(Она скончалась через два года, бедная, истаяв на глазах после смерти сына.)
В тридцать пять лет остаться вдовой с двумя детьми на руках — о, она вскоре узнала, что это значит! За какую только работу не бралась она в доме Усмон Азиза: пекла лепешки, шила одеяла, мыла посуду, носила воду, собирала урожай в саду, сбивала масло, чистила хлев, рубила дрова — она добровольно стала рабыней и заботилась теперь лишь о том, чтобы накормить и одеть своих детей.
Справедливости ради надо сказать, что после революции семейство Ходжы Азиз Матина — то ли из-за охватившего тогда состоятельных людей смятения, толи по иной причине — стало платить тетушке Соро больше; а когда Сабохат выдавали замуж, хозяин счел нужным вспомнить, что ее покойный отец был его издольщиком, и помог собрать ей приданое. Тетушка Соро со слезами благодарила его, а Ходжы Азиз Матин внушительно отвечал, что он лишь исполнил свой долг правоверного мусульманина. И непонятно ей было, за что невзлюбил почтенное семейство Анвар? И почему он наотрез отказался работать у хозяина? Она с тревогой замечала, что у Анвара началась новая жизнь. Он дружил с красноармейцами, работниками Советской власти, выучился у них грамоте, назвал себя комсомольцем и после бегства Усмон Азиза по вечерам собирал перед мечетью всех желающих читать и писать и с жаром втолковывал им премудрости азбуки. Он стал защитником бедняков, не боялся ссориться из-за них с людьми состоятельными, и те уже поговаривали, что лучше бы тетушке Соро отправить своего непочтительного сына куда-нибудь подальше от возможной беды.
Ах, она и сама видела, что сын ее вступил на опасный путь! И не раз умоляла его жить, как все,— но он только смеялся в ответ и, ласково обнимая ее, говорил, что в новое время нельзя жить по-старому. Два года он учился в Самарканде, вернувшись, стал, по его словам, вожаком комсомольцев, переселился в районный центр, и к нему в дом вскоре перебралась и она.
В этом доме тетушка Соро сполна испытала муку ожидания. Когда Анвар куда-нибудь уезжал, она, наверное, сто раз умирала от дурных предчувствий и оживала только с его возвращением. Именно такое состояние овладело ею и сейчас. Почему сына разбудили в полночь? Почему, вернувшись таким обеспокоенным, он вскоре снова ушел? Куда?.. И она снова повторяла свои укоры, вышептывая их в ночную темноту: зачем ему вся эта беготня, эти собрания и разъезды? Неужто нельзя было добывать свой хлеб так, как от века добывали его предки,— трудясь на земле?
Нет... нынешние дети хотят хватать с неба звезды. А дай им волю, так они, несмотря на опасность, немедля попытаются разровнять все неровности мира. Они спят и видят во сне всеобщую справедливость — но действительность совсем не похожа на сок.
Тяжко вздохнув, тетушка Соро надолго уставилась в полутемный потолок. Затем, повернувшись на другой бок, посмотрела в окно. Всходила заря, на улице начинало светать. Неясные думы завладели ею, и, убаюканная ими, она ненадолго задремала. Сквозь легкий сон пробилась к ней мысль, что пора вставать. Тетушка Соро быстро встала, убрала постель и, выйдя на айван, умылась. В протекавшем за воротами арыке она набрала два больших кувшина воды, принесла их и вылила в котел на кухне. Пока под котлом разгорался огонь, она пошла в дом, чтобы собрать грязную одежду сына и ее постирать.
Около полудня, оставив позади еще два села, Анвар и его спутники приближались к Дизаку. Везде царило спокойствие. Анвар знал, что через несколько поворотов ущелье Охугузар расширится и перед ними предстанет Дизак — самое многолюдное село на берегах Кофруна, с великолепными арчовниками, старой, полуразрушенной крепостью и седоголовыми вершинами вытянувшейся поодаль горы Манор, захватывающе прекрасной в ясные солнечные дни.
Всем хорош Дизак — живительной водой, чистым воздухом, а главное, мужественными, честными и гостеприимными людьми.
— Дождь, пошел,— произнес Мурод и подоткнул полы чекменя.
Ощутив на лице легкие капли дождя, Анвар взглянул на небо. Скрылось солнце, всего лишь полчаса назад тускло светившее из-за тонких туч. Тучи теперь налились чернотой, взбухли и, от края до края заполонив небо, непрерывно сталкивались и вздымались, будто кипели в огромном котле. Все яростнее бурлил Кофрун. Впереди, на юге, над далекой вершиной горы Хафтсар, изредка прорезал небо огненный излом молнии. Оттуда же доносились слабые раскаты грома. Дул навстречу холодный ветер, и все вокруг пахло зеленью и дождем.
Чуя перемену погоды, кони слегка опустили уши, но все так же неутомимо меряли дорогу вдоль Кофруна.
