ведь это он днем и ночью неустанно трудился, кровавые мозоли набил кетменем, пролил семь потов и привел в пустыню воду. Все здесь теперь зацветет — и это значит, что своей цели он, наконец, достиг. Как накален, однако, воздух! Словно печь, стала земля и словно огонь—небо. Но почему в такую адову жару надел он кожаное пальто и натянул сапоги! И зачем на ремне у него наган? Сжимает горло туго застегнутый ворот гимнастерки.
Странно, думает затем он, посмотрев на арык. Мутной стала вдруг вода в нем. Отчего? Быть может, кто- то не желает, чтобы в пустыне зацвел сад? И в чистую воду подсыпает глину? Надо сходить к истоку, проверить. Однако в ясном небе неожиданно грохочет гром и сверкают молнии...
Вздрогнув, Анвар проснулся. За стенами хлева бушевала гроза, хлестал по крыше дождь и сквозь щели в дверях пробивались в темноту голубоватые сполохи молний.
Анвар приподнялся и прислонился к стене. Затекшее тело ныло, запахи сена и сухого навоза напомнили ему, где он и что с ним случилось.
— Сон видел,— ни к кому не обращаясь, проговорил он.
— Что за сон?— откликнулся Юнус, которого тоже разбудила гроза.
— В пустыне арык провел.
— Вода была чистая?
— Да, чистая. И до краев заполняла его.
— Хороший сон.
— Мутной стала потом вода.
— Ничего страшного, сон все равно добрый. Арык — это твой труд, совершенное тобой полезное дело. А мутная вода... что ж, это наше нынешнее положение.
— Вы самого мулло Салима за пояс заткнете,— усмехнулся Анвар.
— Правду говорю. Что еще видел во сне?
— Грозу. Небо чистое, а гром гремит и молнии...
— Тут я бессилен,— сказал Юнус.— Не знаю, как растолковать.
— Быть может, что-то непредвиденное случится,— сказал из угла Каромат.
— Непредвиденное?!— воскликнул Анвар.— Или нам этого мало?
— Кто знает,— без всякой надежды в голосе проговорил Каромат.
— Все равно, брат мой, добрый ты видел сон,— повторил Юнус.
Горькая усмешка тронула губы Анвара. Разве, собираясь в путь и увлекая за собой других, думал он, что пленником Усмон Азиза будет валяться в хлеву, а товарищи его будут убиты на заброшенном выгоне? Ведь пятеро их было против троих — и ничего не вышло? Даже Мурод—воин Мурод, бившийся против Ибрагимбека,— и тот убит. И вместе с ним полегли под пулями Усмон Азиза и его друг Сайд, Хасан и Санд- жар... Все четверо остались на выгоне. Сиротами теперь будут расти их дети, вдовья доля суждена их женам. Несчастны их отцы и матери, лишившиеся опоры в старости—своих добрых и заботливых сыновей, своих защитников и кормильцев.
И для чего остался жив он, Анвар? Почему он не пал вместе с ними и тем самым хотя бы немного не загладил свою вину? Ведь это он во всем виноват, он один! Ему поверил партийный секретарь Амонов, поверил его уму, его способностям, его умению принимать решения; поверил, что хорошо знает Анвар окрестности Нилу, своей родины...
Анвар простонал. Ничего-то, оказывается, он не знал. Попал в западню, расставленную опытными охотниками, попал сам и погубил товарищей.
Тоска беспощадно грызла сердце. Не так, все не так должен был делать он! Не мчаться, сломя голову, вслед за Усмон Азизом, а, осторожно подъехав к выгону, окружить его и не открывать первым огня... И тогда, наверное, живы были бы сейчас его друзья, а Усмон Азиз не торжествовал бы победу.
За стеной по-прежнему грохотал гром и лил дождь. Глядя в темноту широко открытыми глазами, Анвар вновь и вновь вспоминал своих погибших товарищей. Все они были чистыми, смелыми, добрыми людьми, чуждыми зависти и злобы; они были пахарями, любили свою землю и свой народ и с оружием в руках взялись защищать его от тех, кто нес ему новые беды и несчастья. Нет их больше на этой земле! И только он, Анвар, виноват в их безвременной гибели.
В раненой ноге не утихала боль; горел огнем и локоть правой руки. Но мучительное сознание собственной вины заглушало страдания тела, и Анвар, словно желая снять с души хоть самую малость угнетавшей ее тяжести, стремился понять, в чем была его ошибка. Наверное, сказалось отсутствие боевого опыта; наверное, не стоило с такой горячностью преследовать Усмон Азиза; наверное, надо было дождаться в Дизаке Шокира и, лишь посоветовавшись с ним, двигаться дальше, в Нилу... Но ведь Шокира не оказалось на месте, и неизвестно, сколько бы пришлось его ждать. И кто мог сказать Анвару, что один из всадников, за которыми они помчались,— Усмон Азиз! Конечно, если бы он знал это, то догадался бы, что их завлекают в ловушку.
