— Я вернусь...
Он прямо в глаза ей смотрел тогда, Анвар,— и сейчас, неотрывно глядя в огонь, она спрашивала:
— Когда?
Таманно подбросила в очаг веток; с новой силой взыграл огонь, и она вдруг с ужасом подумала, что точно так же, должно быть, горят в адском пламени бедные грешники. Ей стало не по себе: и без того тяжко живет на земле человек — но т а м, на т о м свете вместо отдыха и блаженства беспощадный огонь уготован ему за малейший проступок и отступление от того, что велел Бог устами своего пророка Мухаммада. Но разве удается кому-нибудь прожить без греха? А раз так, то, стало быть, никто не минует адского пламени? Но, может быть, и ее любовь к Анвару — грех?
«Ах, нет!»—едва не вскричала она. Что дурного в том, что он стал самым дорогим для нее человеком? Что она беспрестанно думает о нем? Ее сердце выбрало его — и чувство к нему будет неизменно до конца дней.
Но знает ли Анвар о ее любви? Знает ли, что она хранит в сердце каждую черточку его лица? Что ночи напролет думает о нем?.. А он? Вспоминает ли о ней он? И если вспоминает и любит — почему медлит, почему ни единым словом не дал понять о своей любви, почему, наконец, не засылает сватов?
Вместо того чтобы сникнуть под градом этих безответных вопросов, она с необъяснимой, твердой уверенностью сказала себе: «Любит!» Да... «Я вернусь»,— говорил он. Значит, надо ждать. Отшумят ливни, отгремят грозы, всей грудью вздохнет земля,— и он, ее дорогой Анвар, переступит порог их дома, возьмет ее за руку и назовет по имени: «Таманно»...
Молоко, закипев, слегка поднялось. Погасив огонь, Таманно вышла на айван.
Козлята, досыта наевшись, скакали вокруг матери.
Солнце еще не поднялось, но горизонт уже пылал багровым цветом. С улицы доносились голоса поднявшихся рано поутру детей, мычание коров, ослиный рев, кудахтанье кур — вечные звуки пробуждающейся жизни.
Отвязав комолую, Таманно вывела ее на улицу, где собиралось стадо и где изредка кричал пастух:
— Подь, подь-а! Ча-ча!
Бились в закрытую калитку устремившиеся за матерью козлята. Ласково поглаживая им спинки, Таманно отогнала их на лужайки за домом. Вернувшись, она увидела на айване мать. Та еще не оправилась после долгой болезни и с трудом наклонялась к офтобе, чтобы умыться.
— Подождите, мама,— поздоровавшись с ней, сказала Таманно и тонкой струйкой стала лить воду в ее почти прозрачные ладони.
— Будь счастлива, доченька... Да будет жизнь твоя долгой!
Из дальних далей, из-за вершин, словно в огне запылавших на горизонте, внезапно появился край солнечного диска, одарил светом землю и небо над селом, И Таманно спросила у солнца:
— Когда же он вернется? Скажи... Когда?!
Утренняя звезда еще не взошла, когда они впятером явились в милицию.
Самым опытным среди них был Мурод, рослый плечистый мужчина лет тридцати, еще юношей воевавший против басмачей в долине Гардон, не единожды раненный и снова вставший в строй. Он славился в округе как бесстрашный воин и хороший кузнец. У Мурода был конь, заработанный тяжким трудом, и наган с дарственной надписью, который в двадцать четвертом году перед строем красноармейцев вручил ему командир эскадрона за героизм и мужество в борьбе с врагами нового строя. Глубокой ночью разбудил его Анвар, объяснил, что случилось, и безотказный Мурод без лишних слов стал собираться.
Двадцать патронов выдал ему Каримов, наказав попусту не стрелять.
Без всяких колебаний согласились на это опасное задание и трое других: Сайд, Санджар и Хасан.
— Я места себе не находил,— сказал Сайд,— когда узнал, что Ибрагимбек перешел границу. Тревожился, что нагрянут и в наши края... Проклятые.
Только одного из тех, кого он хотел взять с собой, не застал Анвар — Давлата, лучшего своего друга. В прошлом году избранный председателем нового колхоза, он, по словам отца, уехал в далекую степь, к пахарям, и неизвестно, когда вернется.
— Впервые за столько месяцев к нам заглянули, а друга вашего нет!— сокрушался седобородый отец Давлата.
— Ничего, дядя, я еще заеду,— ответил Анвар.
На обратном пути он завернул домой и простился с
матерью, ласково предупредив, что вернется через два- три дня.
— Да будет дорога твоя чиста, да сохранит тебя Бог!— напутствовала его тетушка Соро.
Анвар улыбнулся.
— Сохранит, мама... Если он существует, то никогда нас не разлучит.
В отделе милиции Каримов вручил Сайду винтовку и патроны к ней (конь у него был), точно так же вооружил ласана и Санджара и вывел им двух лошадей.
— Удачи вам!—пожелал он.— А я за ребятами — и на юг!
— Да минует вас опасность,— пожелал Анвар и ему.
Проехав по тихой и погруженной в этот час ночи в темноту главной улице, они через несколько минут оставили позади райцентр и час спустя оказались в ущелье Охугузар. Там лежало первое на их пути селение — Саройсанг.
Рассветало; в разрывах облаков видны были бледные звезды. С обочины дороги и от ворот хриплыми после ночного безмолвия голосами встревоженно облаивали всадников местные собаки. За стенами дворов протяжно мычали коровы, им вторили телята; в утренний хор вступал и мелкий скот. В глубине ущелья громко бурлила наполненная вчерашним дождем речка Кофрун.
В конце села из старых покосившихся ворот на стук Анвара вышел хозяин, считавшийся местным активистом. Поминутно кашляя, он проговорил, что в селе спокойно и никто из чужих не объявлялся... Что ж, ответил ему Анвар, это хорошо. Но все равно нужна бдительность. Предупредите людей, сказал Анвар, установите наблюдение. Если вдруг эти бродячие псы появятся, срочно дайте знать в район. А если их окажется немного, попытайтесь справиться собственными силами. Ведь, наверное, и охотничье ружье найдется в селении... Главное—не бояться. И помнить: даже робкие обретают смелость, когда выступают вместе со всеми.
Так ранним утром убеждал Анвар жителя села Саройсанг, а тот, переминаясь с ноги на ногу возле старых ворот своего дома, покашливал, почесывал затылок и отвечал:
— А то как же! Конечно, брат, конечно. Сделаем!
Вдоль шумной речки Кофрун ехали они дальше, и лес все гуще покрывал холмы по обоим склонам ущелья Охугузор, и они становились все выше и мрачнее. Анвар и его спутники держали путь на северо-запад, в село Нилу, отстоящее от райцентра в сутках пешего хода. Но пятеро товарищей, не забывая о предосторожностях— вдруг из-за камня ударит выстрел!— погоняли коней и надеялись попасть в Нилу к середине дня.
К восходу солнца они миновали еще одно селение, мирная жизнь которого текла своим чередом: женщины с узкогорлыми кувшинами на плечах спускались к берегу Кофруна за водой, двое мужчин, трясясь на ослах, направлялись за холмы, третий спешил куда-то с лопатой в руках, и еще один тащил со двора за веревку упиравшуюся всеми четырьмя ногами бурую корову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51