Резвым галопом шел гнедой Анвара — с чуть вздыбленной шерстью на шее и опущенными ушами.
— Вымокнем,— донесся голос Сайда.
— Весна!—обернувшись, с улыбкой прокричал в ответ Анвар.— Хотим не хотим — непременно вымокнем. До Дизака доберемся — обсушимся! С Шокиром поговорим, перекусим и в Нилу отправимся.
— Не глиняные, не размокнем,— заметил Санджар.
И они дружно рассмеялись нехитрой шутке Санд-
жара — так смеются молодые, с чистой совестью люди, втайне гордящиеся опасностью дела, которое они взялись выполнить. Анвар двинул поводьями и пришпорил гнедого. По каменистой дороге громче застучали копыта. Усиливался дождь, устрашающе ревел Кофрун, в берегах которого билась и кипела прибывающая вода.
— Ну-у, божья тварь!— воскликнул Сайд.
Вслед за ним и другие легонько стегнули плетками по мокрым конским крупам.
Миг спустя над их головами словно раскололось небо. Гром еще не утих, как сверкнула молния, и в ее голубоватом свете еще более черными показались сгрудившиеся на небе тучи. Заржали испуганные кони. Снова прогремел гром, и снова упала сверху молния, слепя глаза всадникам и коням. Хлынул ливень.
Не имело смысла пережидать его, укрывшись под какой-нибудь горкой. Кто знает, когда он прекратится. Время подгоняло Анвара и его товарищей, они, в свою очередь, подгоняли коней: надо было быстрее добраться до Дизака, а оттуда, немного передохнув, двинуться в Нилу.
— При таком ливне даже собака на улицу не выйдет!— крикнул Мурод.
— А басмачи?—отозвался Хасан, чей черный сатиновый халат можно было выжимать.— Они с горы на гору бегают, вот и мы за ними...
— Верно, Хасан,— сказал Мурод.— Какая бы ни была погода, бешеную собаку надо поймать.
— А то как же! Укусит — несчастье принесет!— Хасан вытер ладонью мокрое лицо.
Гроза — к удаче, думал Анвар, хотя и поеживался от стекающих за воротник холодных струек. Через полчаса будем в Дизаке... Он с благодарностью подумал о Шокире, который с двадцать шестого года был там
председателем сельсовета, о Шокире, первым вложив-' тем в его руки карандаш и тетрадку, чтобы он выучился читать и писать и научился понимать суть происходящих событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
В тридцать пять лет остаться вдовой с двумя детьми на руках — о, она вскоре узнала, что это значит! За какую только работу не бралась она в доме Усмон Азиза: пекла лепешки, шила одеяла, мыла посуду, носила воду, собирала урожай в саду, сбивала масло, чистила хлев, рубила дрова — она добровольно стала рабыней и заботилась теперь лишь о том, чтобы накормить и одеть своих детей.
Справедливости ради надо сказать, что после революции семейство Ходжы Азиз Матина — то ли из-за охватившего тогда состоятельных людей смятения, толи по иной причине — стало платить тетушке Соро больше; а когда Сабохат выдавали замуж, хозяин счел нужным вспомнить, что ее покойный отец был его издольщиком, и помог собрать ей приданое. Тетушка Соро со слезами благодарила его, а Ходжы Азиз Матин внушительно отвечал, что он лишь исполнил свой долг правоверного мусульманина. И непонятно ей было, за что невзлюбил почтенное семейство Анвар? И почему он наотрез отказался работать у хозяина? Она с тревогой замечала, что у Анвара началась новая жизнь. Он дружил с красноармейцами, работниками Советской власти, выучился у них грамоте, назвал себя комсомольцем и после бегства Усмон Азиза по вечерам собирал перед мечетью всех желающих читать и писать и с жаром втолковывал им премудрости азбуки. Он стал защитником бедняков, не боялся ссориться из-за них с людьми состоятельными, и те уже поговаривали, что лучше бы тетушке Соро отправить своего непочтительного сына куда-нибудь подальше от возможной беды.
Ах, она и сама видела, что сын ее вступил на опасный путь! И не раз умоляла его жить, как все,— но он только смеялся в ответ и, ласково обнимая ее, говорил, что в новое время нельзя жить по-старому. Два года он учился в Самарканде, вернувшись, стал, по его словам, вожаком комсомольцев, переселился в районный центр, и к нему в дом вскоре перебралась и она.
В этом доме тетушка Соро сполна испытала муку ожидания. Когда Анвар куда-нибудь уезжал, она, наверное, сто раз умирала от дурных предчувствий и оживала только с его возвращением. Именно такое состояние овладело ею и сейчас. Почему сына разбудили в полночь? Почему, вернувшись таким обеспокоенным, он вскоре снова ушел? Куда?.. И она снова повторяла свои укоры, вышептывая их в ночную темноту: зачем ему вся эта беготня, эти собрания и разъезды? Неужто нельзя было добывать свой хлеб так, как от века добывали его предки,— трудясь на земле?