Какая разница, устало подумал вдруг он. Знал, не знал, что толку теперь гадать. Он виноват — и нет ему никаких оправданий. И не столь уж дорога теперь ему собственная его жизнь, если погибли друзья. И Юнус, и
Каромат— ведь они тоже страдают по его вине, и по его вине могут проститься с жизнью. Глупость, с ненавистью к себе подумал Анвар, самая дорогая на свете вещь.
А ведь начальник милиции Каримов хвалил его и говорил Амонову, что пуля Анвара бьет в цель без промаха...
— Брат!— не выдержав, позвал Анвар,
— Слушаю тебя,— отозвался Юнус.
— Неужто нельзя нам спастись?
Юнус не откликался, и Анвар спросил:
— Отчего молчите?
— Не вижу выхода. Это не хлев, а настоящая тюрьма. Крепко строил Усмон Азиз...
— Неужто вот так и погибнем?!— почти крикнул Анвар.
Опять не отвечал ему Юнус, и снова обратился к нему Анвар:
— Скажите хоть слово, зять! У меня голова раскалывается...
— Крепись, брат.
— До каких пор?— в отчаянии промолвил Анвар,
— А кто сейчас сторожит нас?— спросил Юнус.— Курбан или тот громила?
— Не знаю...
— Курбан,—сказал Каромат.— Я только что слышал его голос.
— Та-ак...— протянул Юнус.
И снова воцарилось молчание. Не утихая, стучал по крыше дождь, и от этого дробного звука, от запахов сырости, слежавшегося, прошлогоднего сена и навоза У Анвара начинала медленно кружиться голова. Неужто он обречен? А Таманно? А мама?! Крик готов был вырваться из его груди, но он сдержался и позвал Юнуса:
— Брат! Что будем делать?
— Одно остается — уговорить Курбана, чтоб нам помог. Ведь неплохим человеком он был. Бедняк, как ты и я...
— Он продал себя!—воскликнул Анвар.— Охотничья собака он у стремени Усмон Азиза. Ему скажут— умри, он умрет; живи скажут — будет жить. И шага не ступит за черту, которую провел хозяин,
— И все-таки попробуем,— сказал Юнус.
Немного погодя он встал и, осторожно ступая в темноте, поправился к двери. Дождь не утихал, и по-прежнему гремел в небесах гром, но резкий свет молний уже не пробивался в щели. Гроза удалялась от Нилу.
— Курбан— тихо позвал Юнус. Ответа не последовало, и он позвал громче.— Курбан!!
— Что тебе?— сквозь шум дождя послышался из-за двери голос Курбана.
— Ты один?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Странно, думает затем он, посмотрев на арык. Мутной стала вдруг вода в нем. Отчего? Быть может, кто- то не желает, чтобы в пустыне зацвел сад? И в чистую воду подсыпает глину? Надо сходить к истоку, проверить. Однако в ясном небе неожиданно грохочет гром и сверкают молнии...
Вздрогнув, Анвар проснулся. За стенами хлева бушевала гроза, хлестал по крыше дождь и сквозь щели в дверях пробивались в темноту голубоватые сполохи молний.
Анвар приподнялся и прислонился к стене. Затекшее тело ныло, запахи сена и сухого навоза напомнили ему, где он и что с ним случилось.
— Сон видел,— ни к кому не обращаясь, проговорил он.
— Что за сон?— откликнулся Юнус, которого тоже разбудила гроза.
— В пустыне арык провел.
— Вода была чистая?
— Да, чистая. И до краев заполняла его.
— Хороший сон.
— Мутной стала потом вода.
— Ничего страшного, сон все равно добрый. Арык — это твой труд, совершенное тобой полезное дело. А мутная вода... что ж, это наше нынешнее положение.
— Вы самого мулло Салима за пояс заткнете,— усмехнулся Анвар.
— Правду говорю. Что еще видел во сне?
— Грозу. Небо чистое, а гром гремит и молнии...
— Тут я бессилен,— сказал Юнус.— Не знаю, как растолковать.
— Быть может, что-то непредвиденное случится,— сказал из угла Каромат.
— Непредвиденное?!— воскликнул Анвар.— Или нам этого мало?
— Кто знает,— без всякой надежды в голосе проговорил Каромат.
— Все равно, брат мой, добрый ты видел сон,— повторил Юнус.
Горькая усмешка тронула губы Анвара. Разве, собираясь в путь и увлекая за собой других, думал он, что пленником Усмон Азиза будет валяться в хлеву, а товарищи его будут убиты на заброшенном выгоне? Ведь пятеро их было против троих — и ничего не вышло? Даже Мурод—воин Мурод, бившийся против Ибрагимбека,— и тот убит. И вместе с ним полегли под пулями Усмон Азиза и его друг Сайд, Хасан и Санд- жар... Все четверо остались на выгоне. Сиротами теперь будут расти их дети, вдовья доля суждена их женам. Несчастны их отцы и матери, лишившиеся опоры в старости—своих добрых и заботливых сыновей, своих защитников и кормильцев.
