Неотрывно глядя в огонь, Усман Азиз с горечью думал, что не далее как сегодняшним утром давал себе нерушимое слово не проливать больше кровь — и едва ли не сразу вынужден был его переступить. Он не хочет убивать! Он устал от смерти и крови! Так почему же в его руках снова оказалось оружие и почему кровавый след опять оставляет он на родной земле? Поистине в заколдованный круг попал он, принужденный убивать, чтобы не погибнуть самому и чтобы в последний раз поклониться родимым могилам и невредимым вернуться назад, к жене и детям. И, глядя в огонь, Усмон Азиз спросил безмолвно: чем провинился он перед всевышним? За что выпала ему такая кара?
Он спрашивал и знал, что ответа не будет.
Голос Курбана услышал он и, с усилием оторвав взгляд от костра, повернул голову. Анвар стоял перед ним — со связанными за спиной руками, расстегнутым воротом гимнастерки и с пробившейся на подбородке и щеках черной щетиной. Правая штанина выше сапога была в темных подтеках. С неприметной усмешкой отметив стремление Анвара держаться с гордым достоинством, Усмон Азиз сказал Курбану:
— Развяжи.
Развязав Анвару руки, Курбан ушел.
— Садись,— сказал Усмон Азиз.
Анвар стоял, прислонившись к стене кибитки.
— Садись,— повторил Усмон Азиз.— Из-за чего ты так переживаешь? Даже оплакивая отца, человек позволяет себе передохнуть. А кто они были тебе — те четверо? Чужие люди! Садись...
— Я постою. Хочешь что сказать — говори.
— «Тыкаешь» мне?
— Оказываю уважение убийце.
— А ты не убивал?
— Пока нет. Жалею, что промахнулся сегодня! Впредь буду точнее... Убивать буду таких, как ты!— выкрикнул Анвар и тут же закусил нижнюю губу от сильной боли в правой ноге.
Усмон Азиз рассмеялся и, протянув руку, взял несколько сухих веток, переломил их и бросил в огонь. Костер задымил, веселое пламя пробилось сквозь дым.
Другая боль терзала теперь Анвара, с необыкновенной ясностью увидевшего перед собой погибших друзей: мужественно сдержанного Мурода, мечтательного Сайда, веселого Хасана и застенчивого Санджара... Их нет уже — а он жив, он, за которым они пошли! Он простонал сквозь стиснутые зубы и с ненавистью взглянул на Усмон Азиза.
— Я прощаю тебе твою дерзость,— сказал Усмон Азиз.— Поговорим о другом. Ты вырос, стал сильным мужчиной. Но какая-то странная на тебе одежда... Она тебе нравится? Или, может быть, ты получил должность, а вместе с ней и этот наряд?
— Пустые вопросы,— с презрением ответил Анвар.
Усмон Азиз расхохотался. И, еще смеясь, спросил:
— Мать жива-здорова?
— Какой заботливый! О себе подумай... Сколько зла людям причинил!
Но Усмон Азиз, казалось, не слышал, что именно говорил ему Анвар.
— А чем же так тебя привлекли неверные,— продолжал расспрашивать он,— что ты без устали преследуешь нас, мусульман? Должно быть, коровой тебя наградила твоя власть? Землей? Овцами?
— Хочешь знать, чем меня наградила Советская власть? Я скажу. Она меня грамоте обучила, глаза открыла, вернула достоинство, похищенное такими, как ты!
Усмон Азиз насмешливо поднял брови.
— В самом деле? Далеко же теперь, должно быть, ты видишь? Подальше, наверное, собственного носа, а?
— Вижу твой бесславный конец и твою могилу!— отрезал Анвар.
— Неумен ты,— терпеливо сказал Усмон Азиз.— Продал веру, стал рабом неверных.. Но у тебя еще есть возможность сойти с этого пути.
— Басмачом стать?
— Не говори так: я не люблю этого слова. И не спеши. Подумай. О том, что тебя ждет, подумай. Они задурили голову тебе и простакам вроде тебя... И вы пошли против братьев. А потом? Вы не нужны будете и м потом, и о н и, словно мусор, выбросят вас всех!
— Чушь!
— Это не чушь,— покачал головой Усмон Азиз.— Это — жизнь. Сильный слабого всегда сожрет. Так было и так будет всегда. А о н и сильны, и х много. И как только добьются своего, вы, нынешние их приспешники, станете их бессловесными рабами, рабочим скотом, навозом для удобрения... Они высосут все соки из этой земли!
— Чушь,— упрямо и дерзко повторил Анвар.— Они, которыми ты пугаешь,— это мы! Мы вместе, и Советская власть — наша власть. Но тебе не понять...
Усмон Азиз вытащил из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист бумаги.
— Здесь написано, что, если мы сдадимся по доброй воле, власть простит нас. Это правда?
