Из чистого шелка была его голубая чалма.
— Пожалуйста, бай,— указал Ибрагимбек на место слева от стола.— Садитесь.
На его лице с густой, рыжеватой бородой и большими черными ясными глазами, остро взглядывающими из-под длинных и тоже черных бровей, запечатлелось обычное для него выражение свирепого, почти звериного мужества, странно сочетавшегося с проницательностью и твердостью. Какое-то время он молчал, словцо бы поглощенный собственными думами, затем, погладив рукой бороду, учтиво спросил:
— Чай будете?
— Благодарю,— сказал Усмон Азиз, приложив руку к груди.— Прежде чем прибыть к вам, немного перекусил.
Помолчав, Ибрагимбек осведомился с той же учтивостью:
— Как ваши дела?
— Дела? Я полагаю, почтенный, вы сами все понимаете.
— Разочарованы?
— Разочарован я или нет — теперь это уже не имеет ровным счетом никакого значения. Теперь каждый должен с достоинством покориться своей судьбе.
— Ссылаясь на судьбу, сидеть сложа руки — недостойно умного человека.
Усмон Азиз чуть заметно усмехнулся.
— Умный человек вряд ли возьмется за дело, итог которого — разочарование.
— Я вас понял, бай.— Ибрагимбек оторвался от подушек и сел, быстрым движением скрестив ноги. Глаза его блеснули.— А я нисколько не разочарован, нисколько! Тигр не сворачивает со своего пути, мужчина не отказывается от своей цели. Хорошо сказано. И вы...— Он сдвинул черные брови.— Не следует вам разочаровываться, бай! Сколько бы мук из-за родины ни
перетерпел человек, сколько бы лишений ни перенес — она того стоит.
— Я с вами согласен, почтенный.
— Знаю, вы расстроены. Вчерашний бой был тяжелым, я слышал. Но не переживайте так сильно. Поверьте, я в своей жизни видывал такие дни, что...
И он шумно вздохнул, как бы давая понять, что Усмон Азизу, по счастью, еще не приходилось бывать в действительно суровых переделках.
— Что делать,— откликнулся Усмон Азиз,— война — занятие мрачное. В Коране сказано: не убий, а тут снова убийства, снова огонь и кровь.
Ибрагимбек будто не слышал этих его слов.
— Какие у вас потери?— участливо спросил он.
— Одиннадцать человек...
— Что ж, бывает и хуже. Благодарите Бога, что сами живы остались.
— Если таким образом будет продолжаться и дальше, вряд ли можно надеяться, что останешься живым.
— Мужчина живет надеждами на лучшее, бай!
— Возможно... Но наши попытки, по-моему, бесполезны. Люди стали другими. Меня иногда дрожь охватывает, когда смотрю им в глаза. Ведь большинство нас теперь видеть не может — кроме, конечно, тех, кого новая власть притеснила.
Усмон Азиз тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно: белки глаз Ибрагимбека налились кровью, а пальцы правой руки сжались в кулак.
— Не говорите так!!—бешено крикнул он.— Если бы я услышал это из уст другого...— Замолчав ненадолго, он подавил в себе гнев и сказал уже мягче:—Я вас уважаю. С той поры, когда вы изъявили готовность помочь нам и деньгами, и непосредственным участием в борьбе, я думал... Я думал, вы истинный мусульманин и ради ислама и родины не пожалеете и жизни. Но сегодня...
— Я, почтенный...
— Не перебивайте меня! Сегодня вы, не стесняясь, скулите, что нас не желают видеть. Откуда вы это взяли? От кого слышали? Нехорошо, бай!—с угрозой проговорил Ибрагимбек.
Опустив голову, Усмон Азиз молчал. Если Ибрагимбек даст волю своей ярости, то по одному его слову какой-нибудь преданный ему головорез тотчас отправит Усмон Азиза в иной мир. Ведь он беззащитен перед ним — как бессильная овца перед хищным волком,
— Верно,— снова заговорил Ибрагимбек,— положение наше не из лучших. Но борьба не бывает без потерь. Скажу вам, бай, что зачастую она не имеет смысла и без поражений. Враг силен, но мы еще не сломлены. Пока корни в воде, есть надежда и на урожай. Если соизволит бог, дело наше восторжествует и мы достигнем цели. Но при условии,— возвысил голос Ибрагимбек,— что наши джигиты, все как один, без всякой жалости будут уничтожать неверных и босяков-блюдолизов, их приспешников! При условии, что не будут щадить себя на поле битвы, превыше самой жизни ставя веру, обычаи и родной край!— Он перевел дыхание. Смуглое лицо его побледнело.— Самое главное для нас сейчас — люди, кони, патроны и оружие. Исходя из этого я принял решение... Пусть каждый курбаши во главе своего отряда отправляется в родные или другие избранные им места и там бьет врага, насколько хватит сил. Три обстоятельства в данном случае будут нам на пользу. Во-первых, разделившись на небольшие отряды, мы и врага заставим раздробить свои силы. Во-вторых... В каждом селении можно будет привлечь на нашу сторону, на сторону войска ислама, по меньшей мере два-три человека. Конечно, для этого потребуется поработать головой — но, я уверен, бай согласится, что у наших курбаши головы предназначены не только для того, чтобы носить чалму. И, наконец, в-третьих: мы выигрываем едва ли не самое главное для нас в нашем нынешнем положении — время! Мы сможем перевести дух — пока с той стороны не получим патронов и оружия, пока не подойдут к нам оттуда четыре-пять обещанных отрядов.
