтесь домой.
Ошарашенный такой вестью, поначалу Антип Никанорович не поверил лейтенанту. Он ждал, что вот-вот, со дня на день Метелицу освободят, был почти уверен, что от деревни ничего не останется, потому как там укрепилась немецкая оборона. И вдруг — свободна и цела, если немцы ушли без боя. Весть была настолько радостной, что сразу и не воспринималась. Более двух лет под пятой чу-
жеземца, двадцать шесть месяцев терпел Антип Никанорович завоевателя на земле своей, семьсот шестьдесят дней и ночей неволи! И вот теперь, через два-три часа, он будет в своей родной хате, в своем дворе, в своей деревне—свободной, перенесшей все тяготы оккупации и уцелевшей.
Не находя слов от волнения, Антип Никанорович подскочил к лейтенанту, ухватил его за рукав и, заглядывая в веселые, прищуренные в усмешке глаза, выпалил срывающимся хриплым голосом:
— Не брешешь, сынок?
— Ну что вы, дедуня. Свободна ваша Метелица!
— Уцелела-таки... Уцелела... — повторял Антип Никанорович и часто моргал, не в силах сдержать радостных слез.
В третьем часу после полудня Антип Никанорович стоял у подъема на Лысый холм, держался за ребрину воза и не мог выдавить ни слова. Молчали все мужики, молчали дети, даже бабы не причитали, по деревенскому обычаю. Видать, и у них спазмой сдавило горло.
Метелица лежала в пепле. По бокам недавней улицы в два ряда из черных груд пожарищ торчали печные трубы, чернели деревья садов, чернели стволы верб, ровной шеренгой стояли закопченные столбы незаконченной электролинии, только где-то в середине деревни виднелось несколько чудом уцелевших хат. Местами еще курились остатки бревен, сизый дым поднимался над одинокими трубами, рваной пеленой полз над скелетами верб и рас», творялся в чистом, на удивление высоком небе,
От Метелицы осталось шесть хат, правление колхоза да усадьба детдомовская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148