— Но те же наши деды говорили: царствовать на „чужбине луже, чем просить подаяния на родной земле.
Усмон Азиз вскипел.
— Ты мне умом собираешься стать?! Упрекнуть хочешь?
— Нет, бай, к слову сказал.
— К слову жене своей говори!
— Слушаюсь,— не без насмешки согласился Зариф Барака и сложил на груди руки.
Усмон Азиз почувствовал, что у него пересохли губы. Он провел по ним языком и закричал высоким, срывающимся голосом, уже не пытаясь сдержать гнев.
— Ну-ка, встань! Встань, иначе я разнесу твою пустую башку! К слову! А?! Я тебе покажу — к слову! Встань, говорят тебе, низкий родом! Прочь с моих глаз!
Зариф Барака едва заметно пожал плечами и произнес:
— Слушаюсь.
Затем он медленно поднялся, спустился с айвана и, надевая свои старые сыромятные сапоги, повторил:
— Слуша-аюсь.
И после этого степенно зашагал к воротам.
— Тварь,— бросил ему вслед Усмон Азиз и недовольно взглянул на мулло Салима.— Вы тоже хороши. Кого привели?
— Сам увязался,— почесал тот свою редкую, рыжеватую бородку.— Проведать, мол, хочу...
Некоторое время спустя на дастархане в больших китайских чашах дымился бульон с мясом и курдючным салом. Все снова собрались за едой, и Ороста заботливо упрашивала брата: «Ешьте, пока горячее». В ее голосе нельзя было не почувствовать безграничной любви к брату. Усмон Азиз взглянул на ее осунувшееся, с покрасневшими глазами лицо, и сердце его сжалось. Кончилось счастье их рода. Дрогнувшим голосом он сказал:
— Ты тоже ешь, сестра. И вы,— обернулся он к племянникам,— а ну-ка, налетайте! Займитесь дастарханом!
Когда, покончив с бульоном, приступили к чаю, на дворе появился Юнус, Зариф Барака пришел с ним и двумя другими дехканами.
Мулло Салим засиял и шепнул Усмон Азизу, что, если упрямый осел захочет погибнуть, то непременно будет ходить по краю пропасти.
Подойдя к айвану, Юнус поздоровался с Усмон Азизом. Тот даже не взглянул на него; пристально, будто стремясь как можно лучше увидеть не только лицо, но и самую душу бывшего пахлавона, Усмон Азиз смотрел на Зарифа Барака.
— Ты снова пришел?— наконец, спросил он его.
Зариф Барака промолчал.
— Испугался, что этого родившегося в нищете председателя я изжарю и съем? Явился его защищать?
Зариф Барака по-прежнему молчал.
— Как хочешь,— сказал Усмон Азиз.— Тогда любуйся нами, если мы достойны того.
И он умолк, погладив красивую бороду.
Так и не дождавшись от Усмон Азиза ни ответа, ни даже взгляда, Юнус спросил:
— Забыл обычаи, бай?
Он стоял возле айвана — крепко сбитый мужчина примерно тридцати пяти лет с черными мягкими глазами и черными же густыми усами на смуглом лице. Видавший виды полосатый халат из домотканой материи был на нем, рубаха и штаны из карбоса и вышитая цветами, но уже порядком выгоревшая тюбетейка. Сапоги из сыромятной кожи наполовину были залеплены грязью; в поясе Юнус был крепко перевязан платком.
— Ах, председатель!—Усмон Азиз сделал вид, что заметил его лишь сейчас.— О чем это ты?
— На приветствие не отвечаешь...
— А стоит ли считаться с приветствием собаки?
Юнус покачал головой.
— Надеялся, что поймем друг друга... Жаль!
— Мы никогда друг друга не поймем.
— Почему же?
— И ты еще спрашиваешь, проклятый! Не ты ли объявил кулаком моего зятя? Не ты ли сестру мою и моих племянников выгнал на дорогу нищеты? Ты и те два предателя и безбожника — Анвар и этот учитель!
-— Разве в нищете живут твоя сестра и племянники? А Саидназар сам виноват. Зарезал весь свой скот, сжег запасы зерна... Пугал простаков колхозом, говорил, лучше с голода умереть, чем туда вступать.
— Правильно делал. Что еще скажешь?
— Собирался сказать, коль ты сюда прибыл — добро пожаловать! Но кровь больше не проливай. Попроси у власти прощения, сдай оружие... Быть может, простят. И Саидназар через три-четыре года вернется. Подумай — ведь здесь твое село, твоя родина! И мы, все вместе, прекрасную жизнь здесь построим! Вот что я хотел тебе сказать.
Усмон Азиз расхохотался ему в лицо.
— Говоришь, прекрасную жизнь?! Как же ты собираешься ее строить? Поделись секретом, мы тебя просим!
— Трудом и потом,— спокойно ответил Юнус.— Дружбой и товариществом.
— Дружбой и товариществом?— с издевкой спросил Усмон Азиз.— С кем? Вот с этими тремя босяками, которые, как чурбаны, застыли рядом с тобой?