Ибрагимбек бросил торжествующий взгляд на Усмон Азиза и умолк. «Поразительно,— думал между тем Усмон Азиз,— он, наверное, считает меня глупцом... Он, по-моему, уверен, что я приму за чистую монету весь этот вздор... всю эту ширму из красивых слов». Не следовало бы сейчас задавать Ибрагимбеку вопросы, но Усмон Азиз не выдержал и спросил:
— А как они пройдут стой стороны? Сейчас красноармейцы охраняют каждый аршин границы.
— Это наше дело!— вспылил Ибрагимбек — У каждого своя задача. Свою, я надеюсь, вы поняли?
— Да, почтенный.
-— Если не ошибаюсь, ваше село находится за горой Чилчарог. Не так ли?
— Верно, я из Нилу.
— Вот туда и отправляйтесь. Я был с вами откровенен и сказал все что думал. Остальное зависит от вашего ума, настойчивости и мужества.
Усмон Азиз встал.
— Кстати,— спросил его Ибрагимбек,— вам знакомо селение Сияхбед у подножия Чилчарога?
— Да... маленькое селение...
— В том маленьком селении живет большой бай. Родом низок, но изрядно богат. Его зовут Халимбай.
— Я знаю его.
— Попросите от моего имени, чтобы дал вам кров на три-четыре дня. За это время я отправлю в Сияхбед немного винтовок и патронов и, может быть, несколько воинов. Согласно обещанному не сегодня-завтра один отряд, перейдя реку, прибудет нам на помощь.— Он довольно погладил бороду.— Эта помощь только для вас. Вы вчера мужественно сражались с неверными и понесли большие потери.
— Благодарю.
— Три дня ждите в Сияхбеде,— повторил Ибрагимбек.
— Слушаюсь.
— Надеюсь, задача ясна. Собирайте людей, коней и — убивайте врагов.
Последние слова он произнес медленно, с особенной силой и при этом испытующе смотрел на Усмон Азиза, прямо стоящего перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Пожалуйста, бай,— указал Ибрагимбек на место слева от стола.— Садитесь.
На его лице с густой, рыжеватой бородой и большими черными ясными глазами, остро взглядывающими из-под длинных и тоже черных бровей, запечатлелось обычное для него выражение свирепого, почти звериного мужества, странно сочетавшегося с проницательностью и твердостью. Какое-то время он молчал, словцо бы поглощенный собственными думами, затем, погладив рукой бороду, учтиво спросил:
— Чай будете?
— Благодарю,— сказал Усмон Азиз, приложив руку к груди.— Прежде чем прибыть к вам, немного перекусил.
Помолчав, Ибрагимбек осведомился с той же учтивостью:
— Как ваши дела?
— Дела? Я полагаю, почтенный, вы сами все понимаете.
— Разочарованы?
— Разочарован я или нет — теперь это уже не имеет ровным счетом никакого значения. Теперь каждый должен с достоинством покориться своей судьбе.
— Ссылаясь на судьбу, сидеть сложа руки — недостойно умного человека.
Усмон Азиз чуть заметно усмехнулся.
— Умный человек вряд ли возьмется за дело, итог которого — разочарование.
— Я вас понял, бай.— Ибрагимбек оторвался от подушек и сел, быстрым движением скрестив ноги. Глаза его блеснули.— А я нисколько не разочарован, нисколько! Тигр не сворачивает со своего пути, мужчина не отказывается от своей цели. Хорошо сказано. И вы...— Он сдвинул черные брови.— Не следует вам разочаровываться, бай! Сколько бы мук из-за родины ни
перетерпел человек, сколько бы лишений ни перенес — она того стоит.
— Я с вами согласен, почтенный.
— Знаю, вы расстроены. Вчерашний бой был тяжелым, я слышал. Но не переживайте так сильно. Поверьте, я в своей жизни видывал такие дни, что...
И он шумно вздохнул, как бы давая понять, что Усмон Азизу, по счастью, еще не приходилось бывать в действительно суровых переделках.
— Что делать,— откликнулся Усмон Азиз,— война — занятие мрачное. В Коране сказано: не убий, а тут снова убийства, снова огонь и кровь.
Ибрагимбек будто не слышал этих его слов.
— Какие у вас потери?— участливо спросил он.
— Одиннадцать человек...
— Что ж, бывает и хуже. Благодарите Бога, что сами живы остались.
— Если таким образом будет продолжаться и дальше, вряд ли можно надеяться, что останешься живым.