Нет... нынешние дети хотят хватать с неба звезды. А дай им волю, так они, несмотря на опасность, немедля попытаются разровнять все неровности мира. Они спят и видят во сне всеобщую справедливость — но действительность совсем не похожа на сок.
Тяжко вздохнув, тетушка Соро надолго уставилась в полутемный потолок. Затем, повернувшись на другой бок, посмотрела в окно. Всходила заря, на улице начинало светать. Неясные думы завладели ею, и, убаюканная ими, она ненадолго задремала. Сквозь легкий сон пробилась к ней мысль, что пора вставать. Тетушка Соро быстро встала, убрала постель и, выйдя на айван, умылась. В протекавшем за воротами арыке она набрала два больших кувшина воды, принесла их и вылила в котел на кухне. Пока под котлом разгорался огонь, она пошла в дом, чтобы собрать грязную одежду сына и ее постирать.
Около полудня, оставив позади еще два села, Анвар и его спутники приближались к Дизаку. Везде царило спокойствие. Анвар знал, что через несколько поворотов ущелье Охугузар расширится и перед ними предстанет Дизак — самое многолюдное село на берегах Кофруна, с великолепными арчовниками, старой, полуразрушенной крепостью и седоголовыми вершинами вытянувшейся поодаль горы Манор, захватывающе прекрасной в ясные солнечные дни.
Всем хорош Дизак — живительной водой, чистым воздухом, а главное, мужественными, честными и гостеприимными людьми.
— Дождь, пошел,— произнес Мурод и подоткнул полы чекменя.
Ощутив на лице легкие капли дождя, Анвар взглянул на небо. Скрылось солнце, всего лишь полчаса назад тускло светившее из-за тонких туч. Тучи теперь налились чернотой, взбухли и, от края до края заполонив небо, непрерывно сталкивались и вздымались, будто кипели в огромном котле. Все яростнее бурлил Кофрун. Впереди, на юге, над далекой вершиной горы Хафтсар, изредка прорезал небо огненный излом молнии. Оттуда же доносились слабые раскаты грома. Дул навстречу холодный ветер, и все вокруг пахло зеленью и дождем.
Чуя перемену погоды, кони слегка опустили уши, но все так же неутомимо меряли дорогу вдоль Кофруна.
Резвым галопом шел гнедой Анвара — с чуть вздыбленной шерстью на шее и опущенными ушами.
— Вымокнем,— донесся голос Сайда.
— Весна!—обернувшись, с улыбкой прокричал в ответ Анвар.— Хотим не хотим — непременно вымокнем. До Дизака доберемся — обсушимся! С Шокиром поговорим, перекусим и в Нилу отправимся.
— Не глиняные, не размокнем,— заметил Санджар.
И они дружно рассмеялись нехитрой шутке Санд-
жара — так смеются молодые, с чистой совестью люди, втайне гордящиеся опасностью дела, которое они взялись выполнить. Анвар двинул поводьями и пришпорил гнедого. По каменистой дороге громче застучали копыта. Усиливался дождь, устрашающе ревел Кофрун, в берегах которого билась и кипела прибывающая вода.
— Ну-у, божья тварь!— воскликнул Сайд.
Вслед за ним и другие легонько стегнули плетками по мокрым конским крупам.
Миг спустя над их головами словно раскололось небо. Гром еще не утих, как сверкнула молния, и в ее голубоватом свете еще более черными показались сгрудившиеся на небе тучи. Заржали испуганные кони. Снова прогремел гром, и снова упала сверху молния, слепя глаза всадникам и коням. Хлынул ливень.
Не имело смысла пережидать его, укрывшись под какой-нибудь горкой. Кто знает, когда он прекратится. Время подгоняло Анвара и его товарищей, они, в свою очередь, подгоняли коней: надо было быстрее добраться до Дизака, а оттуда, немного передохнув, двинуться в Нилу.
— При таком ливне даже собака на улицу не выйдет!— крикнул Мурод.
— А басмачи?—отозвался Хасан, чей черный сатиновый халат можно было выжимать.— Они с горы на гору бегают, вот и мы за ними...
— Верно, Хасан,— сказал Мурод.— Какая бы ни была погода, бешеную собаку надо поймать.
— А то как же! Укусит — несчастье принесет!— Хасан вытер ладонью мокрое лицо.
Гроза — к удаче, думал Анвар, хотя и поеживался от стекающих за воротник холодных струек. Через полчаса будем в Дизаке... Он с благодарностью подумал о Шокире, который с двадцать шестого года был там
председателем сельсовета, о Шокире, первым вложив-' тем в его руки карандаш и тетрадку, чтобы он выучился читать и писать и научился понимать суть происходящих событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51