— Да! И с ними, и с другими бедняками... Даже четверо, если дружно возьмутся, гору сотрут в порошок. А семеро враждующих не уберегут и своего дастархана.
— От благих пожеланий земля еще никогда урожая не давала. И скота больше не становилось от пустых слов.
Юнус усмехнулся.
— Есть, бай, одна легенда, послушай...
— Да-да!—воскликнул Усмон Азиз.— Пора и нам набраться ума-разума. Послушаем умного человека...
Он откровенно издевался над Юнусом, но тот лишь укоризненно покачал головой и начал:
— Жил-был в некие времена один дехканин-таджик, вроде меня. Нашелся ученый муж—совсем как вон тот,— кивком головы Юнус указал на мулло Салима,— и говорит: молись день и ночь, бей поклоны, и бог тебе непременно пошлет обильный урожай. Дехканин так и делал: молился, кланялся — но проходил год за годом, земля истощалась, а урожая не было и в помине. Наконец, землепашец уразумел, что ожидать милости от всевышнего — пустое дело, И в семи местах
туго затянув пояс, обратился прямо к божьему престолу и сказал: если Ты, создатель восемнадцати тысяч миров, и в этом году не дашь мне урожая, то я возьму его сам! Подобная строптивость привела бога в негодование, и он приказал Земле, чтобы она и впредь ничего не давала этому дехканину. А тот сказал: посмотрим, плюнул на поклоны и молитвы и принялся трудиться день и ночь. Пахал, сеял, поливал, жал, молотил — обильный урожай собрал он в конце концов! Само собой, это не понравилось богу, и он упрекнул Землю, что она не исполнила его волю и тем самым совершила великий грех. Земля отвечала: он так трудился, господи, так лелеял и берег свои посевы, что я не могла лишить его урожая. Человек победил меня, и я уступила ему. С той поры,— заключил свой рассказ Юнус,— Создатель всегда на стороне труженика.
— Что ж,— небрежно промолвил Усмон Азиз,— поблагодарим председателя. Ты,— взглянул он на Юнуса,— на том свете теперь трудиться будешь.
Ничем не выдал своего волнения Юнус.
— Не бери на себя много, бай,— спокойно проговорил он.
Усмон Азиз тяжело усмехнулся.
— Я...— начал было он, но, не договорив, повернулся к племянникам и велел им отправляться домой. Когда они ушли, он обратился к мулло Салиму:— Имам!
— Да, почтенный?
— Вы знаете этого человека?
— Знаю: это обозливший бога предатель веры.
— Соответствуют ли шариату его поступки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Усмон Азиз вскипел.
— Ты мне умом собираешься стать?! Упрекнуть хочешь?
— Нет, бай, к слову сказал.
— К слову жене своей говори!
— Слушаюсь,— не без насмешки согласился Зариф Барака и сложил на груди руки.
Усмон Азиз почувствовал, что у него пересохли губы. Он провел по ним языком и закричал высоким, срывающимся голосом, уже не пытаясь сдержать гнев.
— Ну-ка, встань! Встань, иначе я разнесу твою пустую башку! К слову! А?! Я тебе покажу — к слову! Встань, говорят тебе, низкий родом! Прочь с моих глаз!
Зариф Барака едва заметно пожал плечами и произнес:
— Слушаюсь.
Затем он медленно поднялся, спустился с айвана и, надевая свои старые сыромятные сапоги, повторил:
— Слуша-аюсь.
И после этого степенно зашагал к воротам.
— Тварь,— бросил ему вслед Усмон Азиз и недовольно взглянул на мулло Салима.— Вы тоже хороши. Кого привели?
— Сам увязался,— почесал тот свою редкую, рыжеватую бородку.— Проведать, мол, хочу...
Некоторое время спустя на дастархане в больших китайских чашах дымился бульон с мясом и курдючным салом. Все снова собрались за едой, и Ороста заботливо упрашивала брата: «Ешьте, пока горячее». В ее голосе нельзя было не почувствовать безграничной любви к брату. Усмон Азиз взглянул на ее осунувшееся, с покрасневшими глазами лицо, и сердце его сжалось. Кончилось счастье их рода. Дрогнувшим голосом он сказал:
— Ты тоже ешь, сестра. И вы,— обернулся он к племянникам,— а ну-ка, налетайте! Займитесь дастарханом!
Когда, покончив с бульоном, приступили к чаю, на дворе появился Юнус, Зариф Барака пришел с ним и двумя другими дехканами.
Мулло Салим засиял и шепнул Усмон Азизу, что, если упрямый осел захочет погибнуть, то непременно будет ходить по краю пропасти.
Подойдя к айвану, Юнус поздоровался с Усмон Азизом. Тот даже не взглянул на него; пристально, будто стремясь как можно лучше увидеть не только лицо, но и самую душу бывшего пахлавона, Усмон Азиз смотрел на Зарифа Барака.
— Ты снова пришел?— наконец, спросил он его.
Зариф Барака промолчал.
— Испугался, что этого родившегося в нищете председателя я изжарю и съем? Явился его защищать?