— Мужчина живет надеждами на лучшее, бай!
— Возможно... Но наши попытки, по-моему, бесполезны. Люди стали другими. Меня иногда дрожь охватывает, когда смотрю им в глаза. Ведь большинство нас теперь видеть не может — кроме, конечно, тех, кого новая власть притеснила.
Усмон Азиз тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно: белки глаз Ибрагимбека налились кровью, а пальцы правой руки сжались в кулак.
— Не говорите так!!—бешено крикнул он.— Если бы я услышал это из уст другого...— Замолчав ненадолго, он подавил в себе гнев и сказал уже мягче:—Я вас уважаю. С той поры, когда вы изъявили готовность помочь нам и деньгами, и непосредственным участием в борьбе, я думал... Я думал, вы истинный мусульманин и ради ислама и родины не пожалеете и жизни. Но сегодня...
— Я, почтенный...
— Не перебивайте меня! Сегодня вы, не стесняясь, скулите, что нас не желают видеть. Откуда вы это взяли? От кого слышали? Нехорошо, бай!—с угрозой проговорил Ибрагимбек.
Опустив голову, Усмон Азиз молчал. Если Ибрагимбек даст волю своей ярости, то по одному его слову какой-нибудь преданный ему головорез тотчас отправит Усмон Азиза в иной мир. Ведь он беззащитен перед ним — как бессильная овца перед хищным волком,
— Верно,— снова заговорил Ибрагимбек,— положение наше не из лучших. Но борьба не бывает без потерь. Скажу вам, бай, что зачастую она не имеет смысла и без поражений. Враг силен, но мы еще не сломлены. Пока корни в воде, есть надежда и на урожай. Если соизволит бог, дело наше восторжествует и мы достигнем цели. Но при условии,— возвысил голос Ибрагимбек,— что наши джигиты, все как один, без всякой жалости будут уничтожать неверных и босяков-блюдолизов, их приспешников! При условии, что не будут щадить себя на поле битвы, превыше самой жизни ставя веру, обычаи и родной край!— Он перевел дыхание. Смуглое лицо его побледнело.— Самое главное для нас сейчас — люди, кони, патроны и оружие. Исходя из этого я принял решение... Пусть каждый курбаши во главе своего отряда отправляется в родные или другие избранные им места и там бьет врага, насколько хватит сил. Три обстоятельства в данном случае будут нам на пользу. Во-первых, разделившись на небольшие отряды, мы и врага заставим раздробить свои силы. Во-вторых... В каждом селении можно будет привлечь на нашу сторону, на сторону войска ислама, по меньшей мере два-три человека. Конечно, для этого потребуется поработать головой — но, я уверен, бай согласится, что у наших курбаши головы предназначены не только для того, чтобы носить чалму. И, наконец, в-третьих: мы выигрываем едва ли не самое главное для нас в нашем нынешнем положении — время! Мы сможем перевести дух — пока с той стороны не получим патронов и оружия, пока не подойдут к нам оттуда четыре-пять обещанных отрядов.
Ибрагимбек бросил торжествующий взгляд на Усмон Азиза и умолк. «Поразительно,— думал между тем Усмон Азиз,— он, наверное, считает меня глупцом... Он, по-моему, уверен, что я приму за чистую монету весь этот вздор... всю эту ширму из красивых слов». Не следовало бы сейчас задавать Ибрагимбеку вопросы, но Усмон Азиз не выдержал и спросил:
— А как они пройдут стой стороны? Сейчас красноармейцы охраняют каждый аршин границы.
— Это наше дело!— вспылил Ибрагимбек — У каждого своя задача. Свою, я надеюсь, вы поняли?
— Да, почтенный.
-— Если не ошибаюсь, ваше село находится за горой Чилчарог. Не так ли?
— Верно, я из Нилу.
— Вот туда и отправляйтесь. Я был с вами откровенен и сказал все что думал. Остальное зависит от вашего ума, настойчивости и мужества.
Усмон Азиз встал.
— Кстати,— спросил его Ибрагимбек,— вам знакомо селение Сияхбед у подножия Чилчарога?
— Да... маленькое селение...
— В том маленьком селении живет большой бай. Родом низок, но изрядно богат. Его зовут Халимбай.
— Я знаю его.
— Попросите от моего имени, чтобы дал вам кров на три-четыре дня. За это время я отправлю в Сияхбед немного винтовок и патронов и, может быть, несколько воинов. Согласно обещанному не сегодня-завтра один отряд, перейдя реку, прибудет нам на помощь.— Он довольно погладил бороду.— Эта помощь только для вас. Вы вчера мужественно сражались с неверными и понесли большие потери.
— Благодарю.
— Три дня ждите в Сияхбеде,— повторил Ибрагимбек.
— Слушаюсь.
— Надеюсь, задача ясна. Собирайте людей, коней и — убивайте врагов.
Последние слова он произнес медленно, с особенной силой и при этом испытующе смотрел на Усмон Азиза, прямо стоящего перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51