— Советская власть никогда никого не обманывала. Невинно заблудших она прощает. Но ты — ты враг! На тебе кровь, и ты получишь свое!
— Вы, даст бог, и пыли из-под копыт моего коня догнать не сможете,— сказал Усмон Азиз и, разорвав листовку, бросил ее в огонь.— А тебе еще раз говорю— подумай! Ты — человек смышленый, с любым делом мог бы справиться... Молодым людям вроде тебя на той стороне цены нет.
— Надо же, какая забота,— с насмешкой перебил Усмон Азиза Анвар.
— Я всегда был добр к тебе. Но я не хотел походить на обезьяну, которая задушила любимое дитя в своих объятиях,— не улыбался тебе при каждой встрече, не гладил по головке, не умилялся. Однако летом мы с тобой трясли шелковицу, осенью собирали фисташки и — помнишь?!—любили вдвоем скакать на конях по горам и долинам. Я относился к тебе как к сыну, ты мне нравился с детских лет...
Усмон Азиз умолк.
— Что еще?— грубо спросил Анвар.
Подавив вспыхнувшую ярость, с прежней мягкостью проговорил Усмон Азиз:
— Потом ты испортился немного. Они тебя испортили. Но эта беда поправимая. Главное — послушайся моего совета. Что здесь сегодня случилось — выбрось из сердца, забудь. Пойдем со мной, я назову тебя своим сыном.
— Я еще не разлюбил свою родину!— выкрикнул Анвар. Позабыв о раненой ноге, он шагнул вперед — но боль пронзила его, и с коротким стоном он снова привалился к стене.— А потом... Что ты сделал с моим отцом — ты об этом скажи!
— Напрасно ты обвиняешь меня. Мне самому было жаль твоего отца, но так уж распорядился его судьбой рок. Не веришь — спроси у Курбана.
— Я спрашивал! И понял: ты его погубил! Ты! Зачем ты приказал им идти через перевал? Почему сам вернулся в село по Шерабадской дороге?
— У меня тысяча и одно дело было.
— Врешь! Ты испугался... Ты знал, что дорога через перевал опасна, прекрасно знал!
— Хватит!— гневно оборвал его Усмон Азиз.— Об этом завтра поговорим, в Нилу...
И, обернувшись, он громко позвал Курбана.
— Что ты собираешься делать в Нилу?—спросил Анвар.
— Я?!—изумленно спросил Усмон Азиз.
— Да, ты!
— Шкуру с тебя там спущу в назидание всем.
Войдя в кибитку и приложив руку к груди, Курбан
спросил:
— Что хотели, брат?
— Так ты желаешь знать,— глухо проговорил Усмон Азиз, не отрывая взгляд от лица Анвара,— какое у м е н я дело в Нилу?
— Да!
Помолчав, Усмон Азиз горько рассмеялся и обратился к Курбану:
— Слыхал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Он спрашивал и знал, что ответа не будет.
Голос Курбана услышал он и, с усилием оторвав взгляд от костра, повернул голову. Анвар стоял перед ним — со связанными за спиной руками, расстегнутым воротом гимнастерки и с пробившейся на подбородке и щеках черной щетиной. Правая штанина выше сапога была в темных подтеках. С неприметной усмешкой отметив стремление Анвара держаться с гордым достоинством, Усмон Азиз сказал Курбану:
— Развяжи.
Развязав Анвару руки, Курбан ушел.
— Садись,— сказал Усмон Азиз.
Анвар стоял, прислонившись к стене кибитки.
— Садись,— повторил Усмон Азиз.— Из-за чего ты так переживаешь? Даже оплакивая отца, человек позволяет себе передохнуть. А кто они были тебе — те четверо? Чужие люди! Садись...
— Я постою. Хочешь что сказать — говори.
— «Тыкаешь» мне?
— Оказываю уважение убийце.
— А ты не убивал?
— Пока нет. Жалею, что промахнулся сегодня! Впредь буду точнее... Убивать буду таких, как ты!— выкрикнул Анвар и тут же закусил нижнюю губу от сильной боли в правой ноге.
Усмон Азиз рассмеялся и, протянув руку, взял несколько сухих веток, переломил их и бросил в огонь. Костер задымил, веселое пламя пробилось сквозь дым.
Другая боль терзала теперь Анвара, с необыкновенной ясностью увидевшего перед собой погибших друзей: мужественно сдержанного Мурода, мечтательного Сайда, веселого Хасана и застенчивого Санджара... Их нет уже — а он жив, он, за которым они пошли! Он простонал сквозь стиснутые зубы и с ненавистью взглянул на Усмон Азиза.
— Я прощаю тебе твою дерзость,— сказал Усмон Азиз.— Поговорим о другом. Ты вырос, стал сильным мужчиной. Но какая-то странная на тебе одежда... Она тебе нравится? Или, может быть, ты получил должность, а вместе с ней и этот наряд?
— Пустые вопросы,— с презрением ответил Анвар.