Зариф Барака по-прежнему молчал.
— Как хочешь,— сказал Усмон Азиз.— Тогда любуйся нами, если мы достойны того.
И он умолк, погладив красивую бороду.
Так и не дождавшись от Усмон Азиза ни ответа, ни даже взгляда, Юнус спросил:
— Забыл обычаи, бай?
Он стоял возле айвана — крепко сбитый мужчина примерно тридцати пяти лет с черными мягкими глазами и черными же густыми усами на смуглом лице. Видавший виды полосатый халат из домотканой материи был на нем, рубаха и штаны из карбоса и вышитая цветами, но уже порядком выгоревшая тюбетейка. Сапоги из сыромятной кожи наполовину были залеплены грязью; в поясе Юнус был крепко перевязан платком.
— Ах, председатель!—Усмон Азиз сделал вид, что заметил его лишь сейчас.— О чем это ты?
— На приветствие не отвечаешь...
— А стоит ли считаться с приветствием собаки?
Юнус покачал головой.
— Надеялся, что поймем друг друга... Жаль!
— Мы никогда друг друга не поймем.
— Почему же?
— И ты еще спрашиваешь, проклятый! Не ты ли объявил кулаком моего зятя? Не ты ли сестру мою и моих племянников выгнал на дорогу нищеты? Ты и те два предателя и безбожника — Анвар и этот учитель!
-— Разве в нищете живут твоя сестра и племянники? А Саидназар сам виноват. Зарезал весь свой скот, сжег запасы зерна... Пугал простаков колхозом, говорил, лучше с голода умереть, чем туда вступать.
— Правильно делал. Что еще скажешь?
— Собирался сказать, коль ты сюда прибыл — добро пожаловать! Но кровь больше не проливай. Попроси у власти прощения, сдай оружие... Быть может, простят. И Саидназар через три-четыре года вернется. Подумай — ведь здесь твое село, твоя родина! И мы, все вместе, прекрасную жизнь здесь построим! Вот что я хотел тебе сказать.
Усмон Азиз расхохотался ему в лицо.
— Говоришь, прекрасную жизнь?! Как же ты собираешься ее строить? Поделись секретом, мы тебя просим!
— Трудом и потом,— спокойно ответил Юнус.— Дружбой и товариществом.
— Дружбой и товариществом?— с издевкой спросил Усмон Азиз.— С кем? Вот с этими тремя босяками, которые, как чурбаны, застыли рядом с тобой?
— Да! И с ними, и с другими бедняками... Даже четверо, если дружно возьмутся, гору сотрут в порошок. А семеро враждующих не уберегут и своего дастархана.
— От благих пожеланий земля еще никогда урожая не давала. И скота больше не становилось от пустых слов.
Юнус усмехнулся.
— Есть, бай, одна легенда, послушай...
— Да-да!—воскликнул Усмон Азиз.— Пора и нам набраться ума-разума. Послушаем умного человека...
Он откровенно издевался над Юнусом, но тот лишь укоризненно покачал головой и начал:
— Жил-был в некие времена один дехканин-таджик, вроде меня. Нашелся ученый муж—совсем как вон тот,— кивком головы Юнус указал на мулло Салима,— и говорит: молись день и ночь, бей поклоны, и бог тебе непременно пошлет обильный урожай. Дехканин так и делал: молился, кланялся — но проходил год за годом, земля истощалась, а урожая не было и в помине. Наконец, землепашец уразумел, что ожидать милости от всевышнего — пустое дело, И в семи местах
туго затянув пояс, обратился прямо к божьему престолу и сказал: если Ты, создатель восемнадцати тысяч миров, и в этом году не дашь мне урожая, то я возьму его сам! Подобная строптивость привела бога в негодование, и он приказал Земле, чтобы она и впредь ничего не давала этому дехканину. А тот сказал: посмотрим, плюнул на поклоны и молитвы и принялся трудиться день и ночь. Пахал, сеял, поливал, жал, молотил — обильный урожай собрал он в конце концов! Само собой, это не понравилось богу, и он упрекнул Землю, что она не исполнила его волю и тем самым совершила великий грех. Земля отвечала: он так трудился, господи, так лелеял и берег свои посевы, что я не могла лишить его урожая. Человек победил меня, и я уступила ему. С той поры,— заключил свой рассказ Юнус,— Создатель всегда на стороне труженика.
— Что ж,— небрежно промолвил Усмон Азиз,— поблагодарим председателя. Ты,— взглянул он на Юнуса,— на том свете теперь трудиться будешь.
Ничем не выдал своего волнения Юнус.
— Не бери на себя много, бай,— спокойно проговорил он.
Усмон Азиз тяжело усмехнулся.
— Я...— начал было он, но, не договорив, повернулся к племянникам и велел им отправляться домой. Когда они ушли, он обратился к мулло Салиму:— Имам!
— Да, почтенный?
— Вы знаете этого человека?
— Знаю: это обозливший бога предатель веры.
— Соответствуют ли шариату его поступки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51