И для чего остался жив он, Анвар? Почему он не пал вместе с ними и тем самым хотя бы немного не загладил свою вину? Ведь это он во всем виноват, он один! Ему поверил партийный секретарь Амонов, поверил его уму, его способностям, его умению принимать решения; поверил, что хорошо знает Анвар окрестности Нилу, своей родины...
Анвар простонал. Ничего-то, оказывается, он не знал. Попал в западню, расставленную опытными охотниками, попал сам и погубил товарищей.
Тоска беспощадно грызла сердце. Не так, все не так должен был делать он! Не мчаться, сломя голову, вслед за Усмон Азизом, а, осторожно подъехав к выгону, окружить его и не открывать первым огня... И тогда, наверное, живы были бы сейчас его друзья, а Усмон Азиз не торжествовал бы победу.
За стеной по-прежнему грохотал гром и лил дождь. Глядя в темноту широко открытыми глазами, Анвар вновь и вновь вспоминал своих погибших товарищей. Все они были чистыми, смелыми, добрыми людьми, чуждыми зависти и злобы; они были пахарями, любили свою землю и свой народ и с оружием в руках взялись защищать его от тех, кто нес ему новые беды и несчастья. Нет их больше на этой земле! И только он, Анвар, виноват в их безвременной гибели.
В раненой ноге не утихала боль; горел огнем и локоть правой руки. Но мучительное сознание собственной вины заглушало страдания тела, и Анвар, словно желая снять с души хоть самую малость угнетавшей ее тяжести, стремился понять, в чем была его ошибка. Наверное, сказалось отсутствие боевого опыта; наверное, не стоило с такой горячностью преследовать Усмон Азиза; наверное, надо было дождаться в Дизаке Шокира и, лишь посоветовавшись с ним, двигаться дальше, в Нилу... Но ведь Шокира не оказалось на месте, и неизвестно, сколько бы пришлось его ждать. И кто мог сказать Анвару, что один из всадников, за которыми они помчались,— Усмон Азиз! Конечно, если бы он знал это, то догадался бы, что их завлекают в ловушку.
Какая разница, устало подумал вдруг он. Знал, не знал, что толку теперь гадать. Он виноват — и нет ему никаких оправданий. И не столь уж дорога теперь ему собственная его жизнь, если погибли друзья. И Юнус, и
Каромат— ведь они тоже страдают по его вине, и по его вине могут проститься с жизнью. Глупость, с ненавистью к себе подумал Анвар, самая дорогая на свете вещь.
А ведь начальник милиции Каримов хвалил его и говорил Амонову, что пуля Анвара бьет в цель без промаха...
— Брат!— не выдержав, позвал Анвар,
— Слушаю тебя,— отозвался Юнус.
— Неужто нельзя нам спастись?
Юнус не откликался, и Анвар спросил:
— Отчего молчите?
— Не вижу выхода. Это не хлев, а настоящая тюрьма. Крепко строил Усмон Азиз...
— Неужто вот так и погибнем?!— почти крикнул Анвар.
Опять не отвечал ему Юнус, и снова обратился к нему Анвар:
— Скажите хоть слово, зять! У меня голова раскалывается...
— Крепись, брат.
— До каких пор?— в отчаянии промолвил Анвар,
— А кто сейчас сторожит нас?— спросил Юнус.— Курбан или тот громила?
— Не знаю...
— Курбан,—сказал Каромат.— Я только что слышал его голос.
— Та-ак...— протянул Юнус.
И снова воцарилось молчание. Не утихая, стучал по крыше дождь, и от этого дробного звука, от запахов сырости, слежавшегося, прошлогоднего сена и навоза У Анвара начинала медленно кружиться голова. Неужто он обречен? А Таманно? А мама?! Крик готов был вырваться из его груди, но он сдержался и позвал Юнуса:
— Брат! Что будем делать?
— Одно остается — уговорить Курбана, чтоб нам помог. Ведь неплохим человеком он был. Бедняк, как ты и я...
— Он продал себя!—воскликнул Анвар.— Охотничья собака он у стремени Усмон Азиза. Ему скажут— умри, он умрет; живи скажут — будет жить. И шага не ступит за черту, которую провел хозяин,
— И все-таки попробуем,— сказал Юнус.
Немного погодя он встал и, осторожно ступая в темноте, поправился к двери. Дождь не утихал, и по-прежнему гремел в небесах гром, но резкий свет молний уже не пробивался в щели. Гроза удалялась от Нилу.
— Курбан— тихо позвал Юнус. Ответа не последовало, и он позвал громче.— Курбан!!
— Что тебе?— сквозь шум дождя послышался из-за двери голос Курбана.
— Ты один?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51