Усмон Азиз расхохотался. И, еще смеясь, спросил:
— Мать жива-здорова?
— Какой заботливый! О себе подумай... Сколько зла людям причинил!
Но Усмон Азиз, казалось, не слышал, что именно говорил ему Анвар.
— А чем же так тебя привлекли неверные,— продолжал расспрашивать он,— что ты без устали преследуешь нас, мусульман? Должно быть, коровой тебя наградила твоя власть? Землей? Овцами?
— Хочешь знать, чем меня наградила Советская власть? Я скажу. Она меня грамоте обучила, глаза открыла, вернула достоинство, похищенное такими, как ты!
Усмон Азиз насмешливо поднял брови.
— В самом деле? Далеко же теперь, должно быть, ты видишь? Подальше, наверное, собственного носа, а?
— Вижу твой бесславный конец и твою могилу!— отрезал Анвар.
— Неумен ты,— терпеливо сказал Усмон Азиз.— Продал веру, стал рабом неверных.. Но у тебя еще есть возможность сойти с этого пути.
— Басмачом стать?
— Не говори так: я не люблю этого слова. И не спеши. Подумай. О том, что тебя ждет, подумай. Они задурили голову тебе и простакам вроде тебя... И вы пошли против братьев. А потом? Вы не нужны будете и м потом, и о н и, словно мусор, выбросят вас всех!
— Чушь!
— Это не чушь,— покачал головой Усмон Азиз.— Это — жизнь. Сильный слабого всегда сожрет. Так было и так будет всегда. А о н и сильны, и х много. И как только добьются своего, вы, нынешние их приспешники, станете их бессловесными рабами, рабочим скотом, навозом для удобрения... Они высосут все соки из этой земли!
— Чушь,— упрямо и дерзко повторил Анвар.— Они, которыми ты пугаешь,— это мы! Мы вместе, и Советская власть — наша власть. Но тебе не понять...
Усмон Азиз вытащил из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист бумаги.
— Здесь написано, что, если мы сдадимся по доброй воле, власть простит нас. Это правда?
— Советская власть никогда никого не обманывала. Невинно заблудших она прощает. Но ты — ты враг! На тебе кровь, и ты получишь свое!
— Вы, даст бог, и пыли из-под копыт моего коня догнать не сможете,— сказал Усмон Азиз и, разорвав листовку, бросил ее в огонь.— А тебе еще раз говорю— подумай! Ты — человек смышленый, с любым делом мог бы справиться... Молодым людям вроде тебя на той стороне цены нет.
— Надо же, какая забота,— с насмешкой перебил Усмон Азиза Анвар.
— Я всегда был добр к тебе. Но я не хотел походить на обезьяну, которая задушила любимое дитя в своих объятиях,— не улыбался тебе при каждой встрече, не гладил по головке, не умилялся. Однако летом мы с тобой трясли шелковицу, осенью собирали фисташки и — помнишь?!—любили вдвоем скакать на конях по горам и долинам. Я относился к тебе как к сыну, ты мне нравился с детских лет...
Усмон Азиз умолк.
— Что еще?— грубо спросил Анвар.
Подавив вспыхнувшую ярость, с прежней мягкостью проговорил Усмон Азиз:
— Потом ты испортился немного. Они тебя испортили. Но эта беда поправимая. Главное — послушайся моего совета. Что здесь сегодня случилось — выбрось из сердца, забудь. Пойдем со мной, я назову тебя своим сыном.
— Я еще не разлюбил свою родину!— выкрикнул Анвар. Позабыв о раненой ноге, он шагнул вперед — но боль пронзила его, и с коротким стоном он снова привалился к стене.— А потом... Что ты сделал с моим отцом — ты об этом скажи!
— Напрасно ты обвиняешь меня. Мне самому было жаль твоего отца, но так уж распорядился его судьбой рок. Не веришь — спроси у Курбана.
— Я спрашивал! И понял: ты его погубил! Ты! Зачем ты приказал им идти через перевал? Почему сам вернулся в село по Шерабадской дороге?
— У меня тысяча и одно дело было.
— Врешь! Ты испугался... Ты знал, что дорога через перевал опасна, прекрасно знал!
— Хватит!— гневно оборвал его Усмон Азиз.— Об этом завтра поговорим, в Нилу...
И, обернувшись, он громко позвал Курбана.
— Что ты собираешься делать в Нилу?—спросил Анвар.
— Я?!—изумленно спросил Усмон Азиз.
— Да, ты!
— Шкуру с тебя там спущу в назидание всем.
Войдя в кибитку и приложив руку к груди, Курбан
спросил:
— Что хотели, брат?
— Так ты желаешь знать,— глухо проговорил Усмон Азиз, не отрывая взгляд от лица Анвара,— какое у м е н я дело в Нилу?
— Да!
Помолчав, Усмон Азиз горько рассмеялся и обратился к Курбану:
— Слыхал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51